Firestarter

      — Вчера пристыковался «Дедал», — мрачно встретил его Юра, стоило Отабеку пройти послестыковочный контроль.       — И тебе привет, — кивнул Отабек, и Юра, вздохнув, размашисто пожал ему руку и рванул на себя, чтобы похлопать по спине.       — Бек, извини, но я был с тобой на связи час назад, так что это как-то глупо.       — Нормально, — хмыкнул Отабек и с наслаждением потянулся — гиперджамп на служебных катерах нехило впрессовывал пассажиров в ложементы. — Так что там с «Дедалом»? Только не говори мне, что ты уже успел сцепиться с Леруа.       — Да ну его в черную дыру, — Юра скривился. — Такая скотина, зубы сводит, — он прибавил пару всем известных оборотов на арийском, и Отабек посмотрел на него предупреждающе:       — Юра.       — Фигура, — кисло огрызнулся тот и тряхнул волосами. — Пошли в столовку, ты ж после гипера жрать хочешь, небось.       Не дожидаясь ответа, он зашагал вперед по коридору.       Юра был наполовину ариец, наполовину землянин, и это стоило ему внимания Лилии, фарнгорийки, от землян принципиально воротившей нос. Волосы он носил до плеч по фарнгорийской моде, благо, офицерская нашивка службы галактбезопасности позволяла не стричься, но ему это слабо помогало: Лилию было таким не пронять. Первые тридцать с небольшим лет жизни он провел на Земле у дедушки, принадлежавшего еще к тому поколению, которое в качестве общеземного учило английский, а не эсперанто, и жившего в дистрикте Р-Мск, так что галактический у Юры был с дичайшим среднеславянским акцентом.              Джей-Джей нашел Отабека сам: он привык к тому, что его искать не будут из принципа, и уже не обижался.       — Бу, — сказал он, незаметно наклонившись к уху Отабека. Тот сдержался и не подпрыгнул.       — А я ведь врезать мог, — спокойно ответил он и наконец-то обернулся. Джей-Джей расплылся в дурацкой счастливой улыбке, показывая белые зубы, и взгляд Отабека невольно смягчился, он медленно осмотрел его с головы до ног и снова поднял глаза.       — Не ври, что не скучал, — предупредил Джей-Джей вполголоса. Отабек молча встал и пошел к спальному сектору.              Джей-Джей целовал его, пока у обоих не закружилась голова, и теперь валялся рядом в гамаке, устроившись у Отабека на плече и машинально то сплетая, то расплетая их пальцы, следя за сцепленными руками краем глаза.       — Как «Дедал»?       — Мы ему сменили начинку ядра, а начальство расщедрилось на косметику обшивки, скоро же смотр, большой босс, это все, — Джей-Джей уютно ткнулся носом в мягкий воротник рейсовой рубашки Отабека: тот еще не успел переодеться с дороги. — А ты? Я шел через смотровой коридор и что-то не видел «Кадьяка». У него все еще есть синяя полоска на обшивке?       — У него теперь нет обшивки, — криво усмехнулся Отабек. — Нас обстреляли на выходе из сектора Эльбы, еле дотянули до «Аргонавта» — та подстанция пограничная, помнишь, раньше «Церебрум» называлась? — и оставили его там в доках. Сюда на «мясорубке» добросили, — «мясорубкой» называли служебные катера, оборудованные гиперприводом, за уникальное воздействие на организм при джампе: упрощенная конструкция катеров нормальное гашение перегрузки, естественно, не предполагала.       Джей-Джей бы укоризненно навис над ним, но гамак грозился перевернуться, поэтому он только поднял голову:       — И ты молчишь, — обвиняюще сказал он. Отабек пожал плечами, глядя вниз, на их руки:       — А что ты сделаешь? Пожалеешь меня? — Джей-Джей уложил голову на место, явно не согласный с таким положением дел, но решивший не давить.       — Я вот тебе все рассказываю, — все-таки буркнул он с детской обидой в голосе, и Отабеку на секунду стало стыдно: это была правда. Он знал то, раскрытия чего Джей-Джей боялся до ночных кошмаров: он был пробирочный. Выращен на искусственной станции, «Нептун-4», по нынешним меркам — соседняя дверь с Землей, но усыновили его только в тринадцать, так что первым языком Джей-Джея, по факту, был галактический, а вовсе не франкогерманский, как отмечено у него в личном деле. А по-франкогермански он говорил с галактическим акцентом, и это было бы смешно, не бойся Джей-Джей своего произношения так панически — так, что смеяться над ним не хватало духу.       — Прости? — неуверенно пробормотал Отабек, и Джей-Джей шумно вздохнул.       — Проехали. Твой недоариец тебя хоть поесть отпустил от себя? — с неприязнью спросил он.       — Перестань, — улыбнулся Отабек, крепче сжимая его пальцы.       — Я серьезно. Сколько ему, сто двадцать?       — Сто тридцать два.       — Тем более. А ума и инфантильности — как у пятнадцатилетнего по земным. Когда он это перерастет, еще лет через пятьдесят? Я хоть доживу до этого дня?       — Жан.       — Что? — Джей-Джей осторожно приподнялся, чтобы смотреть ему в лицо. — Я серьезно не понимаю, как ты с ним общаешься. Его, по-моему, вообще дольше десяти секунд вынести нельзя.       — Прекрати. — Тот сдулся и улегся обратно к Отабеку на плечо, но не сдержался и фыркнул с притворной обидой:       — А меня ты не защищаешь, когда он меня полощет.       — Вообще-то, защищаю, — произнес Отабек после короткой паузы.       — Да ладно, правда? — изумленно переспросил Джей-Джей: на самом деле, он давно смирился, что Отабек носится со своим Плисецким, как с писаной торбой, и спускает ему с рук всякую хрень (ребенок же по сути, чего с него взять), хотя иногда это больно кололо под ребрами.       — Чистая, — совершенно серьезно кивнул Отабек, глядя ему в глаза, и Джей-Джей притянул к себе его голову, целуя снова.       — В четвертом блоке гравитацию для тестов отключают на неделю, — сказал он, оторвавшись. Отабек заподозрил неладное:       — И что?       — Ты когда-нибудь трахался в невесомости?       Он подавился воздухом, и Джей-Джей расплылся в улыбке, довольный произведенным эффектом.       — Нет и не буду, — наконец сказал Отабек.       — Ну почему? Должно быть здорово.       — Нет. Просто нет, Жан, даже не спрашивай.       — Жаль, — вздохнул Джей-Джей и зашевелился, увидев через матовое окошко, что освещение на базе сменилось на вечернее. — У меня обход «Дедала», пойдешь со мной?       Отабек поморщился полувиновато:       — Прости, вырубаюсь. Давай завтра? Ничего?       — Конечно, — кивнул Джей-Джей, спускаясь из гамака. — Если улыбнешься.       — Жан.       — Бека.       — Зачем? — Джей-Джей беспечно пожал плечами:       — Я хочу поцеловать тебя в улыбку. Это тоже нельзя?       Это было можно.              Отабек проснулся от тревоги и выскочил из спальника на автомате, придя в себя окончательно уже в коридоре.       — Прорыв. Контура. Прорыв. Контура. Прорыв. Контура, — вещал динамик, и Отабек ломанулся в сторону артиллерийской палубы: экипаж «Кадьяка» был без транспорта, значит, в поле автоматически шел «Дедал», а они садились за орудия базы. На палубе его ждали Чхве, Бром и Сынгиль — Эрне, пятый член экипажа, еще не оправился от «мясорубки» и лежал в медблоке.       