Не вижу зла

Часы складывались в дни, дни — в годы, и память о ярких былых днях выцветала, стиралась, обращалась в ничто, и ему начинало казаться, что темнота окружала его всегда, он свыкся с нею и не замечал. Всегда было пробуждение при птичьем гомоне и свежем утреннем ветре в приоткрытые окна, попытки вспомнить, куда скинул одежду накануне вечером, а затем десять шагов до двери, и ступени вниз, в тронный зал. Иногда, конечно, после особенно сильных возлияний минувшим вечером, он вставал с тяжёлым и мутным ощущением. Слуг рядом, как правило, не было — два стража у входа в зал внизу, и все. Дни сливались с ночами, и он ориентировался часто только на внутренние ощущения и присущий эльфам чувство, позволяющее не терять связи со светом даже в самой глубокой тьме. Но иногда и оно его подводило. — Осмелюсь сказать, Ваше Величество, сейчас три ночи. — Что с того, Халдир? — О, вы запомнили меня? — в голосе стражника слышалось удивление. Трандуил усмехнулся. Этого несложно было узнать —всегда дышал чуть более хрипло, чем другие. И правда, глупо, что он не отличил ночь ото дня. В любом случае, не спалось, хотя он крепко напился с вечера. — Халдир, ты здесь? — Да, господин. — Спустись в подвал, принеси вина. Стражник переминулся с ноги на ногу, помолчал и несмело ответил: — Принц не велел приносить вам выпить чаще раза в день. Новый день у эльфов начинался только с рассветом. Трандуил зло фыркнул. Что он о себе возомнил? Когда первая злость прошла, нельзя было не признать, что идея была очень здравой и даже гуманной по отношению к нему, но легче не становилось. Можно было, конечно, язвительно поинтересоваться, кто же Леголас такой, чтобы запрещать что-то родному отцу и с каких пор он распоряжается в этих чертогах в то время, как должен бы бдеть вместе с отрядом стрелков за границами леса, но это было бы все впустую: сын отсутствовал, а молодой страж просто выполнял приказ и был здесь ни при чем. — Здесь пока ещё я король, а не Леголас. Я отменяю это распоряжение. Сходи вниз. — Простите. Не могу. — Боишься его? Зря, — и он в бешенстве соскочил с помоста с троном, наугад подошёл и вплотную приблизил к стражу своё лицо. Слышно было, как тот испуганно отшатнулся и хотел сделать шаг назад, но не смог, поскольку стоял у стены. — Что, ты боишься? — Не хочу его подводить и нарушать запрет. Как часто бывало, весь мгновенный порыв ушёл в никуда. Непокорного стоило бы покарать, но он даже не был уверен, что меч при нём. Он украдкой провёл по бедру: и точно, нет. Не было даже кинжала. То ли спрятали от греха подальше, то ли он сам отдал их, когда порезался по неосторожности. Но злость пропала и её тут же сменила усталость. — Хорошо, я сам схожу. Страж не имел возможности удержать его: не мог покидать свой пост, хоть и опасался за своего короля. Что будет, если владыка упадёт с высоты или оступится? Как он помнил, в погреб вела узкая длинная винтовая лестница. Очень тёмная. Впрочем, Трандуилу это было без разницы. Он неуверенно двинулся к выходу из зала. Но уже в коридоре шаги стали тверже. Уж эту-то дорогу он мог бы пройти с закрытыми глазами и тогда, когда оставался зрячим. Много ступеней вниз — он держался ближе к стене, чтобы не упасть, — и долгожданная невысокая дверца. Он толкнул её — закрыта. Проклятье. Ключей при себе, естественно, не было. Строго говоря, он знал, что они хранятся у лорда Эстелира, старшего управляющего, но где его сейчас искать? Хуже того, его пришлось бы будить. В любом случае, оставаться тут было совсем бессмысленно, и он неуверенно поднялся, вышел в коридор и повернул направо, в служебное крыло, поделенное на маленькие комнатушки для слуг и кладовки. Навстречу раздались смех и звуки весёлой песни: кажется, ночью здесь не скучали. Он замедлил шаг, представив себе неловкость и замешательство слуг. И все из-за дурацких ключей! Должны были быть другие варианты добиться желаемого, но заходить на кухню и шарить там повсюду в поисках початой бутылки казалось совсем унизительным. В памяти всплыла еще одна заветная дверь. Та, где хранились все запасные ключи. Высоко под крышей, за дверцей, что открывалась простеньким заклинанием. Уж его-то он не забыл! Впрочем, на этом