Курортный роман

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Стоять вот так в тепле чужих объятий было правильно и приятно. Позабытое чувство тепла и покоя овладело Минсоком, а в солнечном сплетении вместо подтаивающей льдинки собиралось тепло, словно после долгой-долгой зимы пришла весна и зазвенела капелью. — Ты такой красивый, — прошептал Чанмин и погладил скулы Минсока большими пальцами. — Твои глазки меня зачаровали ещё в первый день встречи. Я выгляжу дураком? — Нет, — борясь с желанием вновь окунуться в нежность поцелуя, пробормотал Минсок. Когда они целовались, в голове было приятно пусто.        Негромкий приятный голос разбавлял поцелуи и дарил умиротворение, которого Минсоку так не хватало всё это время. Словно не было ничего, что прежде тревожило его. В этот момент и в эту секунду существовала только безлунная ночь, треск костра, шорох ветра и тихий голос Чанмина. Он не говорил ничего такого, чего Минсок не слышал, но шёпот, обжигающий его губы, успокаивал.        И Минсок не столько понимал, что говорил Чанмин, сколько чувствовал шевеление чужих губ своими, не желая отстраниться и сбежать. Рассеянным взглядом глядя на Чанмина, Минсок всё равно уловил, что альфа любуется им, а не просто смотрит. Встряхнув головой, Минсок вновь потянулся за поцелуем и получил его с той порцией нежности, от которой саднило внутри.        На смену смешанным чувствам пришло почти звенящее умиротворение, и Минсок всеми силами старался не упустить его, получая поцелуй за поцелуем, и стараясь не думать о том, что он последний негодяй, пытающийся украсть чужое. Но сладкие поцелуи ненадолго избавляли его от глупых мыслей.        Смех, доносящийся из палатки, совершенно не мешал их уединению, хоть и бил током по коже, когда Минсок вздрагивал от передвижения теней по пологу. Чанмин целовал почти невесомо, осторожно и трепетно. Хотелось ещё и ещё, но Минсок понимал, что если их застанут, неловкость будет гораздо сильнее, чем желание возобновить контакт. — Какие люди, рельки-гантельки, — воскликнул Хань и, взмахнув леденцом на палочке, указал на вошедших. — Я думал, вы никогда не вернётесь из сортира или где вы там были. — Мне кажется, — подал голос Чунмён, довольно щурясь в объятиях мужа, — Хань пьян от конфет, Бэкхён, его нужно спасать. — Э-э-э! — завопил Хань и принял боевую стойку, заставляя всех с трудом скрывать улыбки и притворяться слишком серьёзными и испуганными. — Кто покусится на мои конфетки, останется без достоинства! Удумали тут, рельки-гантельки, беременного счастья лишать! — Всё-всё-всё! — замахал руками Бэкхён. — Никто ничего у тебя не отнимает, успокойся, конфетки для беременного — это святое, — и совсем тихо добавил. — Лишь бы не посыпало и мой жезл всевластия от твоего напора не стёрся. — Ты поплатишься, смертный! — крикнул Хань и запустил в Бэкхёна конфетой, а потом ещё и ещё. Бэкхён хохотал, ловил конфеты на лету и бросал их смеющимся друзьям. — Жезл всевластия ему жаль! Беременного мужа не жаль?! Так, да?! Ну погоди, морда наглая, я тебе ещё отомщу! — Это как же? — полностью сник Бэкхён и даже руки по швам опустил. — Лишишь меня всего? — Хань на это кивнул, тогда Бэкхён недовольно поцокал языком и продолжил: — Я тогда к Минсоку уйду, он парень свободный, красивый…та-а-ак. Спокойно, я пошутил, Хань… Хань!       Бэкхён подошёл к надувшемуся и отвернувшемуся от всех мужу и осторожно потрогал плечи, стоя так, чтобы в случае чего острым локтем не прилетело по стратегически важным местам. Все замерли, и лишь Чунмён весело улыбался, ни сколько не опечалившись. — Повёлся! — взвизгнул Хань и запрыгнул на Бэкхёна, который едва не свалился от такого напора. — Я же не дурак лишать себя удовольствий. — Хотите спариваться, прошу в отдельную палатку, — подал голос Ифань, прикрывая глаза сопротивляющемуся Сехуну. — Так, давайте жребий тянуть, — сказал Юнхо, протягивая мужу зажатые в кулаке палочки пеперо. — У кого одинаковой длины, те будут в паре.        