Wait for me

Курение убивает чуть милосерднее, чем страдания любимого человека. Никотин по венам травмирует не так сильно, как опутанный бинтами Мидория. Ритмичный стук капель звучит как пульс — ужасно символично и трагично. Шото дым в открытое окно выпускает и требует сам от себя не думать о Деку: не вспоминать его изуродованное болью лицо: выкинуть из мыслей образ луж крови. Забыть его последний чертов крик «беги». — Дурак! — бьет Тодороки кулаком по оконной раме. Сигаретный пепел осыпается на руки ожогами, но какая разница, если Деку сейчас испытывает гораздо большую боль? Почему любить так больно? Зачем дана эта привязанность, если за каждую минуту наслаждения приходится платить часами страданий и терзаний. Свинцовая проволока вины руки связывает и вокруг горла опутывается. Почему он тогда не бросился на выручку ему? Почему, почему Тодороки подумал, что все хорошо будет, что Мидория априори справится, и не стоит беспокоиться. Дурак. Какой же дурак! Шото трет обоженное место и тушит сигарету, не скуренную даже наполовину. Скажи ему кто-нибудь, что в свои девятнадцать он впервые закурит из-за беспокойства за любимого — послал бы, без лишних церемоний послал бы. Глупый наивный мальчик. Знал ведь, как жизнь жестока! По собственному опыту знал, а все равно верил, что пока рука Деку в его зажата — все хорошо, никаких проблем, сотри с лица испуганное выражение и иди только вперед несмотря на окружающую тебя тьму. А Деку наверняка разозлится, когда узнает, что Тодороки теперь курит. Отберет пачку, сомнет, нахмурится. Он за эти четыре года еще сильнее Шото изменился. Только самоотверженность осталась все та же, черт бы ее побрал. Зачем нужны герои, подставляющие себя? Чего ради они умирают? Тодороки устало глаза трет и обещает себе, что, сразу как Деку очнется, в лицо его об этом спросит. Дураком назовет. А после обнимет и скажет, как же волновался.