Падение с Олимпа

«Зачем пришла, сказать мне сложно. Пришла, ведь ноги сами привели. Остаться рядом невозможно. Но и не могу вот так уйти» Ханако не планировала уборку или стирку, но как-то само по себе вышло, что руки потянулись к старым шкафам, в которых покоился вековой хлам. Долго девушка его не рассматривала, понимая, что не может связать с найденными вещами ни капли своих воспоминаний, потому что тех просто не было. Это состояние вызывало спокойствие. Так Ханако не испытывала никаких чувств к тому, что пришло в негодность и не подлежало ремонту. А кое-что даже не надо было заменять, подобным просто больше никто не пользовался. Заполнив несколько мешков мусором, предварительно разделив его, Ханако наклеила на них записки с днями, в которые этот хлам нужно было выставить во двор. Она понемногу привыкала к системе сортировки и дням вывоза мусора определённого типа. После решено было всё же взять в руки пылесос, а за ним в ход пошли и тряпки с моющими средствами. На самом деле Ханако не выбирала определённую комнату, в которой ей хотелось бы всё разобрать и переставить. Чисто интуитивно она начала со спальни. Старая деревянная кровать выглядела тепло и уютно, полы согревали визуально своим приятным коричневым цветом, а небольшие окна напоминали собой что-то деревенское, чего в Токио было не сыскать. В этой комнате не было татами. Бабушка Ханако решила сделать спальню именно такой, чтобы внучка чувствовала себя в ней словно в другой стране, где были Альпы и маленькие деревушки на склонах гор с овцами и сенными травами. Ханако и этого не помнила, но по прибытию в этот дом сразу выбрала именно эту комнату для себя, хотя на первом этаже имелась ещё одна спальня в традиционном японском стиле. И окна там выходили в сад. Достав свежее постельное бельё, девушка улыбнулась, чувствуя лёгкую усталость от суеты по дому. Белоснежные наволочки немного резали глаза своей белизной. Покрывало было приятным наощупь, а выбитый рисунок снова напоминал о другом доме, в котором совсем недавно побывала Ханако. Это был дом её матери. Женщины, жившей в другой стране и пока что не ведавшей о том, что её дочь приняла какое-то важное решение, впервые за долгое время не касающееся спорта. Ханако несколько минут стояла в проходе и созерцала то, как преобразилась старая спальная комната. Казалось, что здесь всё стало совсем иначе, потому что комната заполнилась новыми вещами, избавившись от старых. Пришлось выкинуть даже светильники, потому что те давно вышли из строя. Но у Ханако были другие, которые вчера купил Дайки. Девушка просто стояла и смотрела на комнату, не видя на самом деле ни этой кровати, ни этих шкафов, ни чего-то ещё. Она думала о будущем. Тоже впервые за долгое время. О будущем, которого не касался спорт. Насладившись моментом тишины и спокойствия, Ханако направилась в ванную комнату, где тщательно отмылась. Она рефлекторно осмотрела своё тело, удостоверившись, что на нём нет новых синяков. Больная нога немного ныла, но после тёплой воды будто успокоилась. Массаж так же помог снять напряжение в усталых мышцах. Нога уставала очень быстро, о чём практически никто не знал, лишь наблюдая за тем, как Ханако изредка переносит свой вес на здоровую конечность. Никто не подозревал о том, как всё болело на самом деле. - Дайки говорил, что в Токио есть хорошие массажисты, - проговорила девушка, втирая в бедро и колено лечебную мазь. – Если лекарств не дадут, надо будет что-то придумывать. Ханако и дальше бы рассуждала о том, как ей достичь своей цели в новых условиях, где не будет передозировок и львиной доли медикаментов, без которых она, честно говоря, и помыслить себя уже не могла. Но раздался звонок в дверь. Почему-то Ханако подумала, что это не Дайки. Она неохотно накинула халат и пошла открывать. Оказалась права, потому что на пороге её ждала Макото. С виду спокойная, сдержанная, собранная. Спортивное настроение, как говорила Мизуми-сан. Но почему-то Ханако была уверена, что за ликом