пути его поджидало совсем другое препятствие. Едва он дошёл обратно до главного холла, навстречу послышались шаги — и твердые руки перехватили его, преграждая путь. Это случилось так неожиданно, что он вздрогнул. И даже не узнал державшего его воина, пока тот не заговорил. Конечно же. Леголас. — Странно видеть тебя в столь ранний час в караульной, ада. Что прервало твой сон? Он не отвечал, проклиная свою беспомощность. Все как назло! Ошибся одним коридором — и попал совсем не туда, куда следовало. Эру, коридор казался одним и тем же! Но оправдываться было не в его привычках. — Я искал ключи от винного погреба. Не подскажешь, где они? Ну, это было почти наглым и явно сказано в расчёте на то, чтобы Леголас взбесился. — Я приказал не пускать тебя туда, если ты ещё не знаешь. — Представь себе, уже заметил. И в чем причина? Может быть, напомнить тебе, что... Сын перехватил его руки своими, горячими, сильными, и повёл куда-то прочь, видно, чтобы остальные стражи не слышали назревающей ссоры между отцом и сыном. — Из одной только заботы о твоём здоровье, поверь. — Я не нуждаюсь в такой заботе! — Ах, отлично. Если ты стал так самостоятелен, просто избавь меня от необходимости сопровождать каждый твой день. Я более не появлюсь в твоих покоях, кроме как в случае важного доклада или других событий. — Нет! — Да. В случае надобности позовешь стражников или слуг. На этом он собрался было уйти, но тот уцепился за него, не давая ступить и шагу. — Не бросай меня. — Придётся. Леголас с трудом отстранился. В другое время, ранее, до трагедии, он оттолкнул отца с лёгкостью. Все ещё помнились колючие холодные его глаза и сурово поджатый рот — обычная гримаса его злости. Но теперь взгляд был затуманен, губы кривились, точно он собрался рыдать — а может, и впрямь хотел. И жалость вместе со страхом вползала в сердце принца. — Проводи меня до спальни, — попросил отец прерывающимся голосом. "Нет, стражники проводят", — хотел ответить он, но Трандуил готов был сорваться, мог вырваться из их рук, попытаться себя поранить — и пришлось согласиться. — Хорошо, ада. Он взял его под руку, и отец успокоенно пошёл рядом, подняв подбородок, верный царственной осанке. — Мы пришли, — подвел он его к дверям спальни и распахнул их. — Не выйду больше отсюда. Буду ждать тебя. — Посмотрим. — Буду ждать тебя одинокими ночами. Он смеётся, что ли, над ним!? — Что такое ты говоришь! Опомнись! — прикрикнул Леголас. Но покои отца он покидал с тяжёлым ощущением. Хотел сделать как лучше, но, кажется, только толкнул импульсивного и капризного отца на новые безумства. Оставалось надеяться на лучшее, а лучше — забыть хоть ненадолго о домашней беде, отвлечься, посвятить себя упражнениям или непрекращающейся войне с пауками, или выслеживанием орочьих банд на границах Лихолесья... Что касается Трандуила, то вначале он не планировал упорствовать в своём обещании. Особенно если бы сын пошёл навстречу или навестил бы его хоть раз; но тот, как видно, и вовсе забыл о его существовании. О текущих маловажных вещах докладывал ему лорд Эстелир, о стычках с орками — начальник стражи, и он нехотя выслушивал их, предоставляя самим принимать решения по поводу защиты границ или торговли. Перво-наперво он сразу же уснул, утомленный блужданием по дворцу и скандалом с сыном. Проснулся поздно, под вечер, судя по теплу нагревшегося за долгий летний день дерева и тишине, что стояла вокруг. Он полежал немного — по своим меркам, конечно, куда теперь торопиться? — и встал, откинув тяжелое покрывало. Поднялся и сделал шаг к окну, приоткрыв ставню. Шелестели снаружи кроны деревьев, снизу, со двора, доносились беззлобные перебранки слуг. Жизнь шла своим чередом — но он теперь стоял вне и был исключён из неё навеки. Сил спорить с ней не было. Со стороны казалось, что лесные чертоги живут спокойной жизнью вместе со спрятавшимся от чужих глаз королем и учившимся защищать свой родной лес принцем, но как долго продержится эта иллюзия? Бесконечно долго, если у него достанет сил и мужества сохранять ее. Он притворил окно обратно и вернулся в кровать, неудачно споткнувшись о край ковра. Оказывается, пока он спал, приносили обед — он задел рукой поднос, и что-то