Минсоку дали тянуть вторым, и он смотрел на длину палочки, гадая, кто будет его партнёром в парной игре. Глаза Ханя и Сехуна сверкали с таким же интересом, когда пришёл черёд альф тянуть палочки. Самые короткие оказались у Ханя и Ифаня, и Хань с большим трудом отлип от обнимающего его Бэкхёна, а Сехун с тоской посмотрел на Юнхо, хлопающего по месту рядом. — Иди, это всего лишь на один раунд, — прошептал ему на ухо Ифань, поцеловал в кончик носа и подмигнул: — К тому же Юнхо выигрывает часто, принесёшь в дом кучу призов.        Чунмён перебрался к Бэкхёну, показывающему язык мужу и подло строящему рожи, от которых омеги едва ли не катались по лежакам. А Минсок поднял глаза на улыбающегося Чанмина и под всеобщими взглядами присел на пустующий лежак, который подтащил Чанмин.        Пока все внимательно слушали Юнхо, Чунмён оттащил Минсока к выходу из палатки и шепнул на ухо, что через пару дней они с мужем собираются познакомить Минсока с таким альфой, который просто всем альфам альфа и пример для подражания последующим поколениям. — Но… — Молодому омеге нужно разнообразие, чтобы определиться с выбором, — усмехнулся Чунмён и продолжил расписывать альфу.       И мужчина хоть куда, и видный парень, ещё и массажист. Конечно, чего ещё желать жадному к прикосновениям Минсоку? Чунмён оговорился, что парень упрямый и переупрямить его не удавалось никому, и на непонимающую улыбку Минсока ответил лишь простым «увидишь».       На свадьбу Ифаня и Сехуна вообще боялся идти. И втайне надеялся, что именно в этот день он заболеет, и это избавит его от знакомства с другими альфами. Хотя увидеть Сехуна в ослепительно-белом ему, конечно, очень хотелось. Минсок вернулся к лежаку и забрался на него с ногами.       Пока Юнхо объяснял правила игры, Чанмин положил на плечи Минсока сползший плед и сел рядом. Правила тут же улетучились из головы, но положение спас Чанмин, подсказывающий лучшие ходы и вариации карт. Довольный Сехун с полными карманами конфет яростным шёпотом спорил с Юнхо, Бэкхён посмеивался с Чунмёном, а Хань строил коварные планы, пока под прикрытием пледа Чанмин осторожно касался ладони Минсока.       Потому большинство игр прошло под сумасшедшее стучащее сердце, жар скрытых прикосновений и желание целоваться. В ушах звенело от запретности происходящего, и Минсок прикрывал глаза, когда палец Чанмина скользил по тыльной стороне ладони, обводя контуры его пальцев.        Игра сменяла игру, и Сехун уже не знал, куда девать конфеты, потому что кроме своего выигрыша, он получил все сладости Юнхо, оставившего всего пять штук — любимых Чунмёна. Хань игриво бесился, вопрошая у купола палатки где же справедливость, а Минсок чувствовал, как под кожей струится возбуждение.        Потом партнёры сменились, и Минсок выдохнул спокойнее, когда сел возле Бэкхёна, который осторожно стал массировать перенапряжённые плечи, сгоняя усталость и даже возбуждение. Минсок старался не смотреть на Чанмина, но глаза нет-нет да ловили карий с золотыми искрами взгляд.        Возбуждение отступало неохотно, и Минсок старался полностью погрузиться в игру, чтобы не думать о том, как тело умудряется предавать в самые неподходящие моменты. Он желал большего, чем простое прикосновение губ и осторожные касания. И от этого ему было непомерно стыдно. — Хочу кокосового молока, — с досадой протянул Хань, встряхивая своей бутылочкой. — У нас осталось? — Нет, не осталось, — покачал головой Чунмён. — Завтра уже. — Хочу сейчас. Мён, ты же как никто знаешь, каково это беременному чего-то хотеть. Ну что за дела, рельки-гантельки. — Давайте я съезжу, — предложил Чанмин. — Давай, — радостно отозвался Хань. — Тогда захвати кумкватов и солёных огурцов и квашеной редьки. Страсть как хочется салата.        