непоколебимости скрывается нечто, гораздо опаснее вулкана. - Не ожидала тебя здесь увидеть, - проговорила Ханако вместо слов приветствия. - Я тоже не думала, что вообще когда-нибудь к тебе приду, - ответила Макото. - Войдёшь? - Не откажусь, - девушка стянула с плеча спортивную сумку и переступила порог. Сумка грохнулась на пол, кроссовки Макото отпихнула ногой в сторону, просто стянув их со стоп, наступая на пятку обуви. Разминая шею, она прошла за Ханако, не говоря ничего, что отражало её тяжёлое настроение. - Чай будешь? – поинтересовалась из вежливости Ханако. - Давай, - коротко ответила девушка. - Тебе цветочный или чёрный? - Без разницы, я не на чайную церемонию пришла, - буркнула Макото, не в силах больше сдержать своё настроение. В этом она никогда не была сильна, даже если разговор предстоял откровенный и важный. Ханако не обратила на колкость внимания, давно уже привыкнув к характеру своей соперницы. Наверное, Ханако была единственным человеком, который относился к Макото без претензий, акцептируя её такой, какая она есть. Могли бы они ужиться вместе? К ужасу, ответ был абсолютно положительным, и соответствующий опыт уже имелся. До того момента, как здоровье Ханако начало оставлять чемпионку, заставляя её характер меняться, Макото могла назвать себя лучшей подругой Ханако. Они много времени проводили вместе, в основном тренируясь, но так же, разговаривая обо всём, что казалось не столь важным, как спорт. Они говорили, и это было главным. С Макото никто не мог просто поговорить, не указав ей на недостатки её поведения или взглядов на мир. Ханако могла. Возможно, причиной этому была то, что у Ханако не было особых представлений о том, какими бывают стандартные ценности, ведь и их она забыла. Неожиданно для себя Макото получила идеального собеседника, чей ум был достаточно пытлив и развит, но от предвзятости или предпочтений какой-то стороны жизни или мнения просто не было. Ведь она о них не помнила. Первый срыв в пропасть произошёл тогда, когда Макото поняла себя. Свои чувства. И вместо того, чтобы поговорить об этом, стала требовать сама чего-то, что не решалась описать словами. Понятное дело, получить это не могла, ведь Ханако понятия не имела, чего от неё ожидают. И тогда посыпались претензии со стороны Макото. Это длилось какое-то время, пока они не попытались поговорить обо всём спокойно. Разговор так и не удался, потому что вмешалось третье лицо. Это была Карин. И если Макото могла понять, откуда её чувства, то о Карин не могла сказать подобного, потому что та просто свалилась с потолка, внезапно открыто заявив, что между ней и Ханако не может быть какой-то обыденной женской дружбы, поддержки или понимания. Карин хотела любви. Настоящей и сильной. Такой же, какую желала Макото. Но Ханако не хотела ничего. Убивая себя на тренировках, Ханако чувствовала, как разваливается её несчастное тело. Внешний вид был идеален с точки зрения спортивной красоты. Но собственные ощущения того, что в собственном теле было откровенно некомфортно каждую секунду, невозможно было обмануть. Пришлось прибегнуть к лекарствам. И так в жизни Ханако появился Генрю и договорённости с ним. Генрю появился и у Макото, и у Карин, и у Мизуро, и у остальных. Проблема была общей, но никто не спешил объединяться против этого чудовища. Девушки были заняты конкуренцией и не могли объединиться. Ханако шла к нему даже не за спасением, только за отсрочкой собственного падения с вершины Олимпа. Она и сама не верила, что сможет взять второй мировой чемпионский титул. На третий не надеялась. Четвёртый получила лишь методом адских мук и невыносимых физических страданий. Теперь желала пятый. Олимпийский. Последний, который бы всё это прекратил, окончательно убив в Ханако всё то, что могло ещё поднять её на ноги и привести в спортивный зал. Морально она не могла отказаться от спорта. Только физически. Макото и Карин не могли договориться между собой. И с Ханако поговорить спокойно тоже не могли. Им удалось