Чхве быстро пожал ему руку и поднялся вместе с ним на кафедру с пультом наведения электромагнитного излучателя — они работали в паре. В иллюминатор было видно, как медленно вырастает из крохотной точки на фоне светящегося горизонта-контура темная махина корабля, облепленная огоньками пограничных маячков — нарушители, не заморачиваясь, просто снесли собой отрезок контура. Мелькнул светлый треугольник «Дедала», направлявшийся к безымянному кораблю, и скрылся в его тени.       Больше всего на свете Отабек ненавидел сидеть на орудиях.       Связисты, поглощенные координированием полевой группы, обращались к артиллеристам только тогда, когда надо было жахнуть — в лучшем случае, раза два за все время операции, а это не меньше часа. Все остальное время они были предоставлены сами себе, то есть сидели на иголках и смотрели в иллюминатор, стараясь угадать, что происходит снаружи. Изредка в темноте вспыхивали очереди выстрелов: «Дедал» щупал противника, прикидывая, как заставить его развернуться, раз переговоры не подействовали.       Минуты текли в мучительной тишине, которую каждый боялся нарушить первым: всегда, стоило отвлечься, случалась какая-нибудь дрянь, так что рисковать никто не хотел, все в напряжении всматривались в свои экраны наведения.       Что-то изменилось. Отабек приблизил изображение и почувствовал, как в желудке все завязывается холодным узлом: «Дедал» взял гостей на абордаж. Причин могло быть много, но, переглянувшись с Сынгилем и прочитав по его губам короткое «заложники», он понял, что подумал о том же.       — «Кадьяк», излучатель по моей команде, — сказал в наушнике диспетчер. Незнакомый. Не Юра.       В секунде тишины было почти слышно, как переглядывается экипаж: неизвестно, что будет с «Дедалами», пока до обесточенных кораблей доберется подкрепление.       Отабек сжал зубы и притиснул коммуникатор плотнее к уху:       — «Флэтч», прошу дать «Дедалу» время расстыковаться.       — «Кадьяк», принято на рассмотрение.       У Отабека в ушах тикали утекающие секунды.       — «Кадьяк», отказано.       — «Флэтч», повторяю запрос.       — «Кадьяк», отказано. Готовность двадцать секунд.       Чхве на всякий случай зажал свой микрофон в кулаке и посмотрел на него в упор, одними губами произнеся: «трибунал». Отабек сжал челюсти и отвел глаза, уставившись на два сцепленных силуэта кораблей. Ну же. Давай. Давай. Ну.       — «Флэтч», доложите обстановку, — вдруг жестко скомандовал он, и Чхве вылупился на него, как на больного: у Отабека не было права на такой запрос. Тот приложил палец к губам, напряженно вслушиваясь: диспетчер незнакомый, значит, на базе недавно. Тогда есть шанс, что он в принципе новенький, во всяком случае, голос у него молодой. Тогда есть шанс, что он не знает. Тогда есть шанс.       — «Флэтч», доложите обстановку, — настойчиво повторил он, и диспетчер сдался:       — «Кадьяк», докладываю обстановку.       Он услышал краем уха, как охнул Бром.       «Дедал» имел четырех раненых из пяти, один из них — тяжело, на борту находились заложники и взрывчатка. Контур и подстанции — руку протяни, база «Флэтч» немногим дальше. «Дедал» — нос к носу в самом прямом смысле.       — «Кадьяк», как слышите?       — «Флэтч», прием, — отозвался за Отабека Чхве и поджал губы — мол, прости, но я не хочу под трибунал. Говнюк.       — «Кадьяк», двадцать секунд.       Чхве взялся за ручки наведения и аккуратно нацелил крест на неизвестный корабль. Теперь Отабеку оставалось только нажать гашетку.       — «Кадьяк», десять секунд. Пять секунд. Четыре. Три. Две. Одна. Огонь. — Чхве посмотрел на Отабека, потом на свою гашетку, но руку протянуть не успел: подошедший сзади Сынгиль передавил ему сонную артерию и аккуратно вытащил из кресла наводчика, на пальцах показывая Отабеку, мол, тридцать секунд, не больше, потом набегут из рубки.       