упало, звякнув. Мягкий плод, может, яблоко, упал и прокатился по полу. Безразлично. Или нет? Он провёл по подносу второй раз, осторожней и внимательней, добрался до гладкого бока бутылки и вздохнул. Прекрасно. Если ничего не есть, то, быть может, почувствуешь опьянение сильнее? Он нашарил второй рукой тонкий стеклянный бокал и плеснул в него так щедро, что вино потекло по пальцам, остро и сладко пахнущее, закапало на одежду, но он этого, естественно, не видел. Сделал большой глоток — оно показалось сперва кислым, горчило даже, обжигая язык, но затем растеклось внутри приятным теплом и быстро ударило в голову, вызвав приятное головокружение. Трандуил откинулся на подушки, устроившись полусидя, и полностью отдался во власть этого ощущения, уносящего с собой по мутным тёплым волнам туда, где нет печалей и забот, где он был молод и счастлив, как когда-то давно в Дориате. Эльф-слуга приоткрыл несмело дверь, робко прошёл и унёс поднос с нетронутой едой, весь в каплях разлитой темно-бордовой жидкости, с опрокинутым набок бокалом. Владыка с его страшным шрамом на пол-лица и побелевшим глазом, к великому облегчению слуги, никак не отреагировал на чужое присутствие. Отныне трапезы его выглядели так. Ну, совсем есть он, разумеется, не перестал, откусывая от предложенного мяса и фруктов, но скорее просто потерял смысл этого действа — как, в общем, и всех других. Изредка вставал, прохаживаясь по залу, погруженный в печальные раздумья. Пару раз даже спустился вниз. Сына там не было. Что и следовало ожидать после устроенной им ссоры. Он и не надеялся — но все же отчаянно ждал его и искал в каждом вновь пришедшем в его покои, но теперь к нему заходили то безликие слуги, то главный советник со своими досаждающими вопросами о повышении цен на лес и меха, то начальник стражи с вестями о пристреленных в этот день отродьях Унголианты. Придворные пытались его развеселить: пели в праздник солнцестояния, почти силой вывели из дворца в заснеженный лес, где молодой лучник провёл его по узким эльфийским тропам, — и он послушно шёл, вдыхая ставшие незнакомыми запахи хвои, свежей влаги и сухих листьев. Зацокала над головой белка, пронеслась стайка мелких птиц; кажется, никому не было дела до его тоски и печали, и он был один, несмотря на объявший его старый засохший лес, сотню слуг и многое другое. — Отчего принц Леголас не желает пройтись со мной? Где он, советник? — Он занят, о владыка. — Так пошлите за ним гонца! — Как вам будет угодно, — послушно ответил тот. Быстроногого юного посланника отправили, но что толку? Трандуил и сам лучше других знал, что тот вернётся ни с чем, и сын ему не ответит ничего кроме "Прошу простить. Занят" — и не вернётся ни сегодня, ни завтра... Он не видел его уже, верно, с полгода! Или меньше? Что с ним? Может, сын и не жив уже, а слуги скрывают правду, и ничего не добиться от них ни криком, ни умоляя, ни приказывая. Сразу стало ещё тоскливее, и он попросил отвести его обратно. После возвращения даже запах собственной постели казался затхлым и грязным, и единственным выходом спастись от отчаяния был сон — что он и сделал, закрывшись с головой. По пробуждении отчаяние все же настигло его и уцепилось своими холодными когтями. Трандуил оцепенело лежал на постели, вспоминая тёмные своды потолка и его узоры из сплетающихся ветвей. Тяжесть и тоска словно придавили его огромным камнем, не давая сдвинуться с места. Рыдания не облегчили бы эту тоску, принося с собой ещё большую усталость. Слуга входил несколько раз — но владыка не отсылал его прочь прежним взмахом руки, а лежал между сном и бодрствованием, и ни на что не отвечал. Тем временем Леголас в долгих караулах в лесу под открытым небом все же скучал по чертогам лесного царя. Он убеждал себя, что винить отца не в чем. После смерти отца, потери жены и слепоты он, любимый сын, остался единственным, что осталось у Трандуила дорогого. Неудивительно, что он так цеплялся за него. Раньше отец был для молодого эльфа путеводной звездой и опорой, но теперь Леголас должен стать тем же для него. Посланники с просьбами навестить царя до странного давно не докучали, и на вопрос вновь прибывшему в лесной дозор эльфу "Как здоровье