Время — плохой доктор

«У нас ведь всё могло быть иначе, если бы ты не отпустил мою руку…» «Если бы ты знал» Эльчин Сафарли

К вечеру погода в Москве стала стремительно меняться. Сначала невыносимую дневную духоту сменила приятная вечерняя прохлада. Потом безмятежное голубое небо, образуя собой некий устрашающий купол, затянули тяжёлые и оттого низкие мрачные тучи, чей цвет удивительно точно схож со свинцом. На город обрушился жуткий ливень, темный небосклон рассекли белые зигзаги молний, оглушительно загрохотал гром. В столице началась первая весенняя гроза. Вечерняя Москва как обычно погрязла в уже такой привычной, но всё равно до жути ненавистной суматохе. По залитым ливнем тротуарам, вооружившись зонтами, суетливо пробегают люди. Станции метро привычно переполнены, а дороги перегружены, из-за чего по городу уже успели образоваться всеми ненавистные пробки. Павел плавно выехал на трассу, вливаясь в, казалось, нескончаемый поток автомобилей. Дворники активно работали, с лёгким скрипом скользили по лобовому стеклу, едва ли успевая сметать падающие капли. Уютный салон автомобиля окутал Дарью приятным запахом кожи и звуками тихой красивой музыки, отчего она прикрыла глаза, и если бы не бодрый голос и докучливые вопросы Павла, который никак не хотел оставлять свои глупые попытки завязать с ней диалог, то девушка наверняка давно бы уже задремала. — Пробка, — отпуская руль и откидываясь на спинку сидения, на удивление спокойно и расслаблено проговорил Павел, которого прежде всегда до жути раздражали эти треклятые дорожные пробки. Сегодня же всё было иначе. — Кажется, мы застряли тут надолго, — особенно выделяя слово «мы», произнёс он так, словно бы одержал ещё одну маленькую победу. Словно преодолел ещё одну ступеньку на пути к заветной вершине. Строптивая птичка попала в клетку. В его клетку. — Да, я уже поняла, — обречённо выдохнула Даша с горькой улыбкой, чувствуя, как каждую клеточку её тела заполняет паника. — Я как-то читал, что за всю нашу жизнь пробки отнимают у нас примерно год, — весело проговорил парень, постукивая по рулю. — Вы были не обязаны везти меня домой, — грустно заметила девушка, в очередной раз отворачиваясь от пристального взгляда серба к окну, стараясь при этом отодвинуться от него как можно дальше. — Сэкономили бы немного времени от этого года. — Ну я же не мог просто взять и бросить сотрудницу своего отеля в беде, — с улыбкой произнёс Павел, радуясь тому, что наконец-то смог выдавить из этой молчаливой девушки хотя бы пару слов. — Спасибо. И многим сотрудницам отеля Вы помогаете? — спрашивает она как можно небрежнее, повернувшись к нему лицом. В груди вдруг что-то больно защемило, и слова вырвались сами. И лишь спустя минуту до неё дошло, что она только что ляпнула. — О, вовсе нет, — с довольной ухмылкой, глядя прямо в ядовито-карие глаза, ответил Паша. — Только самым ценным и красивым. Он определённо издевается, наслаждаясь реакцией Канаевой. Даша же сейчас готова провалиться сквозь землю. — Ясно всё с Вами, Павел Аркадьевич, — отвечает немного резко, плотно сжав губы и нервно заправив выбившуюся прядь волос за ухо. Она было хотела сказать что-то ещё, но, почувствовав на себе удручённый взгляд Павла, осеклась: слова предательски застряли на кончике языка. Внутри вдруг что-то предательски заныло, и девушка моментально отвернулась к окну. Павел же издал лёгкий смешок и, крепче сжав руль, перестроился в другой ряд. Что-то знакомое разгорелось внутри обоих, но виду не подал никто. Воздух между ними становится ужасно плотным, снова повисает вязкая, напряжённая тишина. И никто не знает, что ещё можно сказать. Так трудно найти