26/12/1825

На часах давно было далеко за полночь. Не спали в это время суток, скорее всего, только самые ярые гуляки столицы. Хотя, казалось бы, гулять было некогда. В момент ослабления власти на улицах было всё больше разбоев и убийств, и дамы предпочитали не ездить по балам, а отсидеться дома, когда кавалеры, в свою очередь, предпочитали обходится лишь прогулкой до друга, проживавшего на соседней улице. В этот поздний час так рассуждал господин неизвестного нам рода. Он стоял у окна, склонив голову так, что мы бы не смогли разглядеть его лица из-за роскошной шляпы с пером, на конце которого блестел драгоценный камень. На руке, которой он упирался на оконную раму, сверкали дорогие перстни, стоившие целое состояние. – Думаете, это правда? – произнёс мужчина довольно хриплым голосом. – Вы всё ещё об аресте того мальчишки? В комнате господин был не один. С ним находился пожилой человек в менее богатых одеждах, расслабленно читающий в кресле. – Негоже вам отзываться об этом господине так, – в его голосе слышалась усмешка, – всё-таки он дворянин. И хороший поэт. – Я сам видел, как они выводили его, – в голосе собеседника слышался сильный французский акцент. – А что же его друг? Некий господин, состоящий на службе в тайной полиции. Говорят, он из знатного рода и имеет хорошие связи, а также весьма солидную должность… – Скорее всего, не так уж и крепка их дружба. – Что ж, – господин шумно выдохнул и развернулся на каблуках, – очевидно, здесь придется действовать мне самому. – Вы действительно хотите засветится из-за такого незначительного дела? – Я не буду говорить вам ничего, дорогой мой, о своих целях и намереньях в этой ситуации. Просто приготовьте мне бумагу и чернила. Как Лев был разбит! В одночасье весь его мир рухнул и ему хотелось, словно мальчишке, поплакаться давно покинувшей сей бренный мир матушке. Нет, его не столь расстраивал арест, который мог закончиться весьма и весьма трагично; он был убит и растоптан тем фактом, что его близкий друг оказался в числе его губителей. Род Уманов действительно был близок к государю, и, конечно, члены этого дома будут служить на высоких должностях, пользуясь высоким доверием государя и властей в целом. Сердце кололо, а глаза щипало. «Что теперь будет, как мне смотреть в глаза человеку, ставшему для меня всем? Что же он теперь подумает обо мне?». Именно так размышлял Лев Михайлович, расхаживая по камере. Однако же на восьмой день заключения его выпустили. Никому ничего не написав и не сказав, Лев в скором порядке уехал на дачу близ Санкт-Петербурга, где надеялся навести в своей душе порядок и обрести долгожданный покой. Александр, будучи человеком, верным своему долгу, не знал, что думать и что чувствовать. Как жаль ему было принимать жестокую действительность! Но голос разума твердил одно – служба превыше дружбы. Иногда он задумывался о том, что мог бы поспособствовать освобождению Льва, но тут же ругал себя за такие мысли. Однако уже через восемь дней покровители друга подсуетились, и господин Бортник вышел на свободу. В глубине души Александра теплилась маленькая радость за чудесное избавление, которую он упорно заглушал и игнорировал. Конечно, за Львом следили. Граф знал адрес его дачи и все его действия за ее пределами. Он очень редко выезжал оттуда. Иногда Уману хотелось написать ему письмо, а то и вовсе сорваться и приехать лично, но он не мог. Он не мог более дружить с революционером. Это было опасно для них обоих. Четырнадцатого декабря 1825 года на Сенатской площади в Санкт-Петербурге произошло значимое для России событие, которое позже историки назовут "Декабрьским восстанием". Узнав о том, что Великий Князь Константин отрекся от престола, а новый император не назначен, революционно настроенное дворянство попыталось устроить переворот. К утру намеченной даты вольнодумцы стянули к площади войска, находившиеся под их командованием. Однако цесаревич Николай Павлович, принявший трон вместо своего брата, привёл к присяге войска еще ночью. Три тысячи солдат не могли противостоять огромному императорскому гарнизону. Трубецкой, назначенный диктатором восстания, попросту не явился на площадь, тем самым породив хаос, которым воспользовался Николай, приказав открыть огонь из пушек. Переворот закончился печально для всех его участников – лидеры вольнодумцев - Каховский, Рылеев, Пестель – были казнены. Остальных же сослали в Сибирь. Огромным просчётом мятежников было решение не привлекать народ к восстанию. Жители столицы ни о чём не подозревали. Да и если бы подозревали, то отказались бы принять участие – ещё слишком сильна была любовь народа к доброму царю-батюшке.