Нарисуй мне август

      — Ты… ты… — мать повторяет только одно слово, не отрываясь глядя на сына, всё так же не убирая дрожащей руки от трясущегося рта.       Серёга недовольно кривится, дёргает головой и небрежно, с усмешкой роняет:       — Ладно, я пойду, пожалуй. Не буду мешать.       Поворачивается и идёт к открытым дверям кафе, но, словно передумав, останавливается и, повернув голову, говорит Нине Васильевне:       — А ничо так девочка у вас.       Нина Васильевна задыхается от этой фразы, вторая рука прижимается к груди в районе сердца. Она, шатаясь, приближается к Димке, хватает его за волосы и спрашивает:       — Девочка? Значит, ты теперь у меня девочка?       Некоторое время она просто шумно дышит ему в лицо, пытаясь справиться со своей яростью, потом отпускает его и отрывисто говорит сквозь зубы:       — За мной. Быстро.       Тут же отворачивается и почти бегом направляется прочь от кафе. Димка отдирает себя от стены и медленно идёт вслед за матерью. Она, не оборачиваясь, приказывает:       — Я сказала — быстро!       Димка ускоряет шаг. Ему хочется сейчас бежать сломя голову прочь от этих людей, из этого города и вообще с этой планеты, где он никому не нужен, где нет ему места.       Уже у самого дома, почти рядом с подъездом, мать не выдерживает. Она поворачивается к Димке, наотмашь бьёт его по лицу кулаком, бьёт так сильно, что он падает, а перед глазами вспыхивают и мерцают тысячи хрустальных, раздавленных в свинцовую пыль, искрящихся и колючих звёзд, впивающихся в мозг острыми, идеально гладкими иглами.       Мать в изнеможении наваливается сверху, придавливает своим телом к асфальту, бьёт, куда только может достать, стараясь попасть по лицу. Димка сворачивается в клубок, чтобы хоть как-то спасти себя. Мать быстро устаёт, слишком долго она держала в себе гнев, всю дорогу она удерживала себя, чтобы не сорваться, и теперь сил совсем не осталось, а ярости ещё много. Она поднимается над безжизненным телом сына, пинает его ногами по рёбрам, потом вновь хватает за волосы и тащит его по лестнице до их квартиры, вполголоса приговаривая:       — Я тебе покажу девочку. Я тебе устрою весёлую жизнь.       В прихожей она толкает его к зеркалу и заставляет посмотреть в своё заплаканное, с размазанной по щекам кровью лицо:       — Посмотри, на кого ты похож. Нравится? Я растила себе сына, опору в старости, а кого я получила? Кого, я спрашиваю? — мать, надавливая всей пятернёй на затылок, вплющивает лицо сына в зеркальную поверхность. — Ты похож на шалаву, которую тискает каждый, кому не лень. Ты позоришь меня каждый день. Ты даже сегодня, единственный раз, когда я думала, что могу хоть немного гордиться тобой, умудрился всё испохабить. Да лучше бы я тебя вообще не рожала! Да лучше бы я тебя в детдом отдала, когда твой папаша-кобель пропал неизвестно куда, бросил тебя, выблядка. А мне говорили подруги, что толку от такого подарочка не будет. А я всё надеялась, что мой мальчик мне радостью будет — всё тебе отдала, всё ради тебя было. А ты? Тварь ты неблагодарная!       Нина Васильевна вдруг начинает рыдать в полный голос, руки её слабеют, она опускается на пол и закрывает лицо ладонями.       Внезапно она поднимает голову и, глядя на Димку полными ненависти глазами с потёкшей тушью, говорит срывающимся голосом:       — Быстро спрятался в своей комнате, и чтобы я тебя не видела!       Всю ночь Димка мучается от ощущения удушья, кажется, что лёгкие не хотят раскрываться навстречу кислороду, грудь сжимают стальные тиски, горло сдавлено судорогой, а в голове кто-то, совсем обезумевший, стучит по наковальне молотком. Под утро он на цыпочках идёт в ванную, сидит там почти два часа, ему даже удаётся задремать, расслабившись в горячей воде.       Потом долго смотрит на себя в зеркало: на потрескавшиеся синеватые губы, на глубокую черноту под глазами, на стёртый, покрывшийся тонкой корочкой след от асфальта на правой щеке.       Почему всё это произошло именно с ним? Как так вышло, что его тихая и спокойная, не отягощённая особыми всплесками жизнь вдруг превратилась во всё это? Что с ним не так?       На все эти вопросы у него нет ответа. Это череда нелепых случайностей, которые неожиданно и с ужасающим изобилием просыпались вдруг ему на голову.       Следующие несколько дней он отсиживается дома, мать демонстративно не замечает его, лишь изредка подходит к двери и громко приказывает:       — Иди, ешь!       Димка идёт, Нина Васильевна, к счастью, не контролирует процесс приёма пищи, потому что кусок не лезет ему в горло, желудок болезненно реагирует на всё, что попадает внутрь. И Димка тайком выливает суп обратно в кастрюлю, а котлеты скармливает довольному такой ситуацией коту. Тот громко мурчит, благодаря за дополнительный прикорм, Димка гладит его по пушистой шерсти — хочется сесть рядом с ним и зарыться лицом в тёплую кошачью шкуру.       Но рассиживаться некогда, мать вот-вот зайдёт на кухню, поэтому Димка быстро моет грязные тарелки и снова прячется в своей комнате.       Окно в комнате Димки распахнуто настежь — на улице жарко, доносятся радостные крики детворы, он бы тоже, возможно, радовался бы долгожданному лету и новой, полной возможностей жизни, но вот как-то не задалось.       