слова, когда действительно есть, что сказать… — Говорят, время за разговором обычно летит очень быстро. Может, проверим? Не можем же мы всю дорогу молчать. В конце концов, мы больше полугода с тобой не виделись, — с энтузиазмом проговорил Павел, выстукивая пальцами по рулю неизвестный ритм, а Канаева сжала кулаки. Он поворачивается к ней, и под его настойчивым взглядом ей хочется обхватить свои плечи руками. Затянувшееся уже неприлично долго молчание серб нарушил первым. Его переполняют мысли, а она молчит в ответ. Он больше не выдержит этой отдалённости. Слишком многое им нужно успеть сказать друг другу, а пробка впереди вдруг неожиданно начинает рассасываться. — Наглая ложь, — твёрдо отвечает Даша, стараясь глубже дышать. Паника липким слоем обволакивала её сознание, разливаясь по позвоночнику, вжатому в сидение автомобиля. — Некоторые разговоры, наоборот, замедляют время. Так что меня всё устраивает. — Да брось ты, это точно не про наш случай, — как-то весело, игнорируя настрой спутницы говорит Павел, и она стискивает кулаки, в очередной раз отворачиваясь к окну. — Скажи мне, о чём ты так упорно молчишь всю дорогу? За этим окном есть действительно что-то интересное или это я такой страшный, что ты даже на секунду боишься в мою сторону посмотреть? Выжидающий взгляд, на который Даша лишь пожимает плечами. Закусив изнанку щеки до крови, она чувствует, как внутри всё больно напрягается. Нервы сжимаются до боли, а кожу начало покалывать так, что она смогла прочувствовать все нервные окончания в своём теле. Сердце билось о ребра так сильно, что, кажется, было готово с лёгкостью пробить грудную клетку. Ей холодно и пусто, будто два мерзких чувства смешались воедино, надеясь её поработить. Но девушка терпеливо продолжала молчать до одного момента. — Даша, — начал Павел, понимая, что в этой ситуации Канаеву придётся брать измором. Противно щемящее сердце напоминало, что ему нужно очень многое ей сказать. Он больше не может ждать. — Я сегодня не кусаюсь, слышишь? Ты можешь посмотреть на меня… — Слышу, просто мне нечего сказать Вам, Павел Аркадьевич, — тихо произносит Даша, наконец подняв на парня глаза, и от интенсивности его взгляда ей хочется убежать. А внутри что-то предательски сжимается. — Во-первых, ты можешь наконец перестать мне выкать, — начал Павел с улыбкой. — А, во-вторых, ты можешь мне рассказать, почему это ты эти долгие полгода обитала в Санкт-Петербурге управляющей в крутом отеле и даже не позвонила похвастаться старым друзьям? — Ну во-первых, я думаю, что это нормально, когда подчинённый обращается к своему начальнику на «вы», — спародировав его тон, начинает Даша, чувствуя, как парень недовольно усмехнулся, покачав головой. — А, во-вторых, это история вовсе не интересная. Мне просто повезло. К тому же я не думаю, что это могло кого-нибудь волновать, — горько усмехнулась девушка, с противной щемящей болью в груди вспоминая свой последний день в Москве и то, как отчаянно она из неё сбегала. — Меня, например, интересовало. Я волновался, между прочим, — произносит Павел с хрипотцой, заставляя откуда-то взявшихся бабочек в её животе расправить крылья. — И скучал. Взгляд его становится пристальным, он вовсе не шутит, у неё внезапно сводит мышцы где-то в глубине живота. Честность в его взгляде застала врасплох. Канаева отводит глаза и упирается взглядом в свои сплетённые на коленях пальцы рук, чувствуя, как в груди поднимается знакомая боль, и она не может дышать. Запретные чувства, которые Даша так долго пыталась отрицать, поднимаются из глубин и доводят до исступления измученное тело девушки. Она краснеет, пытаясь вспомнить, как правильно