Неоконченное предание

Был у мистера Бэггинса один обычай, который он соблюдал неукоснительно. Что бы ни случилось, в канун Нового года он непременно шел на базар и закупал продукты в таком количестве, что их бы хватило на несколько месяцев всей его небольшой семье. И еще много чего покупал мистер Бэггинс, почти ни одна лавка не оставалась внакладе. Золото переходило из его рук торговцам, расписки укладывались на стойки, а нанятые курьеры не уставали везти к его норе все то, что он заказал, но по каким-то причинам не мог донести самостоятельно. В такие дни никто, даже самые близкие, не осмеливались беспокоить готовящего праздник господина Бэггинса, потому что он становился жутко нервным и раздражительным и ворчал на всех подряд. И Торин, и Фродо терпеливо сносили его ворчанье, потому что знали, для чего Бильбо делает все это. Открывались большие сундуки, разорялись кладовочки, извлекались из всех углов дома вещи, которые неизбежно копились за год. Бильбо трудился с упорством муравья, позволяя помогать себе только тогда, когда совсем выбивался из сил. Постепенно дни становились совсем короткими, и в канун Нового года хозяин Бэг-Энда вставал очень рано, когда на старых дедовых часах в углу комнаты было только пять часов утра. Это было время, когда поднимались фермеры и те, кому нужно было ухаживать за домашней скотиной или отправляться в господский дом, чтобы работать там. Слуги самого Бильбо в этот день, разумеется, получали выходной. Поощренные несколькими дополнительными золотыми, они отправлялись праздновать с семьей или — если были холостяками — в трактир, и непременно поднимали кружечку-другую за здоровье мистера Бэггинса и его родных. И вот, как только появлялись на горизонте первые солнечные лучи, от домика на Холме отъезжала повозка, нагруженная вещами и продуктами — всем тем, что купил и заказал Бильбо Бэггинс в дни перед Новым годом. Повозка ехала вниз с Холма, огибала домики и норы состоятельных хоббитов. Бильбо, сидевший на облучке, держал поводья пушистого крепкого пони и весело насвистывал какую-то песенку. От его ворчания и дурного настроения не оставалось и следа. В такую рань он редко встречал кого-то из своих богатых соседей, те еще спали, утомленные приготовлениями к празднику. Им было тепло и уютно в своих постелях. А мистер Бэггинс, ежась от утреннего холода и потирая друг о друга босые покрасневшие ноги, спешил все дальше, все вниз, к подножию Холма. И вот он достиг окрестностей городка. Тут жили бедняки — те из полуросликов, кому не так повезло родиться в семье вроде Туков или Бэггинсов. Они не владели окрестными землями, а на праздник могли позволить себе купить разве что индейку, на которую откладывали средства месяц. У них не было больших и комфортных нор, вырытых в Холме, и жили они в низеньких домах, порой по несколько семей в одном. Повозка останавливалась у каждого из таких домишек. Возница, притопывая и разрумянившись от морозца, стучал в двери, и когда ему открывали, весело поздравлял сородичей с праздником. В ходе этого таинства часть ноши с его повозки переходила в руки тех, кого он поздравлял. Чаще всего это была провизия и дрова, но иногда он приносил и подарки, особенно если в доме были детишки, и чистую ношеную одежду, подходящую малышам. К радости пони, повозка постепенно становилась все легче и легче, пока совершенно не пустела ближе к окраине городка. Тогда мистер Бэггинс снова садился на облучок и ехал обратно. Уже становилось совсем светло, когда он возвращался, и по дороге его сопровождали приветствия и пожелания доброго утра. Перед тем, как вернуть повозку и лошадку тому, у кого он ее нанял, Бильбо останавливался еще немного поболтать с теми из своих состоятельных соседей, с кем у него были добрые отношения. И после этого случалось еще одно таинство: соседи улыбались, кивали и отсылали небольшие чеки на адрес крайне изумленных этим фактом бедняков. Бильбо возвращался домой, когда день переваливал за середину и пора было совершить последние приготовления к празднику. Он приходил, озябший, слегка заиндевевший, но крайне счастливый. Торин встречал его на пороге, тут же укутывая в собственный полушубок, и теперь-то Бильбо позволял ему позаботиться о себе. Они садились у огонька, и гном подавал своей семье обед. Он редко готовил сам, поскольку у Бильбо это выходило намного лучше, но это был тот самый раз, когда Торин занимался обедом без единого возражения. Как-то раз, когда Фродо был еще совсем мал и впервые увидел такой странный ритуал, проделываемый дядюшкой, он спросил: — Дядя Бильбо, а зачем ты уезжаешь? — Я навещаю тех, кому родители не оставили состояние и кто не ходил в походы за золотом гномьих королей, мой мальчик, — откликнулся Бильбо. — Но ведь в наших краях нет совсем уж бедных, — рассудительно заметил Фродо. — У них есть что покушать, да и украсить дом на праздник они смогут. Никто не умирает от холода, а стариков всегда берут к себе жить их родственники и семьи. — Да, родня у каждого из нас большая, — довольно улыбнулся мистер Бэггинс. — Но, видишь ли, дружок, я вроде как обязан это делать. Эта земля на Холме и рядом с ним принадлежит моей семье, а значит, мне. Я сдаю в аренду дома и норы — и отвечаю за то, чтобы в них было удобно жить. Если, скажем, мистер Гэмджи скажет мне, что почва под его норой как-то странно проседает, я, как хозяин земли, буду обязан послать рабочих разобраться и укрепить норы. Он умолк и сделал большой глоток какао из объемистой кружки, благодарно глядя на Торина, принесшего ему плед. — Мы с твоим дядюшкой Бильбо очень похожи, малыш, — сказал бывший король гномов, потрепав Фродо по волосам. — Я заботился о своем народе, пока был обязан это делать. Он заботится о своем, поскольку он хороший хозяин. А если когда-нибудь здесь появятся одинокие старики или сироты-дети, он и о них позаботится. Так надо, понимаешь? Фродо кивал, потому что понимал. Он сам был таким сиротой, о котором позаботился Бильбо — в силу родственных уз и потому, что так полагалось. Фродо знал, что со временем вырастет, и тогда нора и все земли вокруг нее перейдут к нему. Он представлял, как станет заботиться о тех, кто живет в округе, и как здорово будет слышать в ответ: «Доброго утречка, сэр!», «Крепкого здоровьичка вам, господин Бэггинс!» и «Как поживаете?» Всегда должен быть тот, кто заботится о земле и тех, кто живет на ней. А Бэггинсы жили на этой земле всегда — и пока стоит Шир, даст Эру, так и будет.