Погрузившись в свои мысли, он не сразу слышит, что его зовёт мать.       Он поднимает глаза — мать стоит на пороге его комнаты и смотрит на него взглядом, полным разочарования.       — Сядь, будем разговаривать.       Димка садится на край кровати, мать присаживается напротив в кресло.       — Тебе надо поступать в институт. Вовсю уже идёт приём документов. Если ты собираешься, как хотел, подавать на архитектурный, то надо поторопиться. Ты же помнишь, что там ещё творческие экзамены, поэтому приём раньше заканчивается.       Димка вздыхает и говорит еле слышно:       — Я не смогу сдать творческие.       — Это ещё почему?       Димка протягивает вперед дрожащие руки. Мать смотрит на них и снисходительно улыбается:       — Ты прекрасно можешь этим управлять, все твои психозы только в твоей голове. Я куплю тебе успокоительные — попьёшь, и всё будет в порядке. Я не об этом хотела поговорить. Если ты хочешь учиться, ты должен мне поклясться, что ты перестанешь себя так вести. На новом месте никто не знает о твоём позоре. Если ты будешь вести себя прилично, то сможешь ещё стать нормальным. Ты можешь мне это пообещать?       — Да, — шёпотом говорит Димка.       — Имей в виду, если ты примешься за старое, ты немедленно полетишь прочь из института, я запру тебя дома, и можешь попрощаться с дальнейшим образованием. Ты понял меня?       — Да, — повторяет Димка.       — И ты должен мне пообещать, что познакомишься с какой-нибудь девушкой, чтобы я была спокойна. Обещай!       — Я обещаю, — задушенно повторяет за ней Димка.       — Вот и хорошо. Я очень надеюсь, что теперь ты меня понял.       Нина Васильевна встаёт, нерешительно топчется на месте и, наконец, спрашивает:       — У тебя где-нибудь болит?       Димка быстро, слишком быстро, вертит головой:       — Нет, всё хорошо.       Мать недоверчиво смотрит на него:       — Точно? Ты меня не обманываешь?       — Точно, мама. У меня ничего не болит.       — Ладно. Мне надо съездить на работу, я с этими отчётами уже света белого не вижу. Ты сходи в магазин, деньги и список я оставила на столе.       — Хорошо.       Нина Васильевна уже почти выходит из комнаты, но внезапно поворачивается, подходит к Димке, гладит его по голове и целует в макушку. Димка вздрагивает, а мать, ещё раз погладив его по волосам, говорит:       — Это неправда, что я тогда сказала, я не понимала, что творю. Ты же не веришь тому, что я там понаговорила?       — Не верю, — покладисто соглашается Димка, с трудом выдерживая руки матери на своей голове.       После её ухода он ещё какое-то время сидит на кровати, потом заставляет себя подняться и выйти из дома. Магазин находится совсем недалеко от дома, надо только пересечь небольшой сквер, перейти дорогу, и вот ты на месте. В сквере пустынно, мало кто в такой жаркий день отсиживается в городе, когда совсем рядом прохладная река и удобные пляжи с массой развлечений.       Димка уже почти у дороги, как вдруг громкий свист заставляет его обернуться. В нескольких шагах от него, рядом с подстриженными кустами, на перилах деревянной беседки сидят его бывшие одноклассники во главе с Серёгой Громовым.       Димка затравленно озирается по сторонам, бежать некуда, да он и не успеет — бегун из него так себе, а их много, и с физической подготовкой у них полный порядок.       Всё же он резко срывается с места, но не успевает пробежать и нескольких шагов, как его хватают сзади за воротник футболки, и Громов толкает его спиной к стоящему рядом тополю.       — Далеко собралась, красавица? Забыл про должок?       — Какой должок? — Димка непонимающе смотрит на Громова, а тот довольно скалится и смеётся:       — То, что мы с тобой на выпускном начали, но так и не закончили. Ты забыл, как умолял меня трахнуть тебя?       — Я не умолял, ты сам… — последнее слово застревает в Димкином горле, потому что сильные пальцы Громова впиваются ему в шею, не давая больше произнести ни звука.       — Заткнись ты, пидорок. Говорить будешь, когда тебе позволят. Ну что, пацаны, — Серёга оборачивается к друзьям, — развлечёмся?       Затем, ухмыляясь, смотрит на Димку:       — Выбирай, как ты хочешь — по-хорошему или по-плохому?       — Эй, ребята, у вас какие-то проблемы? — громкий мужской голос за их спинами заставляет всю компанию на секунду замереть от неожиданности, а Громов, оборачиваясь, говорит:       — Слушай, дядя, это у тебя сейчас будут проб… — он застывает на полуслове, глядя на сидящего на притормозившем у края дороги мотоцикле парня в полной экипировке и чёрном шлеме с яркими языками пламени аэрографии по блестящему пластику.       Громов чуть поворачивается к замершему рядом Амирову и шёпотом спрашивает:       — Это же?..       Амиров кивает:       — Только у него в городе такой шлем, — и тут же срывается на крик. — Пацаны, это Халк. Валим.       В мгновение ока мальчишки исчезают с территории сквера, будто их и не было, а парень, не снимая шлема, спрашивает у Димки:       — У тебя всё в порядке?       Димка кивает.       — Тебя подвезти?       Димка так же молча отрицательно качает головой.       — Ну, бывай, — парень жмёт на сцепление, газует и быстро скрывается в потоке машин, будто его не было.