нужно дышать. Спустя секунду появилась эта противная обжигающая боль между ребрами, и она с ужасом поняла, что тоже скучала. Павел же, стараясь игнорировать беснующееся сердце, с интересом наблюдал за реакцией девушки, явно не ожидавшей таких откровений. Серб так сильно тосковал по ней, что это его почти убивало, и теперь как будто впервые за последние недели к нему в лёгкие попал воздух. Даша же уже хотела было что-то сказать, но слова предательски застряли в горле. Пару секунд она просто ловила ртом воздух, после отвернулась к окну и только тогда нарушила затянувшееся молчание: — Надо же, я не знала, — сдавленно проговорила Даша, устремляя на Павла взгляд, отчего на мгновение ему становится тепло. Словно бы они ненадолго вернулись в то счастливое прошлое, когда в её глазах блистали любовь и нежность. Только теперь она отводит взгляд. — Ты могла ответить хотя бы на один из моих звонков, я бы тебе рассказал, — улыбаясь, будто бы только что не резануло в груди, проговорил Павел. Даша подняла на него взгляд, не в силах произнести ни слова. Его глаза горят таким огнём, что у неё перехватывает дыхание. «Постарайся держать себя в руках, Даша» — буквально умоляет измученное подсознание. И лишь только сейчас Канаева позволила себе посмотреть на серба так, как до сих пор себе запрещала. Сердце в груди предательски дрогнуло и ухнуло вниз, заставляя задыхаться. А ведь он не изменился. Совсем. Дорогой парфюм, лёгкая усмешка, и неизменный уголок шёлкового платка в кармане пиджака. Всё такая же внешность и голос, в который ей каждый раз хотелось вслушиваться сильнее. Теперь нельзя… Больше нет такого права. Оно наверняка уже давно принадлежит другой. Канаева и не заметила, как от подобных мыслей грудь наполнилась чем-то неприятным, едким, тяжёлым. Вдруг глубоко внутри что-то прорвалось — её затопило волной чувств, которые она считала давно преодолёнными. Может, всё дело в погоде? Старые раны всегда ноют в непогоду… Дашу начинает подташнивать, в предательски тесном салоне душно. Она приспускает стекло и прислоняется к окну, чувствуя головой слабый поток воздуха.  — Даш, — начал Павел и замолчал. Ему понадобилась секунда, чтобы вдохнуть побольше воздуха, и после он продолжил: — Ты же понимаешь, что нам нужно поговорить? Она оторвалась от окна и вздохнула. Тяжело, рвано, глубоко. Больно прикусила губу и нервно сжала свой пиджак внизу, снова взглянув в его глаза. Взгляд Павла обжигал, и только сейчас Даша поняла, что его взгляд — это, пожалуй, единственное, что в нём всё-таки изменилось. Так смотрят люди, которым очень больно. Она знала это по себе. — О чём? Мне кажется, всё, что нужно было, уже сказано. Нам больше не о чем разговаривать, — голос Канаевой кажется усталым и измученным, словно она что-то долго пыталась объяснить, а потом бросила всё на самотёк. К чему это теперь? — Нет, нам нужно поговорить о том, что произошло между нами пару месяцев назад, — серьёзным голосом произносит Паша, и ей хочется открыть дверь и бросится на дорогу. — Я не хочу об это говорить, — твёрдо отвечает Даша, прикрывая глаза и стараясь как можно глубже дышать. Она чувствует нарастающую головную боль и тяжесть в груди, которая только усиливается. Старая, забытая боль предательски заполняет её нутро. — Хорошо, — спокойно ответил Павел, хорошо понимая настрой девушки. На секунду ему даже показалось, что та вдруг расслабилась. — Говорить буду я, а ты просто выслушай меня. Пожалуйста. Его карие глаза пытались поймать взгляд Канаевой, когда она делал всё, чтобы не смотреть на него. Паша чувствовал, как внутри всё больно сжимается так, что он едва ли мог дышать. Но он должен сейчас