объединиться на почве собственных непростых чувств после очередного запивания горя в одном из баров. Можно сказать, что девушки ненавидели друг друга, но зато хорошо понимали. Одна бесила другую и наоборот. Им было мало места подле друг друга. Однако что-то держало. И так было лишь этот последний год, который привёл их к мысли, что хотя бы с Генрю надо было покончить, потому что это казалось нечестно. Нечестно то, что Ханако достанется ему, а не одной из них. Мизуро же искала выход. Она не была во вкусе Генрю, поэтому частенько пролетала мимо его похотливых рук. А когда попадалась, то была напугана настолько, что и пикнуть не могла. Девушка пыталась найти поддержку, но Макото и Карин прогнали её. Другие тоже не решились обсуждать поведение Генрю. Так Мизуро осталась одна, потому что к Ханако ей было не подойти. И только в последний год что-то изменилось, когда Макото сказала, что они разберутся с этой проблемой. Мизуро не умела принимать решения, всегда полагалась на других, поэтому терпела и ждала результатов. Ханако гробила себя, Макото злилась и выливала на неё свой яд, Карин бесилась и была временами откровенно невменяема, Мизуро молчала, другие предпочитали просто не лезь в этот адский котёл спортивных страстей. А кто-то просто не задержался в этом спорте надолго, поняв, что это всё просто им не по зубам. Но что-то менялось. Генрю уволили, спортивный комитет подал на него в суд. Мизуро активно общалась с Мурасакибарой и явно ждала уже чего-то от него. Карин сжалась в комок и погрузилась в собственные мысли после того, как чуть не помогла Ханако угробить себя окончательно. А сама Ханако внезапно ушла с тренировки после посещения врача. Улыбаясь. И Макото чувствовала себя единственным существом на этом острове сумасшедших, которое так ничего и не поняло и ничего не изменило в себе и своей жизни. Что-то в голове кричало, что пора. Макото сидела за столом, откинувшись на спинку стула и расставив колени. Она не выглядела как девушка в такой позе. Спортивный бюстгальтер стягивал грудь, волосы были затянуты в тугой хвост, ни грамма косметики на лице, нахмуренные брови и какая-то боль в глазах. Ни капли женственности. Это было началом разговора от лица мужчины в Макото. - Я пришла сюда, чтобы понять, кто этот парень, и что он делает в твоей жизни, - однако она постаралась говорить спокойно и без яда. Это заставило Ханако снять часть своей непробиваемой брони с толстым слоем шипов. Ничто не могло вернуться на прежний круг её отношений с Макото. Это понимание делало больно, но двигаться дальше – не это ли Ханако делала каждый день? Неважно, вёл ли этот путь в могилу, на больничную койку или же к более радостному будущему. Ханако не останавливалась. И сейчас не собиралась. - Этот человек – вся моя жизнь, - ответила она. - И это я хотела бы узнать в подробностях, - с глухим звуком поставила Макото кружку с чаем на деревянный стол. – Я думала, что ты забыла свою жизнь. Ханако кивнула: - Потому что я забыла именно этого человека. И без него никогда бы не смогла вспомнить, кто я и что делаю вообще в этом шибанутом мире. Романтично звучит, верно? - Ты это хорошо заметила сейчас. Романтика совсем не в твоём характере, может, скажешь нормально? – Макото пронзительно смотрела на Ханако, ожидая выяснения отношений. Ханако села за стол, подвигая к себе чашку с чаем. Она бы с удовольствием выпила его в одиночестве, только гости не позволяли. - На самом деле здесь ничего романтичного и нет, хотя можно расписать всё подобным образом. Но мне лень, - она пожала плечами. - Меня это радует, - голос Макото, однако, звучал совсем не радостно. - Я не знаю, что именно из этой головоломки должно стать нормальным рассказом, - отчасти пожаловалась Ханако. – Я по-прежнему практически ничего не помню. И готова была жить с этим дальше. - Ну да, это несложно, - кивнула Макото, повторяя слова Ханако, которые та сказала когда-то. - Вот жила я себе так, несложно, жила. А потом мы приехали сюда, и на меня