Firestarter

      Джей-Джей делает широкий жест рукой в сторону раскрытого футляра.       — Вон лежит, посмотри.       Отабек моргает, заглядывает в футляр с таким видом, как будто ждет, что скрипка или кинется на него, или рассыплется в прах от одного взгляда и ее придется оплачивать. Джей-Джей прыскает:       — Бери, не бойся, это не концертная, а уличная, тем более, у нее нагрузка струн под тридцать кило, ей плевать.       — А у меня на контрабасе — сто восемьдесят, — глухо огрызается тот, нерешительно протягивая руку и останавливаясь. — Да ну к черту, мало ли.       — Да возьми ты ее, что ты как девственник? Это скрипка, а не злая собака, она тебя не укусит, — Джей-Джей вскакивает со стула и вынимает ее из футляра, протягивая Отабеку. — Давай, хватайся.       — Может и не укусит, но, судя по тебе, мозг размягчит, — машинально отбивается тот, глядя на скрипку потемневшими глазами; у него на лице отображается явная внутренняя борьба.       Когда Отабек все-таки берет в руки его скрипку, Джей-Джей неожиданно задыхается от того, с какой осторожностью он касается инструмента. Отабек держит ее, как хрустальную, перехватывает с нежностью и бережностью, пробует пальцем струну и, заглушив, отдает обратно Джей-Джею. Тот автоматически укладывает скрипку в футляр и только потом приходит в себя.       — Ты все скрипки так трогаешь? — насмешливо протягивает он, и Отабек посылает ему нечитаемый взгляд через плечо, усаживаясь на подлокотник кресла:       — Я не трогаю скрипки.       Джей-Джей готов почку отдать за возможность узнать, почему это звучит не как «меня не интересуют скрипки» и даже не как «это мой первый раз», а как «ты особенный».              Месяц назад              Он впервые обращает внимание на Отабека, когда тот угрюмо волочит контрабас вверх по лестнице — судя по всему, уже не первый этаж. В Джей-Джее неожиданно просыпается благородство, и он касается чужого плеча:       — Помочь тебе? — Отабек меряет его взглядом с головы до ног и спокойно качает головой:       — Спасибо, инструмент убьешь.       Джей-Джей нехорошо ухмыляется и поднимается рядом, спрашивая с притворным сочувствием:       — И не тяжело тебе? Ты же, небось, целиком в нем умещаешься. Почему родители тебя не отдали хотя бы на виолончель?       Отабек смотрит на него поверх контрабаса с легким удивлением:       — Ты серьезно считаешь, что первый придумал про мой рост пошутить, или я не понял, в чем суть?       — Да так, пожалел, — легко пожимает плечами Джей-Джей и уносится вверх по лестнице. Он не для того зарплату концертмейстера вторых скрипок получает, чтобы позволять себе хамить.       Контрабасист почему-то весь день не идет у него из головы.              Отабек выходит из курилки, рассеянно убирая в карман пачку сигарет и зажигалку, когда они сталкиваются на следующий день.       — Курить вредно, — насмешливо сообщает Джей-Джей, замедляясь. Отабек скользит по нему глазами, как по красным конусам вдоль перекопанного тротуара — они есть, мешают пройти, но такова действительность и не то чтобы из-за перекопанного тротуара стоило расстраиваться.       — Духовикам, — рассеянно соглашается он. — А мне все равно.              Это продолжается несколько дней и, пожалуй, продолжалось бы еще дольше, не будь странного совпадения: Отабек, проталкиваясь за кулисы в баре, где брал халтурки каждый четверг, слышит знакомый голос.       — Ты откуда здесь? — таращится на него тот самый скрипач, и Отабек кивает:       — И тебе привет.       — Бекки, салют! — хлопает его по плечу саксофонист, и Отабек отвлекается.       Когда они пакуются в первом часу ночи, Отабек вдруг поднимает голову и смотрит в упор, будто хочет что-то проверить:       — Отличное соло.       — Спасибо, — улыбается Джей-Джей ему в ответ. — Ты, кстати, хорошо выглядишь сегодня. Не пробовал так ходить, а не в этой твоей ветровке бомжатской?       Отабек глубоко вздыхает, выпрямляется и подходит к нему вплотную.       — Я хотел с тобой об этом поговорить.       — О ветровке? — нервно улыбается Джей-Джей, опираясь на столик за спиной, но Отабек пропускает это мимо ушей и склоняет голову на бок. — Почему у тебя такое виноватое лицо?       — Скажи мне, я тебе что-то сделал? — искренне спрашивает Отабек, и тот теряется:       — В смысле? С чего ты взял вообще?       — Ты так придираешься ко мне всю неделю, — пожимает плечами Отабек, разворачиваясь и отходя к контрабасу. — Вот и подумал. Но на нет и суда нет. До завтра.       — До завтра, — автоматически доносится ему в спину, и Отабек стискивает пальцами переносицу, выходя на воздух. Это его так за косички дергают или что?              