Нарисуй мне август

      Разговор про Димкин переезд больше не повторялся, хотя пары в универе уже месяц как начались. Богдан каждое утро подвозил Димку на занятия, и скоро все вокруг — от студентов до преподавательского состава — знали, что он брат Халка.       Состояние внутреннего напряжения, не покидавшее Димку всю его жизнь, а в последние полтора года особенно, постепенно отпускало его, жизнь налаживалась, и небо над его головой было чистым и безоблачным.       Хотя нет, одна проблема всё же была. Влечение к Богдану не проходило, а даже наоборот, становилось только сильнее.       Димка честно пытался справиться с этими чувствами, усиленно занимался аутотренингом, но ничего не помогало.       Что бы ни придумывал Димка, чтобы отвлечься от мыслей, мучавших его, ничего не срабатывало.       Спортсмены тупые, с ними и поговорить не о чем. Ага, ну точно. Богдан за вечерним чаем пускался в философские разговоры с Нинель Павловной об абсурдизме произведений Кафки, цитировал Пелевина и читал наизусть Блока. А Димка сидел в это время с открытым ртом и мог только нечленораздельно мекать.       Да кому он нравиться может вообще — перекачанный качок? Тут Димка ловит себя на мысли, что, во-первых, такая фраза сама себя исключает, ибо тавтология, во-вторых, и никакой он вовсе не перекачанный, а в-третьих, в смысле, кому он может нравиться? Да всем!       Вопрос в другом — как он вообще может хоть кому-то не нравиться? Тут Димка горестно вздыхает и грустно смотрит на страницы своего скетчбука, сплошь в набросках, в которых явно угадываются черты до боли любимого лица.       Богдан больше не приходит к нему полежать перед сном, ничего не говорит, что ему надо подстричься, и, вообще, ведёт себя так, будто Димка и в самом деле его младший брат, с которым можно посмеяться за завтраком, обсудить учёбу, а на ночь пожелать друг другу «спокойной ночи» и разойтись по своим комнатам.       А Димке так нужны эти прикосновения, что выть хочется и царапать стены ногтями. И никто не нужен больше, потому что нет никого на этом свете, кто смог затмить само солнце. А солнце у Димки только одно. И имя ему — Богдан.       Димка больше ничего не говорит ему про свою любовь. Димка так стойко и мужественно переносит свои страдания, что даже сам верит, что со временем у него всё получится.       Самообман разбивается однажды утром, когда проснувшись раньше обычного, он выходит из своей комнаты и слышит разговор Нинель Павловны с Богданом на кухне.       — Дима у нас надолго? — спрашивает она у внука.       — Думаю, да, — немного подумав, отвечает Богдан. — Тебя что-то смущает?       — Да, меня очень смущают ваши с ним отношения.       — Наши с ним отношения? — Димка прямо видит, как брови Богдана удивлённо ползут вверх. — Что ты имеешь в виду?       — Богдан, я вижу, как этот мальчик смотрит на тебя. А ещё я вижу, как ты смотришь на него, когда он этого не видит. К чему все эти игры?       — Это не игры, — вздыхает Богдан. — Я не знаю, что это. Но он никуда не уйдёт.       Нинель Павловна тоже вздыхает, а Димка с пылающими щеками и ушами прячется в ванной. Он сидит там сорок минут, пока его исчезновение не обнаруживается, и Богдан чуть ли не силой выковыривает его из этого убежища.       Потом Богдан везёт его в универ, а Димка прячет глаза и отказывается разговаривать.       На этом его злоключения не заканчиваются: возле самых ворот стоит его мать и внимательно рассматривает всех входящих.       — Пиздец, — констатирует Димка, страдальчески закатывая глаза к небу.       — Мне поговорить с ней? — спрашивает Богдан.       