Нарисуй мне август

      «Данный абонент недоступен или находится вне зоны действия сети».       Эту фразу Димка слышит каждый раз, как набирает знакомый номер. Он успокаивает себя тем, что в другом регионе Богдану удобнее было сменить оператора, но тут же всплывает коварный вопрос, который портит настроение и не даёт заснуть: «Почему, ну почему он не оставил ему свой новый номер?».       Димка не находит себе места уже вторую неделю. Можно, конечно, подойти к Нинель Павловне и попросить номер Богдана. Но, каждый раз, когда он открывает рот, та смотрит на него так укоризненно, будто понимает, с каким вопросом он хочет обратиться, что слова застревают в горле, а он не способен произнести ни звука, даже при условии, что его сейчас расстреляют.       Наверняка, друзья Богдана, да и сама Рита, могли бы помочь Димке, но даже представить, что он подходит и выкладывает им, что их друг уехал, скрыв от него свои новые данные, равнозначно тому, что он ноль без палочки и ничего не значит… так, пустое место, и имени для него нет.       Поэтому Димка вздыхает, пытается отвлечься и не думать о человеке, который решил, что то, что между ними происходит — плохо и неправильно, и просто трусливо сбежал, не дав шанса себе и ему попытаться разобраться в происходящем. Получается плохо, но Димка хотя бы старается, чтобы не дать себе снова погрузиться в трясину отчаянья и депрессии.       Рита улетает на выходные в Новосибирск, а в понедельник она, счастливая, с румянцем смущения на щеках, о чём-то шепчется с Мариной, демонстрируя той новое колечко на пальце. Что символизирует это кольцо, Димка даже думать боится. К Рите у него всегда было неоднозначное отношение, а сейчас ему даже смотреть на неё больно.       Тоска по Богдану не даёт сосредоточиться на учёбе, вдобавок непонятно откуда у Димки то и дело возникает ощущение чьего-то взгляда, когда он идёт по улицам или сидит с однокурсниками в кафе. Он списывает это на стресс и повышенную нервозность, но ощущение беспокойства и неприятного покалывания вдоль позвоночника с каждым днём только сильнее.       — Плохо выглядишь, — замечает однажды Гриша. — Снова не спишь?       Димка слабо улыбается:       — Да сплю, просто в голове много всего разного, не знаю, как разгрести.       — А Халк надолго уехал?       Димка пожимает плечами.       — Я слышал, — продолжает Гриша, — что кто-то из них совсем в Новосиб должен будет переехать, чтобы была преемственность и всё такое, чтобы сохранить свою идеологию. Интересно, кто это будет.       Димка бледнеет и смотрит через плечо Гриши в окно, за которым и без того хмурое небо затягивается ещё более мрачными тучами. Кто это будет?       Димке кажется, что он знает ответ на этот вопрос.       «Вот так, значит, Халк? Вот так ты решил поступить со мной?»       От мысли, что Богдан с такой лёгкостью бросил его, сам за них двоих решил, как кому будет лучше, становится так тошно, хоть с обрыва на дно реки. Димка прощается с Гришей и едет в клуб. Уже открывая дверь, он слышит негромкий свист за своей спиной и знакомый голос:       — Новиков.       Димка оборачивается — неподалёку, на детской площадке, раскачивается на качелях Серёга Громов и смотрит на него абсолютно нечитаемым взглядом.       Димка удивлённо приподнимет одну бровь и не двигается с места.       Громов спрыгивает с качелей и подходит к нему.       — Поговорим?       Димка скептически отвечает:       — А есть о чём?       Громов морщится и примиряюще просит:       — Но выслушать-то меня ты можешь?       — Не имею ни малейшего желания, — отрезает Димка и вновь берётся за дверную ручку.       Громов толкает дверь обратно и держит её ногой, не давая открыться:       — Пожалуйста, — произносит он совсем невероятную фразу, и Димка замирает от абсурдности происходящего. Надо же, сам Громов, оказывается, знает, что существует такое слово.       — Братишка, всё в порядке? — голос Игната за их спинами выводит Димку из состояния прострации.       Серёга поворачивается на звук голоса и тут же отпускает дверь.       Игнат смотрит на Громова и спрашивает:       — Ты кто? — и поворачивается к Димке. — Он тебя как-то беспокоит?       Димка усмехается:       — Да нет, мы просто разговариваем.       — Ну, разговаривайте, — Игнат смотрит на Громова. — Не нравится мне твоё лицо, обидишь моего брата — я тебе яйца оторву и сожрать заставлю. Понял меня? — Игнат преувеличенно дружелюбно улыбается и ждёт ответа.       Громов кривится:       — Я и не собирался…       — Ты понял меня? — повторяет Игнат, а улыбка становится ещё шире.       — Я понял, — вымученно отвечает Серёга.       — Люблю понятливых, — Игнат хлопает парня по плечу и входит в клуб.       