собраться и сказать ей всё. Должен сделать всё правильно. Паша отчётливо понимал, что больше не может рисковать и потерять Дашу только потому, что не смог ей сказать, что с ним происходит. Почему он такой, какой есть, и почему принимает решения, которые им обоим причиняют боль. Это трудно — найти подходящие слова, а в первую очередь горло сжимается от страха, что она не простит. Ведь парень совсем не знает, что делать дальше. — Ты обещал просто отвезти меня домой, — произносит Даша немного резко, плотно сжимая губы и кулаки так, что ногти впились в кожу до крови. Она ведь снова поверила ему. И, кажется, напрасно. — И отвезу, но сначала ты выслушаешь меня, — начал Павел, а она лишь нервно усмехнулась, недовольно покачав головой. — Я так и знала, что тебе нельзя верить. Люди не меняются, и я лишь ещё раз в этом убедилась, — зло проговорила Даша, глядя в окно и пытаясь понять, где они сейчас находятся. — Останови машину, дальше я сама. — Будет лучше, если ты просто выслушаешь меня, — как-то слишком спокойно проговорил серб, сперва заблокировав двери. — Мы будем работать вместе не одну неделю, и когда-нибудь тебе придётся поговорить со мной. Всё время бегать не получится. Даша делает глубокий вдох и медленно выдыхает, попутно проклиная всё и вся. Лицо девушки каменеет и, предварительно окинув Павла презрительным, злым взглядом, она демонстративно отвернулась к окну, всем своим видом показывая, что слушать она ничего не будет. Павел же только и мог, что грустно смотреть на девушку, в то время как его пальцы судорожно сжимали руль. Он хотел бы так много сказать ей, но в эту секунду не мог произнести ни слова. Глухая боль распространялась по его телу. В эти минуты было так больно, что он думал, что не выдержит. — Я понимаю, что сейчас тебе меньше всего на свете хочется видеть и слышать меня, и я не могу тебя в этом упрекнуть. И мне правда стыдно за то, как скотски я вёл себя. Я лишь надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь простить меня, — Паша пытается говорить легко, но не выходит. Голос дрожит, а акцент предательски усиливается. — Даш, прости меня, пожалуйста. Я не хотел делать тебе больно. Даша так и не повернулась к нему. Лишь вздохнула, терзая губу. — Я не держала на тебя зла тогда и не держу сейчас. Поэтому давай прекратим этот ненужный разговор, и ты просто выпустишь меня. Я доеду до дома на такси, — наконец выдает Даша. Тон холодный. Безжизненный. И лишь в её взгляде виднелась сильная боль. — Пожалуйста… — Тогда почему ты уехала? — настойчиво спросил Павел, хватая девушку за локоть, тем самым, не позволяя ей снова отвернуться и увести свой взгляд от него. — Почему скрывалась так долго? Почему не отвечала на мои звонки и игнорировала меня тогда, в Петербурге? От напора серба Даше даже стало страшно, но лишь на пару секунд. После она взяла себя в руки, и на смену нерешительности и страху пришёл гнев и ярость. Что, в конце концов, он себе позволяет? — Потому что так было нужно, — голос Канаевой сорвался, в глазах отчего-то больно защипало, но это не помешало ей выхватить свою руку из его хватки и продемонстрировать всю свою ненависть, всё своё презрение одним только взглядом. — Я правда не хочу говорить об этом. Сейчас у меня новая жизнь, и у тебя наверняка тоже. Я ведь помню, чем кончилась наша последняя встреча в «Элеоне». От напора в её голосе Павел на секунду опешил. Воспоминания о том самом вечере вдруг охватили обоих, а вместе с ними пришли отчаяние и боль. — История с Софией… Это было ошибкой, — начал Павел, устало потирая переносицу. Он и понятия не имел, как ей всё объяснить. Он тысячу раз в голове репетировал этот