Димка морщит нос и качает головой:       — Думаю, я сам справлюсь. Теперь справлюсь.       — Точно?       — Точно, мамочка, — улыбается Димка. — Поезжай, а то мне может прийти на ум дурацкая мысль обнять тебя. И чья тут психика пострадает больше, её или твоя — это большой вопрос.       — Шутник, — улыбается Богдан и заводит мотоцикл.       Димка подходит к матери и, наверное, первый раз в жизни спокойно глядит ей в глаза.       — Здравствуй, мама. Что ты здесь делаешь?       Нина Васильевна поджимает тонкие губы и смотрит в упор на сына.       — Да вот, пришла посмотреть на блудного сыночка, который месяц глаз домой не кажет.       Димка безмятежно улыбается:       — Смотри.       Нина Васильевна ещё сильнее поджимает губы:       — Ты всё с этим уголовником шатаешься? И не стыдно тебе?       — Ну, во-первых, он не уголовник, а во-вторых, за что мне должно быть стыдно?       — Ты живёшь с мужиком, я не удивлюсь, если он тебя трахает, и ты смеешь смотреть мне в глаза?       Димка участливо смотрит на мать:       — Мама, я могу и не смотреть тебе в глаза, поверь, это самое последнее, что мне вообще хочется. А насчёт мужиков, и кто кого там трахает — знаешь, если бы не ты, мне, может, вообще бы такая мысль никогда в голову не пришла. Так что спасибо тебе, что вложила мне эти идеи в голову, удобряла их, поливала и всячески культивировала.       Нина Васильевна краснеет:       — Ты меня в этом обвиняешь?       — Да нет, — Димка кривит рот, — я тебя не обвиняю, я тебе спасибо говорю. Если бы не ты, я бы с ним и не встретился никогда.       Мать теряется на такой ответ сына, но тут же вспоминает, зачем пришла:       — Ты должен вернуться домой.       — Это с какой радости? — Димка удивлённо вскидывает брови на такое заявление.       — Ты должен жить дома! — безапелляционно заявляет Нина Васильевна.       — Нет, — спокойно говорит Димка.       — Нет? — Нина Васильевна задыхается от нетипичного ответа сына. — А я сказала — да! Иначе...       — Иначе что? — перебивает её Димка. — Ударишь меня? Имей в виду, мама, если ты меня ударишь, я напишу заявление в полицию. Вряд ли, конечно, твои действия попадут под какую-либо статью, но опозоришься ты знатно. Если ты всё сказала, то я пойду, у меня занятия, мне надо учиться.       Димка поворачивается и идёт по направлению к главному корпусу университета, оставив ошарашенную Нину Васильевну стоять у дороги.       После занятий он едет в клуб на тренировку. Это и в самом деле второй дом, потому что там люди, которые ему рады, потому что там общее дело, которое приносит удовлетворение, потому что там есть Богдан. Отзанимавшись, Димка идёт в административный блок, откуда слышится хохот и громкие разговоры.       Он открывает дверь и замирает на пороге.       — Ты уже решил, кого будешь отправлять на новый объект в Новосиб? — обращается к Богдану Вадим, сидя за большим офисным столом и занося данные в базу.       — Полетишь либо ты, либо Захар. Игнат нужен мне тут — на носу чемпионат России, мы должны показать себя, — отвечает Богдан, расположившись на широком кожаном диване с прижавшейся к его плечу Ритой.       — Да, Игнат нужен нам тут, — поддерживает его незнакомая Димке девушка с короткой стрижкой и бледной, почти прозрачной кожей, влюблённо глядящая на Игната.       Богдан смеётся:       — Марина, я учитывал твоё мнение, когда принимал решение, и это тоже послужило очень важным аргументом того, почему Игнат никуда не летит.       — Спасибо вам, добрые люди, — делано сокрушённо произносит Игнат, обнимая девушку и целуя её в висок.       Богдан замечает остановившегося у порога Димку:       — Дима, иди сюда. Ну, теперь все в сборе. Познакомься, это Марина.       