26/12/1825

В течение трёх недель Александр намеревался зайти к своему знакомому за адресом, но так и не сделал этого. Вечные отчёты и выезды не давали ему покоя. Однажды, в послеобеденное время, когда солнце уже начинало клониться к закату, он был занят чтением в своем кабинете. В комнату вошел лакей. Граф уже хотел было сердито отослать его, ибо не любил, когда его беспокоят, но услышав о том, что прибыл господин Бортник и просит аудиенции, передумал. Подскочив подобно ужаленному, Александр Николаевич приказал немедленно пригласить гостя в зал и подать чаю, а сам бросился одеваться во что-то более приличное, чем домашний халат. Странное чувство посещало его. Ему было будто бы совестно и неудобно перед другом, ведь за три недели он так и не написал ему; и в то же время радостно от перспективы предстоящей встречи. Руки не слушались, и он никак не мог повязать галстук, а пуговицы не желали попадать в петельки. Александр не узнавал себя, обычно такого спокойного и собранного. Когда наконец он вошёл в зал, то застал господина Бортника стоящим у стены, на которой висело два портрета. На первом был изображен папенька графа в парадной форме своего полка, а на втором сам граф в период войны с Наполеоном. Между полотен висели накрест две шашки – его и папеньки. Под картинами на маленьком столике стояла серебряная шкатулка с изображением битвы под Бородино, которую Александр получил в подарок от государя на смотре, а слева от нее стоял маленький портрет самого государя. Гость рассматривал все это с неподдельным восхищением. Заслышав шаги, он обернулся и, не здороваясь, сказал с восторгом: – Вы участвовали в войне с Бонопарте? – Как видите, участвовал. – Боже милостивый, почему же вы не сказали мне об этом раньше? Прошу Вас, расскажите мне всё, что знаете – о сражениях, о Кутузове, о солдатском быте, на худой конец! – Что ж, сочту за честь. Александр был немного удивлён такому интересу к недавней войне. Как выяснилось, сам господин Бортник не смог вступить в армию, хотя очень хотел. Графу пришлось вспомнить весь год войны и заграничный поход в мельчайших деталях. Его собеседник слушал с горящими глазами, обязательно что-нибудь переспрашивая. Они провели так часа три, если не более. Наконец Александр предложил гостю пройти в кабинет и посмотреть на боевые награды, раз уж ему так интересна эта тема. Этим он его окончательно покорил. Сидя в кабинете, Уман показывал ему собственные медали и ордена папеньки, а господин Бортник осторожно брал их в руки и рассматривал с таким благоговением, что даже граф, считающий эти вещи настоящими реликвиями, был поражен. Распрощались друзья лишь поздним вечером. С тех пор они встречались каждую неделю. Чаще всего господа заседали в кабинете Александра, обсуждая последние новости, литературу, науку и всё, что придет на ум. Любимым местом господина Бортника был книжный шкаф графа – он мог часами стоять пред ним и рассматривать выставленные там книги, о содержании которых рассказывал его друг. Граф разрешал ему брать их с собой для чтения, а некоторые даже преподносил в качестве подарка. Прошло около двух месяцев, и Александр уже не представлял выходного дня без визита своего друга. Господину Уману казалось, что тот превосходно его понимает. Конечно, в некоторых суждениях Лев был чересчур радикален, но никогда не навязывал свою точку зрения, в отличие от других, и Александр Николаевич думал, что это всего лишь молодость и присущая ей строгость суждений. Граф захватил Льва навеки в плен своих больших карих глаз. Он не мог прожить и недели без него, без его улыбки и тихого, сдержанного смеха. Граф относился ко Льву так по-доброму, с такой нежностью, что последний просто сходил с ума без него. Лев Михайлович привык чувствовать его дружеское плечо в периоды душевных терзаний, как и граф – его. Если обо Льве Александр знал многое, то Лев знал о нем лишь историю его семьи, его службы. А как Лев любил его рассказы! В те прекрасные весенние дни, в пору влюблённых, они любили сидеть на лавочке в парке, но не было рядом с ними прекрасных дам, нет – они были вдвоем, только граф и молодой поэт. И никто из них не смел даже подумать, что они влюблены. Свои отношения с товарищем Лев считал самой, что ни на есть настоящей дружбой. – Скажите, граф, что для Вас есть счастье? – Счастье? Что ж, я думаю, что счастье – это возможность заниматься любимым делом в первую очередь. Услышав это, Лев усмехнулся. Он всегда подшучивал над графом, говоря, что тот женат на службе. А граф продолжал: – Но этим счастье не ограничивается. Оно, знаете ли, в мелочах. Встретить друга после долгой разлуки, выспаться после целого года упорной работы, умыться речной водой после долгой верховой езды – это всё счастье как оно есть. Да вот прямо сейчас я сижу, говорю, а Вы меня слушаете, слушаете внимательно и чутко – это самое настоящее счастье. У меня есть тот, к кому я могу всегда обратиться, в Вашем лице. Иначе говоря, нашу дружбу я тоже воспринимаю как счастье. Лев одарил друга самой что ни на есть нежной улыбкой, и они вновь погрузились в эйфорию весны. И они сидели, подолгу сидели в цветущем парке... Господин Бортник любовался другом украдкой и замечал его взгляды на себе. Как напишет потом Лев Михайлович в своих мемуарах: " Ах, как я был влюблен! И как я был глуп, что не понимал этого..."