диалог, но сейчас отчего-то забылись все заученные объяснения и оправдания. — Я боялся снова остаться один наедине со своими ошибками и мне просто нужен был кто-нибудь рядом. Она искала того же, а потому поняла и поддержала меня. И это то, что было нужно нам обоим. Ничего серьёзного между нами не было и быть не могло. — И предложение для неё в тот вечер тоже ничего серьёзного? — голос девушки хрипит и срывается, а никуда не ушедшая горечь жжёт кончик языка. — То есть, по-твоему, это нормально просто так, ради шутки предложить кому-то выйти за тебя? Даша никогда не забудет, как он сделал то предложение. Показушно. С вызовом. Глядя прямо ей в глаза. — Я не хотел этого, правда, — какое-то время Павел выглядит растерянным. Земля сдвигается с оси, и тектонические плиты смещаются со своих мест. — Я не знаю, что на меня тогда нашло. Просто так получилось… — Просто, — тихо повторяет за ним Даша, усмехнувшись. С иронией. Несмело. Горько. — У тебя всё вот так вот просто. — Да, я виноват. Я очень сильно виноват перед тобой и ненавижу себя за это! — Павел перешёл на крик, и от неожиданности Даша вжалась в кресло. — Я ненавижу себя за то, что делал тебе больно. И если бы я только мог всё изменить… Просто давай забудем обо всём, что было раньше и начнём сначала? — А что именно ты предлагаешь мне забыть, Паш? — голос Даши сорвался, но она из-за всех сил пытается скрыть это, он это слышит. — Софию и тот спектакль с предложением прямо у меня на глазах в тот вечер? Или ту песню, которую слышал весь отель? А может Кристину, с которой ты спал несколько месяцев? Или, может, твою довольную физиономию, когда ты в очередной раз делал мне больно? Её ледяной тон, переполненный злостью и болью, пробирающий до самого сердца, больно резанул слух Павла. Карие глаза выражали холодное презрение, а лицо было непроницаемо. Даша так долго копила в себе эти гадкие, мерзкие чувства, не позволяя им вырваться наружу. День за днём подавляла все свои эмоции, что изнутри медленно разъедали каждую клеточку её тела. — Знаешь, мне порядком поднадоело то, что твоё неумение контролировать себя и твои выходки становятся моими проблемами, — жёсткий, холодный тон Канаевой так и сочился ядом. Сейчас в ней вдруг что-то разбилось. Мелкие осколки стекла проникли в грудную клетку, прокладывая себе дорогу внутрь, пока она совсем не перестала дышать от боли. — Да, я плохой! — начал Павел, чувствуя прилив эмоций, которые так долго копились в нём. — Я мерзавец, подлец и идиот, который всё испортил. Всё разрушил. И я никогда не был тебя достоин, ведь я самое ужасное чудовище в твоей истории. Как вы меня там обычно называете, а? Бабник, кретин, несерьёзный и абсолютно никчёмный балабол, так ведь? Эмоции зашкаливали, а в наэлектризованном душном воздухе напряжение чувствовалось едва ли не физически.  — Пожалуйста, прекрати, — устало проговорила Даша, прикладывая ледяные пальцы к пульсирующим вискам, но Павел будто бы даже и не услышал её мольбы. — Да, я поступал плохо с несколькими десятками женщин, а самое главное с тобой. Да, я спал с Кристиной, прекрасно помня о своём обещании тебе, что у нас всё будет по-настоящему. Я опозорил тебя той песней, зная, что эта твоя любимая группа. И да, я специально сделал предложение Софии прямо у тебя на глазах, потому что хотел сделать тебе так же больно, как сделала мне ты, переспав с этим кучерявым бараном! — на минуту он делает паузу, тщательно подбирая следующие слова, и будто бы заранее уже жалеет о них. — Да, я делал тебе больно, может, порой и специально, но лишь только потому, что ты сама делала мне больно. Даша сидела молча, не в силах даже пошевелиться. Плотину