посыпались какие-то приключения. И всё из-за этого парня, который остановил меня на улице, назвал по имени и спросил, почему я его не помню, - Ханако вздохнула. – Ну, не помню и не помню, я дальше пошла. А когда пришла в спортзал, увидела его там. Трудно было не обращать внимания. - Тебе-то? – слегка фыркнула Макото. – Ты нас не замечаешь, даже когда мы голые бегаем. - Вы не бегаете передо мной голыми. - Я же говорю, что не замечаешь. - Ничего не могу доказать и как-то оправдать себя, - сдалась Ханако, не особо пытаясь сопротивляться. Она давно уже устала от Макото и Карин, поэтому предпочитала притвориться «мёртвой», чтобы не спорить с ними. – В общем, ему не удалось не обращать внимания на меня, и так получилось, что я кое-что вспомнила. Глаза Макото удивлённо округлились. Она прекрасно знала, что в течение этих лет Ханако не удалось вспомнить даже своё имя. Девушка лишь верила в то, что её зовут Ханако Саичи, потому что ей так сказали. Те же проблемы были с возрастом, городом рождения и прочими вещами, которые играют важную роль в идентификации самого себя. Всё, в чём нашла себя Ханако, был спорт, потому что это подсказывало ей её тело. Больное и разбитое, но оно помнило и заставляло жить. Судя по всему, как раньше. Тело не могло придумать будущее. - Этого не может быть, - Макото была ошеломлена и отказывалась верить в подобное. - Да, я тоже сначала даже понять не могла, в чём дело. Что это за дурацкие картинки в голове и голоса. Но это были воспоминания. Они самые, - поспешила заверить Ханако. - Ты, наверное, рада была, - Макото промолчала о том, что хотела бы узнать о подобном первая. - Не знаю. - Не знаешь? Ханако поёрзала на стуле: - Меня тогда прихватило, когда мы в баскетбол баловались. Голова раскалывалась, словно кувалдой ударили. В глазах всё мутнело. И я совсем не была готова к этому. Да и не хотела, ты же знаешь. - Знаю, - подтвердила Макото, прекрасно зная, что Ханако не желала вспоминать своё прошлое. Она чувствовала, что оно ей помешает. - Но я не смогла остаться равнодушной. Понеслась в интернет-кафе, как сумасшедшая, позвонила отцу… - О, это верно было для него ещё тем цирком. - Именно, - кивнула Ханако. – Он начал звонить моей матери, чтобы посоветоваться с ней, как со мной говорить. Привычная история. Но мне удалось поговорить с Кицунэ. Она мне кое-что рассказала, а затем показала фото. И я сошла с ума ещё больше в тот момент. Мне просто крышу сорвало, потому что готова была и плакать, и смеяться, и проклинать всё на свете. Макото уже поняла, о чём речь, но не решалась высказаться по этому поводу. Она чувствовала, что всё, чего она желала, потеряно. Действительно потеряно. И этот разговор точно последний. Ей стало немного не по себе. - На фото был этот самый парень, про которого ты сегодня спрашиваешь. Я получила от Кицунэ письма, которые мы писали друг другу с самого детства. И те, которые он писал мне, когда я… забыла его, - почему-то эти слова дались Ханако с трудом. – Это ужасно, потому что я совсем не готова к этому. - Выглядишь иначе. - Возможно. - И что ты решила? Довериться незнакомцу или же попытаться жить, как раньше? Без спорта, разумеется. В тебя спорт уже не поместится, - Макото сложила руки перед собой. Ханако откинулась на спинку стула, будто пыталась сохранять определённое расстояние между их лицами. - Мне иногда кажется, что терять больше нечего, - призналась она. – Ничего не осталось. Ни прошлого, ни здоровья, ни желания продолжать, ни желания прекращать. Я не просто человек без прошлого, я вообще ничто. Меня будто не было. И все эти чемпионские титулы лишь вероятность, что кто-то будет помнить о Ханако Саичи, как о чемпионке мира. - Но у нас же было прошлое, - Макото попыталась сказать это спокойно. – Ты так говоришь, будто это вообще ничего не значит! - Ты не права, - голос Ханако слегка потяжелел. - Я вечно не права, если тебя послушать. То я не понимаю, то я надумываю, то пытаюсь сделать что-то, что неверно. Ты вечно отрицаешь