Громов смотрит на Димку:       — Поговори со мной. Чего тебе бояться? Когда за твоей спиной вот такие, клонированные как на подбор, бояться надо не тебе. Кстати, я всё понять не могу, как ты с ними смог задружиться.       — А ты и не пытайся, а то тебе что-нибудь на ум непотребное придёт, ты это озвучишь, а я это обязательно передам. Так что не надо рисковать, — фыркает Димка и уже весело смотрит на Серёгу.       — А ты изменился, — задумчиво смотрит тот.       — Учителей слишком много было, которые очень доходчиво объяснили, что надо меняться, а то тебя всю жизнь будут иметь такие вот, а ты только плакать будешь да по психушкам отлёживаться.       — Прости меня, — неожиданно говорит Громов.       Димка замирает от удивления:       — Что?       — Я тогда, в последний раз, ждал тебя, ждал… извиниться хотел. Я ведь в курсе был, что ты в такую больницу из-за меня попал. Думал много. А потом тебя увидел, и в меня снова как вселилось что-то. Со школы ведь так повернулось у меня в голове, когда твоя мать тогда выдала эту ценную инфу. Видел тебя, и у меня башню срывало. В мыслях было одно, а слова другие вылетали.       Они идут по тенистой аллее парка, и Димка, опустив голову, внимательно слушает Громова.       — Я пока тебя не видел, думал, каким ласковым с тобой буду, целовать тебя хотелось, обнимать, дурацкие глупости шептать тебе на ухо и смотреть, как ты краснеешь. А потом я тебя видел, и мои предохранители перегорали на раз. Такое дикое желание было нагнуть тебя прямо при людях и делать с тобой чёрт знает что. Зря тогда твоя мать про тебя эту правду выдала. И тебе жизнь сломала, и мне.       — Это была неправда, — Димка останавливается и в упор смотрит на Громова. Тот тоже останавливается:       — В смысле неправда?       — В смысле, что моя мать сама себе легенду придумала, сама в неё поверила, и сама же пыталась предотвратить то, чего не было. Моя мать не совсем здорова, — Димка отворачивается, в горле першит, а глаза щиплет от притаившихся совсем рядом слёз.       Громов ошарашенно опускается на ближайшую лавку:       — Вот я еблан, — голосом, полным сожаления, говорит он. — Но постой, тебе же нравилось, я точно это знаю, я это чувствовал, тебе нравилось, когда я тебя целовал.       — Нравилось, — соглашается Димка и садится рядом, — но если бы не моя сумасшедшая мать, и твоё маниакальное упорство, я никогда бы об этом и не узнал. И жил бы себе спокойно. Но вы на славу постарались с ней на пару. Вам орден дать надо.       Они сидят так какое-то время, молчат и смотрят на проносящиеся вдалеке, за деревьями, машины. Потом Громов несмело накрывает Димкину руку своей и спрашивает:       — Может, мы попробуем всё начать сначала?       Димка, так же, не поднимая глаз и мягко высвобождая руку, отвечает:       — Нет, ничего уже не получится. Ты опоздал. У тебя ведь действительно был шанс, я и в самом деле дурел тогда, когда ты меня прижимал по углам. У меня всё в голове отключалось. Но тебе надо было самоутвердиться за мой счёт. А сейчас время ушло, и я уже другой, и обстоятельства не те.       — Один раз, — умоляюще просит Громов. — Всего один раз, и ты меня больше не увидишь.       — Ты не понимаешь, Серёжа, — впервые в жизни Димка смотрит на Громова и чувствует себя сильнее и старше, и совсем не боится его, и в горле не перехватывает от безысходности. — У меня ведь так никого и не было. А это уже стало для меня слишком важным, чтобы вот так ради жалости или старой дружбы-вражды сделать это с человеком, к которому нет никаких эмоций. Так что придётся тебе похоронить эту свою фантазию. Ты прости, мне надо идти.       Димка встаёт со скамьи:       — Но спасибо, что ты пришёл и всё это сказал. Это много значит для меня. Мне теперь спокойнее, что ты всё понял, ну, или хотя бы постарался понять.       Димка идёт по дорожкам парка, на душе легко и спокойно, словно ещё одна тяжёлая ноша свалилась с его плеч. Та поддержка, которую дала ему его новая семья и в самом деле сделала его сильнее, увереннее и уравновешеннее. Когда ты знаешь, что ты не один, что тебе есть на кого опереться, когда у тебя есть люди, которые не предадут и не бросят, жить становится так просто и понятно, что страшно вспомнить время, когда было всё по-другому.       Димка возвращается в клуб, в голове уже созрело решение, он заглядывает в один из залов и находит взглядом Марину.       Та, увидев сигнализирующего ей Димку, спешит к нему, поправляя на ходу короткие волосы.       — Что хочет мой любимый младший братик? — улыбаясь, спрашивает она.       Димка решительно начинает:       — Мне нужна твоя помощь. Мне кажется, что именно ты сможешь понять меня.