внутри срывает, и она больше не в силах быть сильной. Боль и горечь, казалось, так хорошо похороненные вновь всплыли со дна души и понеслись безумными волнами, отравляющими память. В глазах уже закипали едкие, горячие, злые слёзы. Но она из последних сил пыталась их сдерживать. После всего он не заслужил и единой её слезинки. Павел же с ужасом уставился на бедную девушку. Ему было тяжело и больно от того, что она чувствует себя так из-за него. Павел сам пришёл в ужас от своих слов, но он должен был сказать ей это, ведь поклялся, что теперь всегда будет честен с ней. Он всегда будет говорить ей правду, даже такую горькую. — Может быть, я и самый ужасный человек в твоей жизни, но я, по крайней мере, изначально старался быть с тобой честным. Я не пытался казаться лучше, чем был. Ты видела меня таким, какой я есть. Без масок и всей этой жалкой мишуры. Я хотел тебя затащить в постель, а потом бросить утром, как я всегда поступал с прочими девушками, и я не скрывал этого. Я спал с другими, но мечтал о тебе, и ты знала это. Я делал глупые вещи — и не оправдывался. Я опозорил и растоптал тебя перед всем отелем, и, честное слово, пытался больше не влезать в твою жизнь, пока в конце концов не понял, что у меня не получится придерживаться этого правила. Потому что ты нужна мне, Даша, — голос Павла сорвался, сердце едва ли не пробивало ребра, а дыхание сперло, и он не мог нормально дышать. — Я хотел сделать больно, и я делал это, но не за твоей спиной, а глядя прямо тебе в глаза. И делал я это только потому, что хотел, чтобы ты ненавидела меня и никогда больше не подпускала к себе. Я прекрасно понимал, что рано или поздно я снова облажаюсь и причиню тебе боль ещё не один раз, а потому решил просто уйти. Но не смог. Павел замолчал, чувствуя, как к горлу подошёл ком, мешающий говорить и даже дышать. И сейчас отчего-то вдруг стало страшно смотреть на Канаеву. Он жутко боялся того, что может увидеть. Боялся того, что сейчас она может сказать. Дарья же сидела, закрыв глаза. И только сейчас сквозь маску сухого равнодушия промелькнуло какое-то живое выражение лица. На щеках появились мокрые дорожки от слёз. От его откровений внутри будто бы всё омертвело и стало невыносимо пусто. — Я часто думал о том, что было бы, если бы ты мне сразу же рассказала о Дягилеве, — грустно усмехнувшись, начал Павел. — Ах, ну прости меня за то, что я не хотела делать тебе больно, — произносит Даша непослушными губами, из последних сил сдерживая дурацкие слёзы. — Я вот, например, часто думала о том, что было бы, если бы ты не спал со всеми подряд. Или хотя бы с Кристиной. От её едкого замечания, внутри у парня вдруг что-то больно надломилось. — Ах, ну да! Я ведь не такой хороший как Никита. Он-то точно идеально подошёл бы тебе, в отличии от меня, — серьёзным голосом произнёс Павел, заставляя её испуганно выдохнуть. — Прекрати, — жалобно протянула она, не узнавая собственного голоса. — А ты, кстати, знала, что он не такой идеальный, как кажется? — в его глазах вдруг блеснул демонический огонёк, а губы расплылись в едкой ухмылке. — У нас с ним старые обиды, и он, очевидно, так и не смог их забыть. Я вот, например, уверен в том, что он просто хотел отомстить мне и моей семье с помощью тебя, потому что знал, как много ты для меня значишь. Обидно только, что ты этого так и не заметила, и повелась на этого жалкого недо-ухажера. Так что, Дашенька, если уж и винить кого-то в наших с тобой бедах, то уж точно не только меня. Одно мне только интересно: ночь с ним стоила всей этой войны со мной? И тут внутри Канаевой вдруг что-то рухнуло. Оборвалось. Лицо Даши каменеет, когда он договаривает