короля Трандуила?" он услышал равнодушное "болен, никого не принимает". Похоже, что назрела необходимость вернуться. Вскоре он пожалел, что осознал ее так поздно. — Хорошо, что вы спросили сами. Владыка уже третьи сутки отказывался есть и подниматься с постели, когда я покидал дворец. Раньше он допускал к себе лорда Эстелира или лорда Эреиля, а сейчас никого не хочет видеть. — Такое бывало и раньше, — холодно бросил Леголас, но в сердце закралась тревога. Время было зимнее, темнело рано, и тонкий, не везде в глухих чащах установившийся покров снега не мог сделать более светлыми глухие заросли, где тьма будто бы угнездилась навсегда. Торчали голые тёмные ветки, выл ветер, и лес казался бесприютным и мрачным, как никогда. Так думал он, возвращаясь вглубь сквозь чащу к лесным чертогам. Тьма стояла гнетущая и словно полнилась самыми злобными тварями: поневоле будешь настороже. А отец погружен в неё навсегда. Что удивляться мнительности и просьбам не оставлять его в одиночестве? Раздражение перед его выходками прошло, оставив место сожалению. Вдалеке вырисовались остроконечные столбы укреплений вокруг дворца. Он свистнул по-птичьи дозорным, и высокие дубовые ворота отворились. Во дворе было пустынно: слугам, видно, не слишком хотелось заниматься хозяйством в такой холод, и к нему подошёл только эльф, что отвечал за лошадей, чтобы помочь спешиться, да у входа в чертоги стояло два привратника. Во дворце к нему подошёл встревоженный советник, повторивший почти то же самое чуть подробнее: — Не хотели беспокоить вас лишний раз, принц, но владыка выглядит больным. Проблема даже не в том, что он прогоняет всех прочь или отказывается от пищи... Последние несколько суток он даже не вставал. Я опасаюсь, что его фэа может покинуть тело. Может, вы скажете, что мои страхи напрасны... Но если бы вы навестили его, то... Кто знает? Придворный говорил неуверенно — боялся решительного отказа, но Леголас согласился к его удивлению, перед этим разобравшись с текущими делами, приказав хотя бы расчистить двор и прибраться в главных залах. Видно было, в какое запустение они пришли и как давно Трандуил не спускался в них: застоявшийся воздух, слой пыли, одежда и посуда, скинутая прямо на пол. Принц вспомнил белоснежные залитые светом шпили дворцов в Лотлориэне, белый и золотой цвет мэллорнов. Как не походило это все на их жилище! Точно они вместе потеряли всякую надежду на лучшее и жили одними лишь воспоминаниями. Он взял из рук слуги серебряный поднос и поднялся к покоям. Протяжно скрипнула дверь, но отец лежал на кровати, даже не шелохнувшись, равнодушный ко всему. Леголас поставил еду на столик и отдернул полупрозрачную занавесь над ложем. Отец не повернулся к нему, лежал навзничь, повернувшись к стене, и длинные светлые пряди волос прикрывали шрамы на его щеке. Но даже плотная затканная серебристыми нитями ткань покрывала не могла скрыть того, как он похудел. Черты лица заострились, стали еще тоньше, точно у каменного изваяния великих королей прошлого, величественных и прекрасных, как он помнил их из самого раннего детства. Что, если и отец уйдёт вслед за ними? Нет, нет, он не позволит! — Ада, проснись! Я вернулся. Трандуил молчал. Сон его был крепок. Даже слишком для эльфа: обычно лесной царь спал чутко, но сейчас лежал без памяти, не пробуждаясь, — только слабое дыхание выдавало, что он жив. Тогда Леголас попытался растормошить его, откинул ткань, обнажая верхнюю часть тела, коснулся плеча, и царь вздрогнул, как от испуга. Мгновенно перехватил его руку своей, холодной, с тонкими длинными пальцами. Прижал руку сына к тонким губам. — Не могу поверить. Я уже не надеялся. Леголас отстранился при первой же возможности. Состояние отца ужаснуло его. Хорошо, он знал, как справляться с его капризами, но слугам, видно, недоставало смелости прекратить потакать слабостям царя. — Я вижу, что ты не способен следить даже за собой, что говорить о большем, о дворце или внешней торговле? Горько видеть тебя в таком состоянии. Боюсь, придётся пересмотреть наш договор. — Что ты можешь сделать? Вернёшь мне зрение? — На сие я не способен, и ты это знаешь. Но я думаю, должные варианты поощрения вернут тебя к жизни.