На гастролях в Мюнхене Джей-Джей, демонстративно убравшись от Виктора на другой конец автобуса, плюхается не глядя на первое свободное место, попавшееся на глаза, и только потом замечает соседа. Отабек смотрит на него, наклонив голову.       — Привет.       — Привет.       Автобус трогается, и кто бы мог подумать, что, когда у Джей-Джея сдохнет телефон, Отабек предложит ему свою книжку, и кто бы мог подумать, что читать с середины в трясущемся автобусе голова к голове какую-то фантастику будет так здорово, и кто бы мог подумать, что у Отабека классный смех и хорошее чувство юмора (что оно вообще есть). И кто бы мог подумать, что спать у него на плече окажется настолько удобно и настолько правильно.              Отабек трогает его за плечо. Он больше не носит свою задрипанную ветровку, переодевшись в свитера и водолазки. Джей-Джей старается не думать о том, насколько ему идут водолазки.       Так вот, Отабек трогает его за плечо.       — Я хотел с тобой поговорить.       — Да? — Джей-Джей отставляет бутылку воды. У них перерыв десять минут в том самом баре. Отабек, неожиданно краснея, нерешительно смотрит на греющего уши саксофониста и отводит глаза:       — Прости, мне действительно очень неловко, но… как тебя зовут?       — Ты серьезно? — переспрашивает Джей-Джей, хмурясь, и Отабек беспомощно пожимает плечами. — Мы два года в одном оркестре играем.       — Леруа… — Отабек приглашающе взмахивает руками, мол, закончи, пожалуйста, и Джей-Джей вздыхает:       — Жан-Жак. Джей-Джей, вообще-то. Но знай, что я обижен в лучших чувствах.       — Жан? — тот уже собирается скривиться, так его даже бабушка не называет, но почему-то это звучит так здорово, что он не протестует. — Извини еще раз.       — Проехали, — устало отмахивается он, и Отабек после короткой паузы предлагает:       — Пойдем выпьем в субботу?       — Это свидание? — весело поднимает брови Джей-Джей, и Отабек поднимает брови точно так же:       — А ты хочешь со мной на свидание? — Джей-Джей смеется, стараясь скрыть неловкость, и давится воздухом, когда Отабек мягко улыбается в ответ: — Жаль.       Давится, потому что улыбка у него чудесная, а не то, о чем вы подумали.              Отабек не берется точно сказать, когда сеанс выпивки перестает считаться «не свиданием». Может, когда они сталкиваются коленями под столом. Может, когда начинают пить из одного стакана. Может, когда Джей-Джей хватает его за руку, как утопающий, и Отабек медленно, будто во сне, тянет его на себя, чтобы поцеловать. Сложно назвать причину точнее.       Руки у Джей-Джея горячие, и надо будет ему сказать, чтобы не тянул так сильно за волосы, но это потом.       Все потом.              На завтра Джей-Джей подходит к нему в консерватории, забавно нервничающий и решительный, и говорит, торопясь:       — По поводу вчера: я серьезно и это считается, если что.        Отабек смотрит на то, как он поджимает губы, и, оглянув пустой коридор, тянет Джей-Джея к себе, быстро целуя. Тот отвечает с таким очевидным облегчением, что Отабек не может не улыбнуться ему в губы. Ему только предстоит выяснить, насколько Джей-Джей бывает неуверенным в себе.              Джей-Джей, разгоряченный и смотрящий плывущими глазами, скользит взглядом по его висящей в воздухе левой руке, машинально подставляясь под прикосновения правой:       — Почему ты не?.. — Отабек задумчиво собирает свободную руку в щепотку, трет подушечки пальцев в денежном жесте:       — Мозоли от струн. Будут царапаться. — Джей-Джей озадаченно переводит глаза на собственную руку и отдергивает ее от шеи Отабека. Тот низко смеется, и Джей-Джея перетряхивает от одного звука: — Верни, мне нравится.       — Тогда в чем проблема? — выдыхает Джей-Джей и дрожит одновременно от бережного прикосновения загрубевших пальцев к бедру и от того, как мгновенно темнеют глаза Отабека, стоит ему облизать пересохшие губы.              — Хорошо, что ты не альтист, — задумчиво говорит Отабек, устроив голову у него на колене. Джей-Джей на пробу касается его волос, и тот поворачивается удобнее, прикрывая глаза.       — Потому что альтисты идиоты?       — Потому что у меня гораздо больше шансов быть понятым, когда я буду объяснять семье, что сплю с мужиком. Скрипача мать ещё примет, но альтиста?       Джей-Джей прыскает со смеху, все еще не привыкнув к его манере иногда шутить с серьёзным лицом: я пошутил? Вы меня с кем-то путаете.              Над Джей-Джеем по-доброму подтрунивают, что он изменил скрипке: теперь рядом с «засосом» от подбородника, чуть глубже в вороте, у него красуется настоящий, наскоро залепленный ничего не прячущим пластырем.       Отабек безразлично продолжает работать, пропуская общее воодушевление мимо ушей: зачем ему собирать слухи, если вечером он лично будет это безобразие обновлять?