это, и лишь тогда парень с ужасом понимает, что только что наговорил. Ей больше нечего сказать, а ему больше нечего крушить внутри неё. — Я не знала, что обо мне такого мнения, — умудряется вымолвить через силу, но голос девушки ломается, а повернуться к нему лицом стоило не малых усилий. — Прости, — произносит Павел, спустя минуту молчания. Его тон становится мягче. — Пожалуйста, прости. Я хотел сказать совсем не это… — он отчаянно пытается взять её за руку, но безуспешно. — Ты отвратителен, — её голос полон боли и звучит натянуто, холодно. Павел ничего не отвечает, но она знает, что его глаза ищут её, и усилием воли заставляет себя не поднимать взгляд. — Просто останови машину, и я выйду. — Даш, пожалуйста, — его голос звучит, как мольба, но ей уже всё равно. — Я сказала, останови машину, — холодно произносит Даша, стараясь не смотреть на Павла. И видит Бог, если он не выполнит её требование, она выйдет из этой треклятой машины на ходу. — А если я скажу, что в тот вечер хотел подойти к тебе? — начинает Паша, но встречается с её взглядом. И оттого, что он видит, внутри что-то больно надрывается. Отвращение. Её взгляд полон отвращения и ненависти к нему. — Просто останови машину, — голос Даши хрипит срывается, но она всё равно не плачет. Только не здесь. — Ну уж нет, сначала ответь! — говорит он. Медленно, словно боится ответа. — Я же сказала, останови эту чёртову машину! — голос срывается на крик, а едкие, горячие слезы без какого-либо спроса уже проложили мокрые дорожки на щеках. Даша делает глубокий вдох, а он отчаянно ищет нужные слова, чтобы извиниться. Глаза Павла горели таким огнём, что внутри у девушки что-то больно обрывалось. Она было хотела сказать ему что-то ещё, но взгляд на секунду метнулся к лобовому окну. И она с ужасом заметила, как из-за поворота на них несётся другой автомобиль. — Паша! — от собственного крика заложило уши, а страх судорогой прошёлся по телу. Павлу же понадобилось пару секунд, чтобы сориентироваться, вывернуть руль в противоположную сторону и из-за всех сил ударить по тормозам. Послышался жуткий визг шин и сигналы других машин. В голове всё гудело, желудок судорожно сжался, а по позвоночнику струйками потёк ледяной пот. Кожа приобрела мёртвенно-бледный оттенок, а тело стало ватным. Прошло пару минут, прежде чем дыхание восстановилось и только тогда Паша смог отпустить руль и прижаться к спинке сидения. Даша же только сейчас заметила, что всё это время одна её рука лежала у него на предплечье, а вторая на животе, в низу которого больно тянуло. Оба тяжело дышали, и отчаянно пытались найти слова. Павел нашёл их первым. — Прости меня, пожалуйста. Я наговорил лишнего, совсем не то, что хотел и должен был. Я так не думаю, — в его голосе было столько ласки и боли одновременно, что Даша на секунду испугалась, что задохнётся. — Просто довези меня до дома, пожалуйста, — перебила его Даша с мольбой и помотала головой. Павел лишь согласно кивнул и завёл машину. Следующие минуты тишина в салоне автомобиля не нарушалась. Павел внимательно следил за дорогой, крепко сжав руль обеими руками. Даша же упорно смотрела на проносящиеся медленно здания. В салоне тихо играла музыка. Дорога продолжалась минут двадцать, и, завернув в нужный квартал, Паша остановился прямо возле дома Канаевой. Но девушка почему-то выходить не торопилась. Она устремила глаза вдаль, Даша молчала так долго, что Павел начал нервничать и сочинять сотни разнообразных извинений, объяснений, оправданий в ответ на то, о чём бы она его ни спросила. Наконец она схватилась за ручку и собиралась выйти, но Павел остановил её, схватив за руку. — Даша… — Я слишком, слишком