Ифань страдальчески позеленел и повторил движение Сехуна — прижал ладонь ко рту. Такая смесь могла повлиять на неокрепшие умы, даже Минсок нахмурился, хотя и замечал за Чунмёном странные предпочтения. Бэкхён лишь покачал головой, ероша волосы мужа и позволяя едва ли не забраться на шею. — И Минсока возьми, он знает, какие кумкваты я люблю. — Оставь ребят в покое, — тихо проговорил Бэкхён, выуживая ключи от машины из кармана куртки. — Я съезжу. — Нет, ты останешься здесь греть меня и ухаживать. Я, между прочим, крайне сильно нуждаюсь в уходе. — Хань… — Цыц, — Хань милейше улыбнулся стоящим, и Минсок заподозрил, что дело тут не чисто. — Ой, и если будут бананы, захватите, обожаю их тяжесть на языке. — ХАНЬ! — рявкнул Сехун, тут же закрывая ладонями лицо. — Иди ты, знаешь куда… — Куда? — с интересом спросил Хань, даже привстав с места для такого.        Бэкхён кинул Чанмину ключи и подмигнул. Минсок поджал губы и прищурился, ой не спроста всё это. Заметили таки. Жаркой краской стыда потекло по лицу и шее, и он не стал сопротивляться, когда Чанмин потянул его за руку прочь. Последнее, что он слышал, был хохот из палатки.        Чанмин притянул его к себе и поцеловал так жадно, что возбуждение мигом вернулось к Минсоку, и он невольно сжал пальцы на своих рукавах, чтобы ничем не выдать себя. Он поспешил за ним, захлопнул дверцу машины и пристегнулся, не зная, куда девать руки.       Машина мягко тронулась с места, и, чтобы нарушить повисшую тишину, Минсок потянулся настроить радио. Остановившись на одной из станций, он откинулся на сиденье и прикрыл глаза. Нервы шалили, гормоны бунтовали, и даже замедленное дыхание не приносило желанного равновесия.        Стыдом обжигало с неистовой силой. Ведь они только сегодня поцеловались с Чанмином, а он хочет чего-то большего. Это же неправильно! Но тело так доверительно тянулось и отзывалось на каждое прикосновение, так жаждало близости, что Минсок и вовсе растерялся, позволяя гормонам взять верх.        В который раз за последнее время он запутался в себе. Страшно хотелось повязать, чтобы успокоиться. Причём вязать пришлось бы несколько дней, потому что чувства смешались и создали дичайший сумбур, с которым и за неделю не разобраться. Он хотел быть с Чонином, но не мог простить его, он хотел быть с Чанмином, в особенности понимая, что он полная противоположность Чонина, но в то же время осуждая себя за попытку заменить своего первого альфу.        Стыд и желание любить и быть любимым, осуждение и томная нега, укор и лёгкое возбуждение, а так же ещё куча безымянных эмоций, которые его душили, не давали Минсоку решить, что же делать. Как было бы правильно поступить, когда тело и сердце жаждали любви, а разум тыкал носом в недавние ошибки. Минсок тяжело вздохнул, и Чанмин тут же спросил: — Всё нормально? — Да, — соврал Минсок, безуспешно пытаясь собраться с мыслями. — Думаю, как не забыть всё, что возжелалось Ханю. — У нас телефон есть, позвонить сможем в любой момент. Только ты не молчи, если что-то не так, лады? — Ага.        Они ехали молча, но Минсок и рад был тому, что Чанмин не пытался его разговорить. Минсок украдкой смотрел на профиль альфы и кусал губы. Чанмин ему нравился. Хоть он и не думал, что их отношения могут развиться так стремительно. Он копался в себе всю дорогу, но самокопание ничего не дало, кроме того, что он хочет любить и имеет на это полное право.        Припарковавшись, они двинулись в магазин. Минсок следовал за Чанмином и тщательно сверял заказанное со списком, набрав полную корзину они двинулись на кассу. Минсок стоял рядом и не знал, куда деть руки и куда смотреть, когда продавец подмигнул и качнул головой, указывая на презервативы.        