Курортный роман

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

      Отсмеявшись, стали собираться, никакие попытки Минсока отговорить не сработали. Не потому что он был младше всех, а потому что реально беспокоились. Краем уха Минсок уловил, как Ифань звонил Бэкхёну и объяснял ситуацию, убеждая не кипятиться и уж тем более не говорить ничего Ханю. Пока.        Минсок вновь почувствовал себя частью семьи, кусочком, без которого пазл может быть неполным. Почувствовал себя нужным среди людей, которым неважно, что их оторвали от чего-то, если члену семьи нездоровится или он в беде, они бросят всё и устремятся на помощь, чего бы это им не стоило.        От такого трепетного отношения было тепло-тепло, но и страшно. У него никогда не было семьи, а до этого года и друзей, с которыми он мог обсудить разные вопросы, тоже не было. Признаться честно, у него были только младшенькие омеги, за которыми он присматривал, и общение в силу обстоятельств.       Минсок дёрнул уголком губ, осаживая себя. Он боялся привязываться, боялся верить, чтобы не вышло, как давеча, когда он понял, что не только влюбился, но и захотел чего-то большего. И даже на миг ему казалось, что он стал частью большего — половинкой. Но…       Сехун потянул его в комнату, чтобы переодеться, а то Минсок так и остался в обычной домашней футболке и спортивных штанах, в которых готовил. Сехун взялся помогать, хотя Минсок и сопротивлялся и всячески отпихивал Сехуна. Но победить друга у него не вышло. Узкие джинсы с чёрными кроссовками уже были на Минсоке.       Минсок нахмурился и осмотрел себя, понимая, что Сехун темнит, и что одежду он всё-таки частично купил именно для него. Всё-таки Сехун был пошире в бёдрах, а джинсы сидели как влитые и не болтались на поясе. Сехун сделал невинные глаза и протянул Минсоку тонкую водолазку, которая скрыла бы все следы на теле: — Надевай. — Сехун, — вяло отбрыкивался от него Минсок, — ты врунишка. — Я? — удивлённо-невинно захлопал глазами Сехун. — С чего ты взял? Давай одевайся. — Я и в футболке могу. — Будут глазеть, — резонно заметил Сехун. — Тебе оно надо? Ты у нас мальчик-стесняшка. Я же помню.       Минсоку ничего не оставалось как натянуть тёмно-серую водолазку. В голове гудело, а глаза немилосердно жгло, будто он вчера в песок лицом попал. Было однажды, пришлось долго и нудно промывать глаза в душе. А потом несколько дней пугать своими кроваво-красными глазами младшеньких.       Ифань ждал их внизу, в машине, супруги Чон поехали вперёд, а они следом. Сехун забрался на заднее сиденье и внимательно смотрел на Минсока, чем неимоверно раздражал. И в то же время внутри было тепло-тепло, потому что Сехун стал для Минсока старшим братом, а не только другом.       Минсок внутренне сжался, но понемногу расслабился, когда Сехун приобнял его. Внутри что-то дрожало, и Минсок запрещал себе надеяться, но закрыл глаза, поддаваясь ползущему по телу теплу и спокойствию. Рядом с друзьями было немного легче и спокойнее. — Я вам всё верну, когда устроюсь на работу, — подал голос Минсок, когда машина остановилась на очередном светофоре. — Не говори глу… — начал Сехун. — Хорошо, Мин, я сохраню все чеки, — согласно кивнул Ифань и посмотрел ему в глаза через зеркало заднего вида. Минсок слабо улыбнулся, кивая.       Он был благодарен Ифаню за то, что понимает его. Он не хотел быть зависим, не хотел быть должен, не хотел отягощать кого-то своими проблемами. И хотя он ещё ничего не знает, но он найдёт работу хоть уборщиком, и отработает все потраченные на него деньги. Все, до копейки.        Пока ехали, Минсок отключился и пришёл в себя от назойливого лезущего в ноздри едкого запаха нашатыря. Эту гадость совали ему и в скорой, и в больнице не раз. Только тогда он не отключался надолго. А сейчас, судя по всему, умудрился. И от осознания этого где-то внутри хлестнуло жаром.        С такими проявлениями болезни он был беззащитен, не знал, как быть, и возьмут ли его на работу вообще, когда выяснится ситуация с приступами. Какой здравомыслящий работодатель возьмёт порченого работника? Кому нужны эксцессы на производстве? — Мин, ты меня слышишь?       Минсок поморщился, слабо отмахиваясь от вонючей ватки, и попытался открыть глаза, но ресницы будто склеились. Казалось, что их клеем смазали, и они слиплись насмерть. И открыть глаза можно только в случае, если ресницы состричь. Только тогда веки получится распахнуть и рассмотреть человека со знакомым голосом.        Но не таким знакомым, который узнаваем. Минсок где-то слышал его, но в голове не укладывалось, где. Мысли кружили вялыми снежинками под напором лёгкого ветра, переливались, показывая язык, и исчезали. Уцепиться не удавалось ни за одну.       Минсок напрягся и попытался открыть глаза. Вышло не сразу и со скрипом. Пришлось приложить немало сил, чтобы разлепить предательски слипшиеся ресницы. Минсоку даже показалось, что пот градом катится, и мышцы дрожат от попыток. От усилий разболелась голова.       