устала, чтобы сейчас о чём-либо говорить, — шепчет девушка, стараясь не смотреть на него. — И слушать я тоже больше ничего не хочу, Паш… От её тихого и простого «Паш» у парня внутри что-то больно надломилось. Ни у кого больше не получалось так произносить его имя. — Я правда сожалею обо всём. — Давай просто сойдёмся на мнении, что мы оба виноваты, — её тон холодный и безжизненный. — Мы оба поступали неправильно. И раз уж ты так поступал, то, значит, я делала тебе больно так же сильно, как и ты мне. Твоя шутка с Кристиной, моя ошибка с Никитой и твоя месть с Софией — мы в расчёте. И я тоже прошу у тебя прощение за всё. За всё, что могло сделать тебе больно. А теперь, когда мы уже всё выяснили, я прошу тебя, Паша, пожалуйста, оставь меня. Живи своей жизнью, позволь мне спокойно отработать положенный срок и уехать навсегда, — слова были на вкус как кислота, и вдруг всюду началось жжение — во рту, в горле, в груди и в глазах. — Пожалуйста… Даша ещё раз окинула парня грустным взглядом и наконец вышла из этого душного автомобиля. В лицо ударил порыв ветра, от чего сразу же стало немного легче. Подняв лицо, ловит холодные капли освежающего дождя и старается дышать глубоко, чтобы вернуть утраченное душевное равновесие. — Даша, — позади себя она услышала голос Павла. И когда он только успел выйти? Даша поднимает на него взгляд, не зная, что ещё можно сказать, чтобы он понял, что между ними точно всё кончено. А потом до неё доходит. Даша смотрит в лицо Павла. Заглядывает в его тёмные глаза так, словно сожалеет о том, что собирается сказать. — Я беременна, Паша, — слова царапают горло и звучат абсолютно фальшиво. И как в доказательство своих слов, она отдёргивает свой пиджак и разводит руки, позволяя Павлу увидеть то, что она так отчаянно собиралась скрывать. Паша же замер как вкопанный. Смысл сказанного до него доходит не сразу, но когда доходит, то внутри вдруг что-то обрывается, и пространства становится катастрофически мало. Внутри сломалось что-то поважнее, чем кости. И от этого вдруг так сильно захотелось закричать. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох…. — Беременна от любимого человека, рядом с которым я буду счастлива, — медленно проговорила Даша. Её лицо не выдавало эмоций, а внутри всё сгорало от горькой правды. Она снова заглядывает в его тёмные глаза, и потом делает то, что должна была сделать гораздо раньше: душит остаток надежды внутри обоих. — Видимо, впредь нам лучше держаться подальше друг от друга, пока не истечёт действие контракта, и я не вернусь в Санкт-Петербург. В её словах — полуправда пополам с недомолвками. Лицо Павла побледнело. — Кто он? — охрипшим голосом спросил Паша, всё ещё не веря в происходящее. Кажется, будто всё это — страшный сон. Даша давала ему так много шансов. И он знал, что не имеет права на ещё один. — Это не важно, — её голос тихий и спокойный. — Я… Я желаю тебе тоже найти своего человека. Я очень хочу, чтобы ты тоже был счастлив, — в глазах Даши отразилась та же боль, что парализовала тела Павла. Он стиснул зубы так крепко, что мышцы челюсти свело. Они смотрели друг на друга некоторое время, в воздухе между ними повисло отчаяние и множество невысказанных слов. Но сейчас никто из них не мог говорить. Просто нельзя было. Потому что у обоих возникло чувство, что они вот-вот сломаются. Ещё секунду Даша стояла рядом, а затем, тепло улыбнувшись напоследок, она поворачивается и уходит, пока не успела пожалеть о своём решении. И знание того, что ему не удержать её, едва ли не убило Павла. — Даша… — выдавил он. Но Даша уже открыла дверь и сбежала, оставив парня одного наедине со своими чувствами.