Они почти покинули магазин, когда зазвонил телефон и Хань томным голосом попросил ещё зефирок, которые можно жарить на костре. «Омега будет, точь-в-точь папа», — покачал головой Минсок и улыбнулся. — Ещё покупки? — спросил Чанмин. — Ага, зефирки. — Держи деньги на зефир. Я тогда понёс покупки и подгоню машину, жду тебя у выхода, лады? — Чанмин подмигнул Минсоку, и он неловко улыбнулся, ощущая себя на гребне какой-то эйфории.        Зефирки нашлись не сразу, и Минсоку пришлось порыскать взглядом по полкам, чтобы отыскать необходимое. На кассе, разглядывая товар на полочках рядом с улыбчивым кассиром, он стоял недолго. Но получив чек, Минсок замер, как вкопанный, глядя на стоящего у соседней кассы лицом к нему человека.        Вспомнилась мягкость чуть глуховатого грудного голоса с переливами звериного рыка, едва слышный шёпот, от которого бросало в дрожь, каждое прикосновение. Мысли исчезли, оставив после себя вакуум. Сладковато-горькое оцепенение прошлось мурашками по коже, остужая и замедляя течение крови в венах. Минсок смотрел на черты, которые тщетно пытался забыть, и ощущал, как кости рассыпаются пеплом, превращая тело в студень.        Минсок побежал на секунды раньше, чем услышал своё имя. Он впрыгнул в машину Чанмина, и тот, ни о чём не спрашивая, нажал на газ. Сердце трепыхалось и билось так отчётливо больно, когда он смотрел на отдаляющийся силуэт бегущего за машиной растерянного Чонина.        Чанмин молча вёл машину, а Минсок сполз в кресле и отчаянно сжимал и крутил в пальцах ни в чём не повинный ремень безопасности. Так страшно и плохо ему не было ещё никогда. И чего он больше испугался: Чонина, своих чувств к нему или же нежелания делать больно Чанмину, он не понял. — Что происходит? — остановив машину на обочине, спросил Чанмин. Минсок глянул за окно — даже огни города угасли вдали.        Вместо ответа Минсок потянулся за поцелуем, и получил его. Отстегнувшись, он забрался на колени Чанмина, взял его лицо в ладони и снова поцеловал. С таким отчаянием, словно это было его единственное спасение от всего. А в особенности от самого себя. Кулон, подаренный Чонином будто плавился на груди, навечно впечатывая ветвистое дерево в его кожу, но Минсок не обращал внимания, заталкивая все мысли поглубже.        Минсок скользнул пальцами под пальто Чанмина, коснулся пальцами чужой кожи и вжался в альфу так, что у самого дыхание сбилось. Чанмин некоторое время сидел без движения, но вскоре огладил спину Минсока и забрался пальцами под свитер на пояснице. Будто скопившееся статическое электричество полосовало каждый сантиметр кожи. Минсок протяжно выдохнул, и тут его прорвало.        Все невыплаканные слёзы, вся боль, копившаяся внутри, хлынули из него сдавленными рыданиями. Он задыхался, хватаясь за плечи Чанмина, и рыдал уже в голос, когда Чанмин начал гладить его по спине и голове. Он так запутался в себе, что сбил с пути и альфу. Хорошего и чуткого, и от этого становилось только хуже.       Впервые с того дня, когда сбежал из санатория, он плакал, роняя горячие крупные слёзы, о которых едва ли не мечтал несколько дней назад. В груди надсадно хрипел воздух, рвал острыми когтями лёгкие, душил, словно был отравленный.       Горячие слёзы обжигали глаза, будто осколками резали, царапали веки изнутри, срывались с густых ресниц и прокладывали дорожки на щеках, скатывались по подбородку и впитывались в пальто Чанмина.       Вопреки всему Минсок продолжал любить Чонина и думать о нём. Хотя принципы его так и не поддались, уступая желаниям. Он не хотел разбивать семью, предпочитая оставаться наедине, чем всю жизнь винить себя тем, что отобрал у ребёнка отца, а у омеги мужа. — Мин, ну что случилось? — стирая пальцами дорожки слёз, спросил Чанмин, когда Минсок наконец немного успокоился и лишь всхлипывал у него на плече. — Ты похож на безответно влюблённого. — Минсок, что ты скрываешь? Разбитое сердце надо лечить, иначе можно искалечиться навсегда. — Не хочу, — просипел Минсок, утыкаясь носом в плечо альфы и стараясь не думать