***
– Спорим, ты не поцелуешь меня? Зажмуриваю глаза и вижу перед собой тот поцелуй на утёсе возле маяка. Тогда это было так мучительно, так сладостно и так больно. У меня есть выбор? Я, конечно же, тянусь к Хлое, с наслаждением вдыхаю запах её кожи и с трепетом касаюсь нижней губы своими. Я уже готова продолжить, как подруга отступает, мои губы лишь неловко скользят по её губам. – Вау... Да ты жжёшь, Макс! Теперь я могу написать Уорену, что у него нет и шанса! «Прости меня, Хлоя». Я продолжаю повторять это чёртово "прости" в своей голове, пока оно не сливается в один сплошной гул. «Но ты не заслуживаешь прощения, Макс». Комната, стены, вещи, пространство, а вскоре и сама Хлоя начинают таять в воздухе, музыка глохнет, как и слова, которые доносятся до меня уже обрывками. «П-р-о-с-т-и м-е-н-я».Прости меня.
29 октября 2017 г. в 15:09
Давно уже потерянные и забытые ощущения вновь накатываются на меня волной. Это не больно, не страшно, но похоже, как будто на секунду все мои внутренности подпрыгивают с сумасшедшей амплитудой. Через мгновение я слышу жужжание, с которым обычно полароид печатает снимки.
Я здесь.
Сердце сжимается, когда я понимаю, что я не в своей холодной постели, а это совсем не моя комната. Эта комната обклеена плакатами с рок-звёздами, исписана различными граффити и обставлена старой мебелью. Утренние лучи пробиваются сквозь толстые шторы и раздражают сонные глаза. Руки снова трясутся, и камера выскальзывает из пальцев, падает на кровать, а с неё на пол.
– Эй, осторожнее, подруга. У меня не бесконечный запас камер, чтобы тебе их дарить.
Хлоя! Кажется, что эти слова мне лишь померещились, но я слышу её дыхание, чувствую, как шевелится под ней простыня, когда она устраивается позади меня, принимая позу удобнее. Ком в горле не даёт мне издать и звука. Её голос проникает в меня, тревожит каждый миллиметр моего тела, потому что я, в страхе спугнуть эту призрачную надежду, медленно поворачиваюсь на другой бок.
«Ох, Хлоя! Моя Хлоя!»
Дыхание замирает, пока я стараюсь утихомирить сумасшедшее сердцебиение. Вот она, передо мной. Расслабленная и безмятежная, подкладывает руку под голову – некоторые привычки не меняются с детства – и её короткие волосы рассыпаются по подушке, а глаза сияют именно так, как я запомнила. Уголки бледных губ как обычно были искривлены в ухмылке.
Как бы я хотела, чтобы вместо того, чтобы улыбаться так искренне, она ударила меня по лицу. Врезала тяжёлой ладонью по щеке или заехала кулаком между глаз. Не могу больше просто смотреть на неё.
«Хлоя, ты жива!»
Я обхватила руками её плечи и наконец прижалась к груди, вдыхая родной запах, чувствуя тепло не только каждой клеткой кожи, но и тепло внутри меня. С непривычки оно обжигает, заставляет болезненно сжаться, затаить дыхание. Голова кружится как безумная, но в ней не остаётся ни единой мысли. Только чувства. Я зажмуриваюсь, но боюсь потерять из вида Хлою, и вновь открываю слезившиеся глаза, смотрю на то, как вздымается её грудь при каждом вздохе.
Она здесь, со мной!
– Хлоя... – Я уже не могу сказать что-то более вразумительное.
– Воу, Макс, ты по утрам такая сентиментальная. – Её слова звучат колко, но она обнимает меня в ответ, не замечая того, как я торопливо смаргиваю слёзы. Обнимает так, как это умеет только Хлоя. Страстно, нежно, искренне. Я улавливаю запах хлорки и потихоньку восстанавливаю в памяти некоторые события, произошедшие до этого утра. Хочу замереть в этом мгновении на вечно, но не хочу выпускать из рук Хлою, чтобы отмотать время.