меня. Даже сейчас, - Макото выходила из себя. – Лишь на секунду мне показалось, что всё нормально. Но я же не права! Ханако не сводила взгляда с собеседницы: - Значит, ты об этом хотела поговорить. «Надо же было быть такой дурой и предположить, что она реально интересуется тем, что со мной происходит», - укорила себя Ханако за излишние иллюзии. - Да об этом! Ты же мне говорила, что я эгоистка. Так вот, я – эгоистка! «Очень жаль», - Ханако задавила в себе эмоции отчаянья. Ей всё ещё казалось, что Макото лишь на словах признаёт это, но на деле упорно верит, что её не воспринимают и не слушают должным образом. - То, что ты хочешь поговорить о своих проблемах, я понимаю. Но я могу только послушать, - Ханако развела руками. - Ты бесишь. Ты реально бесишь, об этом я хотела сказать тебе, - Макото встала из-за стола и принялась ходить по кухне. Её шаги были тяжёлыми и отдавались грохотом. – Что было раньше, мы спишем на твою забывчивость. А что происходило с нами эти годы? – она метнула взгляд на свою собеседницу. – Сначала нам всем казалось, что всё хорошо и волшебно. А что потом? – девушка спрашивала пустоту. Не иначе. – Ещё до Генрю тебе до чёртиков захотелось поиграть в жертвенность. Вот, что было потом. И ты держала каменное лицо, проходя мимо людей, которые о тебе беспокоились. Ты не говорила ни мне, ни Карин, ни кому-то ещё. Прям спектакль одного актёра. Настолько заигралась, что даже зрителей из зала выкинула, - Макото стояла перед Ханако, которая не смотрела на неё. - Всё произошло не поэтому. И ты знаешь это. - Мы все знаем это. - Тогда какой смысл говорить об этом снова? - Тот самый, что мы не можем это просто выбросить! Если ты привыкла игнорировать возможность что-то помнить или пытаться что-то помнить, то я этим обделена! Я помню, слишком хорошо помню, как поняла себя саму, - процедила Макото сквозь зубы. – И знала, что взаимностью ты мне не ответишь, даже если я решу стать такой же грёбаной жертвой жизни, как ты. Ты… Ты просто ушла! Ты понимаешь это? Ты оставила меня с этой проблемой! И Карин оставила. - А ты ждала чего-то другого? – Ханако всё ещё смотрела в стену. - А ты как думаешь? Неужели ты совсем не соображаешь? Даже этот парень ждал чего-то иного, остановив тебя первый раз! - Не примешивай его сюда, - резко ответила Ханако, врезаясь холодным взглядом в лицо Макото. - Так он дорог тебе, вот оно что, - фыркнула та в ответ. – Неужели разница в поле так существенна? Мужика отшить не можешь, а нас послала к чёртовой матери. Макото горько усмехнулась. - Между нами никогда и ничего не могло быть, кроме того, что было раньше. Но оно разрушилось. Настолько, что теперь и ты, и Карин ненавидите меня, - Ханако пошла на искренность, не зная, зачем. – Прояви к вам сочувствие, это было бы высокомерием с моей стороны. Или чистым лицемерием. Попытайся я сохранять прежнее общение, только бы дурила и себя, и вас. Сделай я вид, что преисполнена пониманием, дала бы надежду, которой не суждено было сбыться. Тебе нравятся эти варианты? Макото поджала губы: - Даже если бы ты дурила меня и водила за нос, я бы желала этого. - А я нет. - Потому что не хочешь быть последней тварью? Ханако кивнула. - Но ты стала ею, поздравляю, - Макото развела руками. – А всё потому, что оставила нас в том аду, в котором мы с Карин стали ненавидеть тебя. За то, что ты такая. Думаешь, это легко? Любить и ненавидеть? - Даже если я буду это понимать, что это изменит? Что вообще поменяет этот разговор? Как раньше быть не могло. Лучше стать не могло. Измениться что-то во мне тоже не могло. - Поэтому ты отвернулась от нас. Ханако промолчала. - Но он чем лучше? Чёрт побери! Я не понимаю! – Макото уже не могла остановиться. Ей нужно было высказать всё. – Ты всегда бежала от любви и нежности. От всех тех парней, которые боготворили тебя! От нас с Карин. Даже от собственных родителей. Будто чья-то любовь и ласка могли убить тебя, чёртово чудовище! – Макото кричала. – Почему это разрушилось? Почему? Пока ты была