Безжалостный Бетховен.

Наливаю в стакан такое непривычный виски. Вкус слишком резкий, но это даже успокаивает. Допив эту порцию, едва сдерживаю желание продолжить. Но тут же резко одергиваю себя: сегодняшний день требует ясных мыслей. Кто придумал этот бред? Что за «закон о пропаганде гомосексуализма»? Я понимаю, что мое дальнейшее развитие карьеры требует как минимум моего одобрения, а то и поддержки. Накануне — выборы. Я в какой-то мере рад, что придется оставить эту должность. Она единолично твоя. Звание премьер-министра меня более чем устраивает. Конечно, все будет так, если только ты победишь в выборах, но разве тут могут быть сомнения? Мы не виделись с момента того происшествия в твоем доме. Интересно, почему все яркое, что происходит в моей жизни, связано с твоим жилищем? Что случится, если я поселюсь у тебя...? Нет, мои мысли текут явно не в том направлении. Нужно думать о работе. Сегодняшнее заседание прошло на редкость оживленно. Дума будто разделилась на две части: сторонники и противники, и вела оживленные споры. То, что резко бросилось в глаза, это неестественно резкая критика Владимира Вольфовича. Сколько я помню его, он никогда не являлся сторонником однополых отношений, а тут такая защита. Жириновский изо дня в день все больше поражает меня. Похоже, сегодня мои мысли не желают отправляться в нужное русло. Я готов думать о чем угодно, но только не о работе. Именно поэтому я думаю о тебе. Черт, глупо, но я думаю о тебе почти всегда. Независимо от времени, места и всего иного. Ты накрепко засел в моих мыслях. Странно это все. Твои губы, руки, тело.... Это сводит меня с ума. Раз за разом я возвращаюсь к мысли, что моя жизнь без тебя будет запредельно ужасной. Я и помыслить не могу, что все может измениться в один миг. Ты до боли нужен мне. Пожалуйста, не покидай меня. Я сам себе противен. Взрослый мужчина, а готов как угодно унижаться, лишь бы ты так же, по-прежнему близко. Падаю на кровать лицом вниз. Щеки пылают от мыслей, что крутятся в голове. Тело руководствуется иными желаниями, нежели душа, которая подчиняется сердцу. Возбуждение волнами накатывает на меня. Бедра сами по себе сильнее вжимаются в одеяло. Переворачиваюсь и смотрю вверх. Эти белые стены стали для нас облаками. Давай улетим? Меня уносит. Рука тянется к штанам, пальцы расстегивают пуговицы на рубашке. Зажмуриваю глаза до звездочек в голове, но твое лицо не перестает мерещиться мне. Стягиваю с себя одежду и чувствую холод. Забравшись под одеяло, я провожу ладонью по своему телу. Никогда прежде мне не приходилось вот так, самому, скрываясь ото всех, когда рядом нет любимой жены. Жена! Эта мысль отрезвляет меня. Силой отнимаю руки от вставшего члена, и нужно признать, что это удается мне с большим трудом. Дотянувшись до стакана виски на тумбе, я залпом выпиваю всю жидкость. Как же так получилось? Несколько часов спустя мы встретились. Разговор получился очень скомканным, странным, но до безумия запомнившимся. - Ты не поедешь один! - Дмитрий Анатольевич, что вы себе позволяете? Я вталкиваю его в единственную комнату в здании, где нет камер видеонаблюдения. Прижимаю его к стене, оперевшись руками в стену по обеим сторонам от него. - Владимир, послушай меня... - Нет, это ты послушай. Не слишком ли ты много на себя берешь? Неужели ты считаешь, что вправе давать мне указы? - Вообще, именно так я и думаю, я все еще твое начальство. Ты тяжело вздыхаешь и произносишь ответ таким тоном, будто разговариваешь с маленьким ребенком, у которого отобрали леденец: -Пойми, это на благо государству. Так нужно. Все будет в порядке. Там тысячи наших людей, мы воюем в Афганистане не первый год. - Вот именно это я и имею в виду! За пять лет там, уж поверь, есть масса людей, которые только и ждут подобного происшествия! Какая для них удача — премьер-министр в Афганистане! -Успокойся, - усталым тоном, почти шепчешь ты. Отходя от стены, к которой все это время я продолжал тебя прижимать, ты оказываешься невозможно близко ко мне. Кладешь голову на плечо. Так мы и и стоим: мои руки упираются в стену, а ты дышишь мне в шею. Дыхание перехватывает, но я не смею сделать ни движения, чтобы не разрушить такой редкий момент близости. Ты тоже не шевелишься. Мы стоим так около двадцати минут. Рядом с тобой время бежит совершенно иначе. - Все будет хорошо, - ты первым нарушаешь тишину. В ответ на это я лишь киваю. Что я еще могу? Если бы ты позволил, то я отправил бы тысячи людей для твоей защиты, но нет же! Ты просто неисправим! - Владимир... - Да? Я не решаюсь произнести эти слова. Вся моя сила духа в миг исчезла, а решительность оставила меня. Я не могу, просто не могу. Ты пойми, что это не так просто. - Нет, ничего. Ты приподнимаешь мою голову за подбородок и смотришь в глаза. Долго, искренне. Высматриваешь что-то в моем лице. А потом тише прежнего произносишь: - Я тоже, Дмитрий. Развернувшись на пятках, ты уходишь, оставляя меня одного в полных смятения чувствах и растерянности. Я, конечно, не сомневался, что ты очень проницателен, но не до такой же степени! Если все это лежит на поверхности настолько, что так легко замечаемо, то есть ли смысл скрывать все? Затем резко одергиваю себя. О чем я думаю? Я — Президент страны, которая никогда не станет настолько либеральной, чтобы принимать однополые отношения как должное. Тем более, когда эти чувства возникают у столь высокопоставленных лиц. Да, все это потом. Сейчас — только твоя безопасность. Я не переживу, если что-нибудь случится.