– Ты меня задушишь! – ворчит она и грубовато отталкивает от себя. – Э-э-э, Макс, всё хорошо?
Она видимо заметила пелену слёз на моих глазах, на что я быстро ответила:
– У меня аллергия на хлорку.
Не думаю, что Хлоя повелась на эту ложь, но в любом случае, она не стала расспрашивать меня.
Я молчу. Кажется, что если я скажу ещё что-нибудь, то обязательно разревусь. Я вспоминаю, что в детстве всегда была плаксой, а Хлоя не пускала и слезинки даже тогда, когда ей было очень больно. Однажды она сильно разбила коленку и её маме долго пришлось обрабатывать рану. Я с ужасом смотрела на окровавленное колено и удивлялась тому, что Хлоя вообще не плакала. «Тебе что, совсем не больно?» Она лишь улыбнулась мне и ответила: «Конечно больно, но я стараюсь не думать об этом». Сейчас она тоже привыкла сдерживать горе до того момента, пока хватало сил держать в себе.
Я не могу смотреть на неё. На эти невероятные голубые волосы, выцветающие у корней, на яркие татуировки от плеча до запястья, образующие рукав, на мятую панковскую футболку, стиль которой уже стал неотъемлемым атрибутом её образа. На эту мерзкую ухмылку, за которой она прячет все свои чувства, вместо того, чтобы выплеснуть всё на меня, на её резкие порывистые движения, сменяющиеся расслабленным пофигизмом, эти жесты, редкая дрожь в руках, за которой следует очередная затяжка сигаретой, грубые словечки, и неповторимый огонь в ледяных глазах.
Не могу смотреть на это, но и жадно впитываю в себя каждую черту её поведения, каждую мелочь. Может я пытаюсь впитать и её боль, которая виднеется в этих голубых глазах, когда-то сияющих счастьем.
Хлоя свесилась с кровати, чтобы поднять с пола пульт от стереосистемы, щёлкнула выключателем и тишину в комнате постепенно начала заполнять музыка.
– Нашей школьнице сегодня не надо на контрольную? – ехидно спросила она, продолжая рыться под кроватью. – Смотри, я могу тебя подкинуть.
«Точно. Наверное мне сегодня надо будет в Блеквел...»
Я не понимаю, как можно думать о чём-то таком, как учёба, когда ты буквально только что воскресил свою лучшую подругу.
«Плевать, я никуда сегодня не пойду, хочу провести время с тобой!» – вертится на языке, но приходится прикусить губу. Я пообещала, что не стану менять историю, даже если эта альтернативная реальность будет стёрта. Не хочу иметь ещё большие проблемы со временем. Не хочу новой катастрофы. Как знать, что ещё я могу разрушить?
– В Блэквелле каждый день – контрольная. – пролепётываю я себе под нос, и мой голос звучит максимально наигранно и неестественно.
С огромным трудом заставляю себя оторваться от кровати и встать. Я не знаю, что мне делать, поэтому брожу по комнате Хлои словно зомби в поисках своей одежды. Я уже знаю, что она мятая и вонючая лежит на стуле, но всё равно стою в ступоре и мечусь глазами во все стороны. Всё такое родное и до боли знакомое. Подхожу к тому месту, куда упал полароид, и бережно поднимаю его с пола. Он цел и невредим. Я уже забыла, какого это – делать снимок на камеру Уильяма. Моя камера, которую я тогда сломала в пылу драки Уоррена с Нейтаном на парковке, валяется без дела дома, заброшенная, и лишь изредка доставаемая для крайней необходимости.
– От моих вещей до сих пор воняет как от хлор-завода. – Медленно произношу я, зачитывая свои реплики словно робот.
– Тогда можешь порыться в моей дыре моды и подыскать себе что-нибудь подходящее. – Предлагает Хлоя. – Рэйчел оставила у меня свою одежду. Думаю тебе подойдёт по размеру.
Конечно я иду к шкафу. И весь наш разговор повторяется снова. Те же слова, те же действия, те же жесты.