Димка жмёт протянутую ему тёплую ладошку, а Марина с улыбкой говорит ему:       — Ты теперь наш младший брат? Самый младший и самый любимый?       Димка смущённо улыбается ей в ответ, а Богдан говорит ему:       — Ты доберёшься сегодня один домой? У нас сегодня буйное веселье намечается по поводу возвращения Марины в родные пенаты, так что я буду поздно сегодня.       — А мне с вами нельзя? — несмело спрашивает Димка, заранее настроившись на отказ.       Богдан хмурит брови, но тут поддержка приходит откуда не ждали. Рита снисходительно говорит своему парню:       — Да пусть котёночек поедет с нами, он, бедный, и так света белого не видит со своей учёбой.       Богдан машет рукой, а Димка благодарно улыбается Рите.       Ночной клуб обрушивается на Димку какофонией цвета и звука. Они сидят на втором этаже в вип-зоне, откуда очень удобно наблюдать за беснующейся внизу толпой. Димка потягивает один за другим коктейли, все очень вкусные, пытаясь определить, какой вкуснее, и в итоге совсем запутывается во вкусах.       Ребята разговаривают, обсуждают последние новости, рассказывают Марине, что тут было, пока она находилась в больнице. Димка откидывается на спинку дивана, поднимает глаза и смотрит на Богдана, который опрокидывает в себя уже неизвестно какой по счёту стакан. Рита тянет его на танцпол, вслед за ними отправляются Игнат с Мариной.       Димка перегибается через перила, ищет взглядом в толпе знакомую коротко стриженую макушку. Богдан с Ритой оказываются в поле видимости, совсем рядом, почти под ним. Рита виснет на своём парне, целует его в шею, а Богдан неожиданно поднимает голову вверх и встречается взглядом с глазами Димки. Смотрит на него так долго, что тому кажется, что шея Богдана онемела от напряжения и больше не сможет вернуться в исходное положение. Но разорвать этот зрительный контакт Димка не в состоянии, поэтому он смотрит вниз, время от времени облизывая совершенно сухие губы. Рита, закончив терзать шею Богдана, тоже поднимает вверх голову и машет Димке:       — Иди к нам, котёночек.       Димка отрицательно мотает головой — ну да, точно, устроим тройничок. Рита — святая наивность, ей и в голову прийти не может, какие мысли бродят сейчас в буйной Димкиной голове. Утопила бы она тогда в помойном ведре котёночка, даже и не задумалась бы.       Пары тем временем возвращаются обратно за стол, а веселье продолжается. Богдан сидит так же напротив Димки и уже почти не сводит с него тяжёлого и неподвижного взгляда. Рита весело щебечет что-то ему на ухо, он невпопад отвечает, машинально поглаживая её по плечу.       Димка, замерев под прицелом карих глаз Богдана, почти не дышит, в груди разливается горячий жар, руки потеют и дрожат, в горле так сухо, будто он преодолел несколько сотен километров по пескам пустыни, а ближайший оазис оказался призрачным миражом.       Разъезжаются они уже почти под утро, Рита шепчет на ухо Богдану:       — Едем ко мне?       Тот категорично отказывается:       — Не сегодня, завтра дел много, надо рано встать.       Рита легко соглашается:       — Ну, нет, так нет, я тоже хотела отоспаться как следует, — садится в такси вместе с Вадимом и Захаром и машет Димке рукой:       — Пока, котёночек.       Богдан кивает на подъехавшую машину:       — Садись.       До дома они едут в полной тишине, в таком же молчании поднимаются по лестнице. В прихожей Богдан снова долго смотрит на Димку, подходит к нему, тянет руку к его волосам, но резко, словно обжёгшись, отдёргивает её, мучительно улыбается, чуть ли не выдавливая из себя:       — Спокойной ночи, — и, не оглядываясь, идёт в свою комнату.