одна… мне было легче! «Эгоистка», - промелькнуло в голове Ханако острым уколом. - Ты совсем ничего не поняла, - проговорила она, видя, как краснеет от злости лицо Макото. - Да как тут вообще поймёшь? Ты самый сложный дурацкий кроссворд в моей жизни! Ты даже не знаешь, что тебе делать дальше! Ты даже не помнишь его! - Я помню! - Ты ни хрена его не помнишь, Ханако! И я это знаю точно! - И я тоже, - послышался голос Карин сзади. – Дверь была открыта, я вошла. Макото так кричала, что даже не услышала меня. Карин деловито держала руки в карманах оранжевой спортивной куртки, недовольно оглядывая Макото и Ханако. - Что ты тут забыла? – бросила ей зло Макото. - Ты думала, что я не узнаю, куда ты пошла? – Карин слегка наклонила голову на бок. – С тех пор, как ты увидела того качка, места себе не находишь, как змея в лихорадке. - Пусть так. Тебе какое дело? – Макото ощетинилась ещё больше. Карин нагло прошла вглубь кухни, схватила стул за спинку, придвинула к себе и демонстративно плюхнулась на него. - Такое, - ответила она, кривя губами. – Оставь её в покое, - её рука указала на Ханако. - С чего это вдруг? Это моё право сожрать эту дрянь до конца. Если ты ещё не поняла, то она – моё блюдо, - взгляд Макото потяжелел. - Ну да, конечно, - фыркнула Карин. – А я император Японии. Я повторю тебе ещё раз, мы обе должны оставить её в покое. А не то, она реально сдохнет. Этого хочешь? - С чего это ты вдруг решила? - Потому что эта дура пашет в этом спорте, как проклятая, чтобы оставаться с тобой и мной! - Карин посмотрела на Ханако. - Что? – Макото не могла поверить в такой поворот событий. - Это мне Генрю рассказал, чтобы я против него ничего не сказала в суде. Как тебе такое? Её в каматозе так мучило, что она всё ему выкладывала. Эй, Ханако? Это же запросто для тебя снять весь зал, чтобы тренироваться в одиночестве? Молчишь? Ну да, это ты последнее время очень хорошо делаешь. И как? Насмотрелась на нас? - А вы бы меня оставили? – Ханако посмотрела на Карин. – Ответ так очевиден, что вы обе торчите на моей кухне. - Так… что за бред вообще? – не понимала Макото происходящего. – Ты же… - Не люблю ни тебя, ни её, как вам бы этого хотелось. Но люблю и тебя, и её, как это делала всегда. Потому что вы все стали моей памятью. А в моей ситуации её надо беречь. Не так ли? – Ханако горько улыбалась. - Чёртова сука, - процедила Макото. – Знаешь что? Катись ты на все четыре стороны. Дура. Сказав это, девушка пулей вылетела из комнаты, а затем и из дома, натянув свою обувь практически на ходу. Карин и Ханако остались одни. - И зачем ты так? – спросила Ханако. - Есть причины, - лицо Карин сменилось. - И много? - Не знаю, - призналась девушка. – Главное, что я поняла. Мы не можем так с тобой дальше поступать. Не знаю, чего ты боишься. Может того, что она сотворит с собой, если ты оставишь нас. Или того, что сделаю я. Мы же психопатки, - описала себя и Макото Карин, глубоко вздыхая. – Но с нами всё понятно, мы справляемся. А вот ты сдаёшь. Очень сильно сдаёшь. Ты не можешь покричать на Макото или ударить меня, как она это иногда делает. Не можешь после яростной ссоры заняться любовью ни с одной из нас. Не можешь срывать злость и обиду на других. Ты не заявишься в отель, чтобы устроить нам сцену. Даже то, что ты абсолютно права, ты не используешь. Ты больше не доверяешь нам. А кроме нас никого больше у тебя и не было. Карин внимательно смотрела на Ханако. - Когда ты упала недавно и ушиблась, для меня это было отрезвлением, - призналась Карин. – С тобой вообще не в порядке. Ни капли. А мы лишь делаем хуже, пользуясь твоим терпением. Мы предали тебя. Не один раз. И последний, хоть и был необходимостью, а всё же был жестоким поступком. Каждая из нас изводит тебя на свой манер. Наверное, поэтому ты «сбежала» в спорт и погналась за спортивными достижениями. - Слушай, хватит меня лечить. Ты не психолог, и в консультации я не нуждаюсь. Даже если ты узнала всё это, то просто оставь меня в покое. - Так и собиралась