Но вскоре по глазам резанул яркий свет и рядом послышались облегчённые выдохи. Он постарался сосредоточиться, но сначала картинка плыла, а потом он понял, что видит одним глазом. Минсок попытался сесть, но его удержали. — Мин, полежи ещё чуток, — сказал Чунмён.       Минсок скорее его узнал по запаху, чем по внешности, учитывая, что даже левый глаз видел не лучшим образом, а правый и вовсе. Минсок сглотнул, в ужасе закрывая глаза. Слепой он точно никому не будет нужен. Он и так не очень здоров, а незрячий омега с приступами и подавно никому не… Минсок дёрнулся опять, но заботливые руки уложили его обратно. — Сехун? — Фань отвёз Сехуна домой, тебе придётся немного задержаться в больнице, — успокоил его Юнхо, — но ты не бойся, завтра с утра они приедут и заберут тебя, не оставят на растерзание злым врачам.       Минсок заскрёб рукой по горлу, пытаясь вдохнуть исчезнувший из лёгкий воздух. Пребывание в больнице пугало его до колик, он не хотел вновь сделаться неспособным контролировать своё тело. И глаза… страшно. — Просто дыши, Мин, дыши. Вдох-выдох.        Минсок постарался повторить всё за Чунмёном. Он настороженно вслушивался в голоса и шорохи, но понять, что происходит, не смог. Пахло больницей — это всё, что он разобрал. А ещё приятно пахло грейпфрутом — солнечно и воздушно, чуть кисло и с горечью, но сладко.        В запах примешивался тонкий, едва слышный аромат жасмина. Изысканный и нежный, сладковато-медовый с оттенками свежей зелени, чуть пьянящими нотками оттеняющий запах Чунмёна. Малыш подчёркивал запах папы задолго до своего рождения.       К запахам примешался насыщенный древесно-горьковатый, свежий, но суховатый запах Юнхо. Минсок послушно старался дышать, но от запахов мутилось в голове, и мысли уплывали куда-то далеко. И дело было не только в идеальном сочетании запахов супругов и нерождённого малыша…       Юнхо тоже пах хвойным деревом, как и Чонин. Он обладал не таким властным запахом, но кедровая пульсация била по рецепторам. Ещё и запах Чунмёна отдалённо напоминал его собственный — тоже цитрусовый. Минсок внутренне сжался, дыхание сбилось вновь, а тело выкрутило судорогой. — Чанмин скоро подойдёт, — сказал Юнхо Чунмёну, что держал Минсока за руку. — А ты, Мин, дыши вместе с Чунмёном.       Минсок честно пытался, но не выходило. Тело вновь предавало его, вновь сводило судорогой костенеющие мышцы, вновь выворачивалось наизнанку вопреки воле и желанию Минсока. Оставалось лишь отдаться, чтобы поскорее отпустило. Но Минсоку осточертело его бессилие, и он пошевелил рукой, отчего её выкрутило под немыслимым углом. — Тише-тише, малыш… — мягко проговорил Юнхо, склоняясь над ним. Минсока обволокло хвойным запахом, и он зажмурился.       Горячие руки Юнхо прошлись по напряжённым, подрагивающим мышцам, надавили, расправили, погладили, промассировали. Боль медленно отступала под натиском умелых пальцев. Минсок плотнее закрыл глаза, кусая и без того прокушенные губы. — Эй, глаза не закрывать!       Минсок нехотя открыл их. Хотя смысла и не видел. Потому что его глаз не видел, а второй… Минсок вгрызся в губу, пытаясь справиться с накатывающим страхом. Оттого, что он боится, не станет лучше. Даже если ему суждено ослепнуть, он ничего не изменит своим страхом.       Просто пора брать себя в руки, Минсок расслабился под руками Юнхо и просто дышал, как велел Чунмён. Дышал, дышал, дышал. Будто впервые обучаясь делать вдохи и выдохи. Словно до этого он не умел. Боль и страх медленно отступали. Но Минсок знал, что ненадолго. Что они затаятся до поры до времени и вновь вернутся, когда он их не будет ждать и будет наиболее уязвимым.       Он старался думать позитивно всю жизнь. Когда было непросто в детдоме, когда попал в реанимацию и несколько раз лежал на операционном столе, каждый день, когда было больно и трудно. Но он просто устал и сегодня почувствовал это с особой силой. Если он счастлив — спустя время ему больно. Проще быть обычным, не проявлять чувств, не питать надежд, тогда боль обманется и уйдёт.       Когда ты спокоен и твоё настроение стабильно, никакие невзгоды тебе не страшны. Но если ты счастлив, хочешь обнять весь мир, то знай, в скором времени тебя бахнет по голове так, что будет тошно не только от себя, но и от окружающего тебя мира. Захочется скрыться ото всех, спрятаться и не казать носа.       Боль отступала, но её место занимала твёрдая уверенность, что нельзя надеяться на лучшее, нужно жить с тем, что есть и не пытаться прыгнуть выше собственного роста. Всё равно не выйдет, как с Чонином, когда он почувствовал, что наконец-то нужен, желанен, что…       Горло сдавило невидимой рукой, выжгло воздух в лёгких, и Минсок закашлялся, скручиваясь на кровати. Эмоциональная боль от предательства, от крушения надежд, от внезапного нападения мешалась с физической, отрезая пути к отступлению. Больно было даже там, где никогда не болело. Особенно в сердце, когда скрипнула дверь, и в комнату ворвался мощный хвойный аромат. Не принадлежащий уходившему Юнхо.