Отабек кивнул и снова перевел взгляд на «Дедал». Ну же. Пожалуйста.       Секунды текли неумолимо, сливались в шипящую струю, вместе с которой от Отабека уплывало сознание: он почти ничего не слышал, боковое зрение будто отключилось, как вдруг «Дедал» на экране зажег двигатель и отстыковался. Бром наверняка цокал и материл их, но Отабек не слышал, считая расстояние.       Можно.       У «Дедала» мигнули габаритные огни, и Отабек на мгновение решил, что зацепил его, но нет: только корабль-нарушитель замер темной каплей — вырубившиеся маячки контура его уже не подсвечивали.              «Кадьяку» попытались впаять карцер, но Де ла Иглесиа, артиллерист «Дедала», неожиданно вступился за них; у него был вес. Жест был тем более странный, учитывая, что Лео находился в состоянии какого-то анабиоза: Никифоров, их второй пилот, и Кацуки, штурман, погибли, один — еще в стыковке, второго не довезли до «Флэтча». Отабек не стал разбираться, но трепливый Гуангхун, захлебываясь, рассказывал что-то про то, как они спасали друг друга, но не спасли. За руки держались до последнего. Было похоже на правду, учитывая, что про штурмана и со-пилота «Дедала» ходили определенные слухи, но это было абсолютно не его дело. Цинично было думать об этом, но теперь у Юры появился крохотный шансик: Лилия с упорством маньяка оказывала Никифорову, чистому арийцу, в отличие от некоторых, знаки внимания, но теперь место освободилось.       Отабек, зная умение Юры общаться с жертвами, взял на себя обязанности Джей-Джея, еще отлеживавшегося в регенерационном боксе, и поговорил с заложниками. Одного из них он даже знал: Пхичит, популярный журналист из системы Бетельгейзе. История была не нова: тряпка с хлороформом, террористы-смертники, бомба, гибель звезды.       Только много часов спустя, постояв на ковре у начальства перед головизором, выразив сочувствие Иглесиа и Гуангхуну, успокоив Гуангхуна и сгрузив его Иглесиа, поговорив с заложниками, извинившись перед обманутым диспетчером и отбившись от возмущенного Юры, Отабек, вымотанный, так нормально и не поспавший с дороги, добрался до медблока.       Крышка регенбокса с шипением поднялась, и он облокотился на нее, подпирая тяжелую голову. Джей-Джей выглядел одновременно благодарным, виноватым, грустным, довольным и бесконечно усталым. Ссадины у него на лице уже затянулись, здоровенный синяк на скуле был бледно-желтым, и это радовало: Лилия, неожиданно посочувствовав, сказала, что к утру должен быть как новенький.       — Спасибо, — Джей-Джей приподнял руку над гелем, и Отабек, поколебавшись секунду, вложил пальцы в его раскрытую ладонь, утомленно фыркая:       — Кто растрепал?       — Бром, — улыбнулся Джей-Джей, и Отабек поморщился: ну сколько раз просил, так нет же, хуже Гуангхуна, тот хоть цензуру делал. — Что теперь?       — Искать нового артиллериста, — скривился Отабек, и Джей-Джей помрачнел. Тот осторожно высвободил руку и бережно отвел с его лица слипшуюся от геля челку: — Прости.       — Не бери в голову. Я знаю, что ты понимаешь, — они помолчали почти минуту, глядя друг на друга; Отабек не ручался за Джей-Джея, но сам он просто привыкал к тому, что все закончилось. Что он в порядке. Что они оба в порядке. — Кстати, Бека.       — Что? — Джей-Джей паскудно улыбнулся:       — Ты когда-нибудь трахался в невесомости?       Отабек закатил глаза и захлопнул крышку бокса.