Нарисуй мне август

      Тогда Димка так и не смог уснуть даже на несколько минут: ныло всё тело от побоев матери, а в голове, гудящей как трансформаторная будка, крутилась только одна мысль, о необходимости завтра идти в школу, где все уже, скорее всего, будут знать, что он из себя представляет.       Как объяснить им, что его мать всё это себе напридумывала, а на самом деле ничего подобного нет и в помине? На этот счёт у Димки не было ни одной идеи, что бы он ни сказал, всё будет выглядеть всего лишь жалким оправданием и желанием спасти свою подмоченную репутацию.       Но в школу идти всё-таки надо, это необходимая неизбежность, это обречённость перед надвигающимся цунами, где остается только одно — покориться воле неумолимой стихии.       Мать за завтраком сначала молча смотрит на него, потом, вздохнув, говорит:       — Ты же знаешь мой характер, ты же знаешь, если я завелась, то меня не остановить. Я не могу контролировать свои эмоции. Так почему ты всё время выводишь меня из себя? Почему ты всё делаешь мне назло? Неужели ты не можешь постараться быть просто нормальным ребёнком? Ну почему у тебя всё наперекосяк?       Димка не отвечает, он просто сидит за столом, спрятав дрожащие руки под скатерть. Мать всхлипывает:       — Я же люблю тебя, ты моя кровиночка, у меня кроме тебя никого нет. Единственное, что я от тебя прошу, просто быть нормальным.       — Я нормальный, — тихо отвечает Димка, по-прежнему не поднимая на мать глаз.       — По-твоему, когда мальчик думает о других мальчиках — это нормально?       — Мама, я не думаю о мальчиках, мне девочки нравятся.       — Ты правду мне говоришь сейчас? — мать недоверчиво вглядывается в бледное лицо сына.       — Я правду тебе говорю, мама, — твёрдо говорит Димка, поднимая на неё взгляд, и смотрит на неё так долго, что Нина Васильевна не выдерживает, начинает плакать, подходит к сыну и прижимает его голову к своей груди.       — Ты прости меня, что срываюсь на тебе. Ты же знаешь, я не специально.       — Я знаю, мама, — Димка обнимает мать. — Мне уже пора.       — Да-да, — начинает суетиться Нина Васильевна. — Беги, солнышко моё, у меня сегодня выходной, я тебе приготовлю что-нибудь вкусненькое.       «Вкусненькое меня ждёт сегодня в школе», — горько усмехается про себя Димка.       Когда Димка входит в класс, ребята, только что шумно что-то обсуждавшие, замолкают, и он, в полной гробовой тишине, под пристальным вниманием двадцати пяти пар глаз, сверлящих его со всех сторон, направляется к своей парте. Место рядом с ним, которое он на протяжении последних двух лет делил с Гришей Суриковым, пустует, сам же Гриша сидит через две парты и старательно смотрит в окно.       Димка опускается на скамью, достаёт учебник из рюкзака и замирает, глядя на свежую надпись, красиво выведенную почти по всей длине школьного светло-бежевого стола — «Новиков-пидор».       Димка закусывает трясущиеся губы, пытается стереть надпись резинкой — получается плохо, а в спину уже несётся чьё-то сдавленное:       — Что, правда глаза колет?       Вместе со звонком в класс влетает Серёга Громов с криком:       — Биологиня заболела, сейчас к нам на всех парах мчит электропоезд, везущий математичку с нашими контрольными. Так что, товарищи, сосите писос, — тут Громов поворачивается к Димке и подмигивает ему, — хотя специалист тут у нас, как оказалось, всего один по этой части.       Класс ржёт, а Димка втягивает голову в шею, мысленно мечтая, чтобы этот самый ужасный день в его жизни скорее закончился.       Серёга падает за соседнюю парту и тут же наклоняется к уху Димки:       — Что, Новиков, отсосёшь после уроков?       — Да он по ходу всю ночь сосал, — подключается Эльдар Амиров. — Ты посмотри на его губы, в порнухе такого не увидишь.       — Слушайте вы, уроды, — взрывается Маша Антипова. — Заткнитесь лучше. Тоже мне, специалисты по порнухе. И часто ты, Эльдарчик, порнуху про отсосы с мужиками смотришь?       Уши Амирова краснеют, а весь класс чуть ли не замирает в восторге от захватывающего представления. Положение спасает появившаяся математичка, начинается урок, и Димка переводит дыхание. Правда, и тут его не оставляют в покое, кто-то кидает ему в спину и по голове скатанными в шарики кусочками бумаги, кто-то чмокает губами, по классу то тут, то там раздаются смешки.       В конце учебного дня Димка пытается улизнуть как можно быстрее и незаметнее, но на выходе из школы его хватает за ворот пиджака сильная рука Громова:       — А ты куда? Мы с тобой ещё не закончили. Сам пойдёшь или мне тебя тащить?       — Я сам пойду, — Димка идёт за Серёгой в сторону гаражей прямо за школьным забором, где уже сидит на перилах почти вся мужская половина их класса.       — Ну что, Новиков, расскажи нам, как ты докатился до жизни такой? — с издёвкой в голосе спрашивает Громов.       — Это неправда, — еле слышно говорит Димка и вздрагивает от перекрывшего его слова хохота.       Сквозь смех к нему обращается Амиров:       — Ты хочешь сказать, что твоя мать соврала?       — Это неправда, — повторяет ещё тише Димка.       — А это мы сейчас проверим, — Громов приближается к Димке, заставляя его отступать до тех пор, пока он не оказывается прижатым спиной к стене гаража. — Выбирай, Новиков, или мы тебя бьём всей толпой, или ты мне сейчас отсосёшь, и мы тебя отпустим с миром.       Димка сглатывает горький комок в горле — знала бы мать, во что она превратила жизнь своей кровиночки, знала бы она, до чего довела её сумасшедшая забота о нём, задумалась бы она об этом хоть на минуту.       Димка равнодушно пожимает плечами:       — Бейте.       Громов недоверчиво щурится — не этого ответа он ждал, подходит совсем близко к Димке и дышит ему в лицо:       — Что ты жмёшься, мы уже давно знали обо всём. Ты что думаешь, незаметно было? Да ты с восьмого класса как баба себя ведёшь, а теперь выясняется, что ты и есть баба, так что выполняй свои функции лучше по-хорошему. А то мы тебя и по кругу пустим, будешь выколупываться.       Димка зажмуривает глаза от безысходности, ситуация кажется такой безвыходной, что спасти его может только чудо. Мысль о том, что сейчас произойдёт, вызывает очередной приступ боли, ноги начинают дрожать, а в глазах темнеет. Титаническим усилием воли Димка старается не показать своё состояние, чтобы не вызвать на себя очередной шквал насмешек.       Внезапно Громов ойкает, приседает и оборачивается, держась рукой за макушку. Позади него стоит Маша Антипова, за ней взъерошенные девчонки их класса. Маша снова заносит руку с сумкой над головой и кричит в лицо Громову:       — Отошёл от него, ты, кусок говна!       Серёга успокаивающе выставляет вперёд ладонь:       — Ты чего, Маш?       — Только попробуй, Громов, ещё к нему подойти, — разъярённой коброй шипит Маша, — про меня можешь вообще забыть тогда.       Антипова поворачивается к остальным парням:       — Какие вы смелые, какие мужественные, настоящие мужики! Я смотрю на вас и мне проблеваться охота. Нашли себе развлечение? Так вот, цирк окончен, пошли все нахрен отсюда.       Ребята, сразу растерявшие в присутствии разгневанных девчонок весь свой уверенный вид, сползают с перил и, не глядя друг на друга, ретируются за гаражи.       Димка, потративший последние силы на то, чтобы постараться держаться на ногах, после ухода парней обессиленно съезжает вниз по ржавой стене гаража прямо на землю.       Маша садится перед ним на корточки, поднимает его лицо с закрытыми глазами и тихо зовёт его:       — Дим, — внезапно замолкает и продолжает уже испуганным голосом, — у тебя кровь.