ни о чём вообще. Выходило отчётливо плохо. — Я не могу… — Что не можешь? — Не могу быть с тобой… я такой урод… прости меня… я люблю другого… я думал, я забыл, но я…        Минсока выгнуло в спине, и он лишь мазнул костенеющими пальцами по плечам Чанмина в тщетной попытке удержаться. Тело вновь онемело, болью свело мышцы и мелкие судороги, будто пламя по разлитому бензину, поползли по телу, лишая его сознания. — Как ты? — участливо поинтересовался Чанмин и погладил Минсока по щеке. Минсок разлепил глаза и понял, что лежит на откинутом кресле. Чанмин смотрел на него обеспокоенно и с грустью. — Лучше? — Да, спасибо. Поехали, нас заждались, — ответил Минсок, медленно поднимаясь и встряхивая кистями рук, чтобы вновь вернулась чувствительность. — Всего-то двадцать минут прошло, как мы из магазина выехали, — подбадривающе улыбнулся Чанмин и завёл мотор.        К произошедшему они не возвращались, но Минсок на подсознательном уровне вжался в дверь машины, стараясь быть подальше от Чанмина. Будто этим он избавит его от страданий. Он смотрел на убегающую под колёса машины дорогу и ненавидел себя всё сильнее. — Ты иди, я сейчас. Подышу немного, — Минсок говорил через силу, и Чанмин с сомнением и сожалением смотрел на него, но всё же кивнул, забирая покупки.       Чанмин широко улыбнулся, хоть за улыбкой и пытался скрыть боль, а Минсок понял, что несмотря на всю привлекательность, Чанмин не вызывает в нём тех чувств, которые поднимались при взгляде на Чонина. Это больно ударило в разбитое сердце.       Минсок мысленно застонал и схватился за голову. Расстраивать беременных, влюблённого Чанмина и всех друзей он не хотел, но уже отчаялся найти ответ на все вопросы, что роились в его голове. Он спешно двигался к мысли, что альфы ему не нужны. Точнее нужен, но тот, кому не нужен он.       Всё было сложно и просто одновременно. Но ни возненавидеть, ни забыть не получалось. Как бы Минсок не старался. А со всеми этими знакомствами, а теперь и с причинённой болью Чанмину возникало желание и вовсе отказаться от всего мира и уйти в монастырь.        Собравшись с силами, Минсок двинулся к палаткам. Он отдёрнул полог и собирался ступить внутрь, когда увидел, как Чунмён с Юнхо тихо напевают колыбельную животу. Хань и Сехун с улыбкой смотрели на них, а альфы возились с термосами с чаем. Запах тонкий хмельных волос Будет сниться спустя года, Даже если б не довелось Больше свидеться никогда.       Минсок отступил на шаг. Потом ещё, сорвался с места и побежал к стоянке, путаясь в прошлогодней траве и ногах. Задыхаясь от новых слёз и сбившегося дыхания от бега вверх, он совершенно не разбирал пути, размазывая слёзы по лицу.       Старые слова, живущие в подсознании Минсока, произносил Чунмён, поглаживая живот. Минсок замер и вслушался в знакомую мелодию, холодея. Эту же песню напевал Минсок, успокаивая себя или кого-то из малышей. Его жгли слова колыбельной, будто калёным железом выжженные в мозгу.       Далеко он не убежал. Раздался визг тормозов, его сильно ударило и отшвырнуло вперёд, на асфальт, а потом он покатился по траве вниз, откуда и прибежал. Перед глазами на фоне хмурого зимнего неба возникли тени. Он услышал отдалённый крик и голоса альф и омег.       Запахи показались знакомыми и даже родными. Но шевелиться не получалось и не хотелось. Тело будто онемело и стало ватным, в голове было пусто-пусто. Но обеспокоенные голоса не давали отключиться, хотя Минсок и не понимал смысла сказанного.       Он улыбался и шептал имя единственного человека, который был ему нужен, который мерещился в каждом проходящем альфе, который снился ночами и не желал покидать измученное сердце. — Чонин…       Он чувствовал горячие заботливые руки и дыхание на своём лице, слышал тёплые слова, но не мог отозваться и понять их смысл. Холод охватывал всё существо, и Минсок закрыл глаза, отдаваясь смерти.