Wait for me

У Изуку волосы пушистые, мягкие; корицей с ванилью пахнут — сладостью. Шото нравится в них носом зарываться, запах родной вдыхать, за плечи обнимать. Мидория не сопротивляется; тихо смеется, доверчиво льнет, по голове гладит, словно даря утешение или пытаясь успокоить. На самом деле, одно присутствие этого солнца для Шото лучшее успокоительное и лучший подарок. Переплетают пальцы, теплом друг друга наслаждаются — даже теплые свитера, пледы или напитки не нужны, чтоб мороз отогнать. Мидория, правда, все равно две порции какао с зефиром готовит и пальцами на запотевшем окне выводит «люблю». Тодороки хмыкает, целует в щеку с нежностью и добавляет «твои волосы». Так и нужно, так и должно быть, говорит он. А Изуку смущенно краснеет, за кружкой прячет лицо, и на все том же окне застенчиво приписывает, пока Шото не видит: «тебя полностью». Когда окно запотевает в следующий раз, Шото надпись замечает. И что-то теплое, как их объятья, затапливает; в груди слегка покалывает, электрическими разрядами по телу проходит. Так и должно быть. — Дай расчешу твои волосы, — всегда ворчит Тодороки, когда видит спутанные после душа кудри Изуку. Тот смеется, расческу передает, терпит. Шото старается расчесывать осторожно, прядки ласково пальцами перебирает, наслаждается знакомым запахом — даже не шампуня, а самого Деку, такого милого, прекрасного… Такого солнечного. Мороз картины рисует словно его учителями художники эпохи Возрождения были, но Мидория и Тодороки внимания на это не обращают. Все самое красивое они находят в глазах друг друга и в теплых поцелуях со вкусом горячего какао. Мидория носом зарывается в волосы Шото, пахнущие прянностями и выдыхает. — Люблю твои волосы. А Тодороки в грудь утыкается, точно улыбается, и смущен так, что кончики ушей краснеют. — Люблю тебя всего.