поступить. Но сначала ответь на её вопрос. Ханако вопрошающе посмотрела на Карин. - Почему он? - Она знает ответ. Просто не может его понять, - у Ханако не было желания рассказывать всё снова. - Да, с пониманием у неё туго. Мне надежду не дашь? – Карин понимала, что в ней не видят собеседника, которому можно доверять. - Я люблю его. С тех пор, как мне исполнилось четыре. Вот и всё. - Так ты помнишь его? Действительно помнишь? – девушка была удивлена такому повороту событий. Ханако утвердительно кивнула. - Ну, вот и хорошо, - фальшиво улыбнулась Карин. – Я рада даже тому, что смогла побыть заменой ему или ещё кому, пока ты не помнила о них. - Это не так, - запротестовала Ханако. – Ты не замена. И Макото не замена. Вы тоже моя жизнь. Но теперь это не имеет значения. - Я тоже так думаю. Увидимся на тренировке. И не переживай, она не тронет тебя. - Спасибо. Через пару минут Ханако осталась одна. По её щекам покатились слёзы. - Эгоистки. И они, и я. Дверь за Карин глухо захлопнулась, и Ханако осталась одна на старой кухне своей усопшей бабушки. Наполовину японки, наполовину итальянки, вышедшей замуж за иммигранта из Таиланда. Девушка вспомнила об этом лишь потому, что подняла глаза и увидела маленькие фотографии, на которых была её мать на Сицилии. Там она познакомилась с отцом Ханако, молодым инженером из Германии, в которой Ханако провела последние годы своей спортивной карьеры. Резко заболела голова. Так, словно всё ждало этого момента, когда Ханако останется одна, и никто не помешает ей ощутить боль в полной мере. Невольно вскрикнув, она схватилась за голову руками и сильно зажмурилась. - Я не жила здесь… я не жила в этой стране. Только, когда была совсем маленькой. С четырёх до шести с бабушкой, в Мие. Мы ходили с ней, посмотреть на озеро. А потом родители отправляли меня сюда к бабушке летом. Потому что… Ханако закусила губу. Так сильно, как смогла. Что-то мелькало перед глазами, что-то настойчиво рвалось в мысли. - Мие, дом бабушки… прямой автобус до Токио… вспоминай, прошу, вспоминай, - шептала она, стискивая голову руками. Боль прокатывалась спазмами по всей черепной коробке. – Лагерь в горах. Спелые ягоды. Спелые и красные. Девушка зажмурилась, чтобы образы спелых ягод не исчезли из-за света, который через окно проникал на кухню, отвлекая. - Листья над головой. Высокие стебли. Я приезжала туда. Хотела туда. Упрашивала бабушку отдать меня туда. Зачем? Зачем? Она повторяла, всегда повторяла… Боль постепенно становилась монотонной. Такой, через которую стали слышны звуки и видны образы. - Так хочешь поскорее в лагерь? Ханако? – старческий голос был наполнен теплом и усталостью. - Хочу-хочу! Скорее в лагерь! - Он, верно, уже заждался тебя. Возьми для него немного кантуччини и фокаччи. - Спасибо, бабуль! Он обрадуется! Ханако резко распахнула глаза, не выдержав количества зрительных образов. Она так и не смогла разглядеть лица своей бабушки. Но видела её руки и два вида итальянских мучных сладостей. «Я приезжала сюда, чтобы провести с ним лето?» Но Ханако не успела ответить на свой вопрос. Головная боль достигла определённой стадии, когда организм перестаёт её выдерживать. Девушку сильно вырвало прямо на пол. Из-за головокружения она даже не стала пытаться бежать в ванную комнату. Зато после прочистки желудка стало легче. Ханако повалилась на пол, закрывая глаза и смиряясь с отвратительным запахом рядом с собой. Ей нужно было несколько минут, чтобы прийти в себя. «Летний лагерь. Руки бабушки. Кантуччини мне не понравился. Но Дайки всё съел. Не переживай, он любит такое. Честно». К приходу массажистки, которую прислал ей Тимо, она вымыла пол и приняла душ, полностью забыв о том, что сказала образу женщины, возникшей перед ней. Но головная боль и неприятные ощущения в ноге ушли только после хорошего массажа. Следующий день должен был начаться так же с него. Ханако собиралась выложиться на тренировках, как следует. До выступления на Олимпиаде оставалось несколько дней.