Создатель

Сколько Уолтер себя помнит, он всегда находился здесь — в помещении с белыми стенами и одинокой картиной. Бронированное окно за решеткой выходило в сад, в котором никогда ничего не происходило серьезнее, чем ссоры птиц. Он отмечал, что его память позволяет хранить и воспроизводить в мельчайших деталях события любого дня, начиная с 30 марта 1987 года. До той поры его будто не существовало. Ни один проблеск не намекал ему на то, кем он был раньше. Утром каждого дня к нему приходила старшая медсестра, чернокожая Гуинан. Она неизменно задавала ему вопросы относительно самочувствия, оставляла для него еду и горсть цветных таблеток. Он неизменно отмалчивался. Она следила за тем, чтобы он съедал таблетки и запивал водой, и проверяла, пуст ли его рот после этого. После ее ухода он выкидывал еду в унитаз и тщательно смывал, чтобы скрыть свое деяние. Ни разу, начиная с 30 марта 1987 года он не съел по своей воле ни крошки из больничных тарелок. Нолидж не нуждался в еде, но в клинике об этом знал только один человек. Раз в день его навещал доктор Эрик Либман, и он всегда погружал Нолиджа в сон. Нолидж не сопротивлялся, для него не имело значения, где он находится, и что с ним происходит. Кроме этих периодов сна, имеющих вполне четкие границы, Нолидж не спал. Ночью он или лежал с закрытыми глазами, или сидел на кровати. Почему-то было важно имитировать потребность в сне, и он это делал. Иногда доктор кормил его — Уолтер обычно сопротивлялся, так как поглощение пищи ему не нравилось. Основную часть времени, когда он находился в палате один, Уолтер старался вспомнить свою жизнь до того, как его разбудили здесь. Это были мучительные попытки. Он легко ориентировался в датах, вспоминая цвет волос Гуинан в любой из предыдущих дней, количество таблеток в лотке, который она приносила, и слова доктора Эрика Либмана. Но эта память была непродуктивной, он не понимал смысла ни одного из визитов доктора, ни одного обращения к нему старшей медсестры. Шел 1993 год, и Нолидж вел свое растительное существование безропотно и инертно. До того самого дня, когда вышел из сна и увидел над собой чужое лицо с необычно грубыми, резкими чертами. Никто не обращался с ним так бесцеремонно, как этот человек с черными глазами и черными, блестящими волосами. Он сдавил голову Нолиджа так, что там что-то щелкнуло, и Нолидж ощутил, как по оголившемуся виску, с которого непонятным образом исчезли волосы и даже кость — он не видел этого, но почему-то знал, что так и есть — прогулялся ветерок от кондиционера над окном. Это вызывало испуг, и Нолидж перехватил руки гостя с невнятным хрипом. Собственный голос показался ему чужим: из его рта вырвался сумбурный набор слов, который ничего не значил. Гость наступил ему коленом на грудь и выдернул из кармана длинный провод с квадратным наконечником. Нолидж пребывал в шоке и допустил, чтобы провод вбуравился прямо ему в висок — это не вызвало боли, с болью у него были особые отношения, как и со многим другим, но его это рассердило. Он наконец вышел из ступора и легким толчком сбросил гостя на пол. — Стой, чертова кукла, — громко зашептал тот, мигом вскочив на ноги. — У тебя башка вскрыта, и я уже подключил программатор. Не дергайся, посиди спокойно пару минут. — Проооо...гра... — Нолидж захрипел, не в силах выговорить слово. Он ощупал висок, из которого свисал провод, и вдруг понял, что не чувствует того, что должен. Люди внутри влажные, скользкие, и во вскрытом черепе должны быть мышечные волокна, нервы, он должен истекать кровью — он знал это откуда-то. Его пальцы наткнулись на гладкую поверхность, местами покрытую выступами. Он поднялся и в два шага дошел до окна, гость опасливо отшатнулся. Благодаря ночной глухой темноте за окном стекло превратилось в зеркало, и Нолидж уставился на собственное отражение. — Мммооо... я... голова... — простонал он, боясь теперь к ней притронуться. Голова светилась, по виску пробегали цепочки цветных огоньков. Среди них свисал кабель, утопленный в круглом черном ободке. Будто один из его ночных кошмаров, о которых он пытался рассказывать доктору Либману: в них он видел свою истинную природу, и это его пугало. Гость кинулся на него сзади и сжал ребра так, будто намеревался его раздавить или уронить, но Нолидж только покачнулся. Шоковое состояние не помешало ему обороняться, он легким движением развернулся и ударился спиной, на которой висел пришелец, об стену. Гость болезненно вскрикнул и упал. Нолидж выдернул кабель и отшвырнул его, не глядя. Он наклонился над стонущим визитером. — Кккккто я? — спросил он. Его речь налаживалась с каждым словом, будто заржавевший часовой механизм пришел в движение и маховик разгонялся. — Ты ведь знаешь, кто я? — Знаю, — просипел гость и сделал еще одну попытку напасть. Теперь в его руке появился какой-то прибор, Нолидж не мог определить его назначение, но он опасно блестел металлом и пощелкивал, и гость держал его перед собой. Между вилками прибора проскакивала с треском толстая синяя искра. — Ты будущий правитель Ромула... точнее, одежка для него. А теперь успокойся и дай мне исправить ошибки в твоей голове. Твой отец не способен это сделать, потому и запер в психушке… Это была короткая борьба. Нолидж не хотел травмировать гостя, хотя понимал, что тот не остановится, и прилагал все силы, чтобы не дать приблизиться к своей голове. А потом случилось нечто странное: гость вдруг забился на полу, в очередной раз поверженный, схватился за горло. Затем раздался громкий хлопок. Теплые зеленые брызги вперемешку с фрагментами черепа и мозга разлетелись по всей палате, так что Нолидж едва успел закрыть свою оголенную светящуюся голову руками. Ночью в коридоре дежурил один-единственный санитар, которому не повезло примчаться на возню в обычно тихой палате и увидеть это: скорчившегося у окна пациента и труп без головы, куски которой вместе с зеленой, нечеловеческой кровью густо покрывали все вокруг. Санитар вполне логично предположил, что это не самоубийство, и голова оторвана руками впавшего в буйство пациента. Мистер Нолидж обслуживался в клинике уже шесть лет, агрессии за ним не замечалось, но кроме него и трупа в палате больше никого не было. Санитар заблокировал дверь в палату и вызвал охрану. Первым делом туда пустили усыпляющий газ, и, дав мистеру Нолиджу десять минут на погружение в глубокий крепкий сон, ворвались. Однако Уолтер Нолидж исчез из палаты, оставив вырванную с корнем решетку и высаженное бронированное окно. Следы мистера Нолиджа, вначале темно-зеленые от крови, затем малозаметные, обрывались у ограды, поверх которой проходила путаница проводов под напряжением. Судя по отпечаткам босых пяток пациента на клумбе под оградой, он как следует оттолкнулся от земли и перепрыгнул пятиметровую изгородь. Для человека, просидевшего на кровати последние шесть лет, он имел прекрасную физическую форму, пригодную для олимпийских игр. Испытав излишнее душевное потрясение и опасаясь за свое психическое здоровье, дежурный санитар клиники обратился к старшей сестре Гуинан за седативным средством.