Ольга

настроение: https://www.youtube.com/watch?v=c-7kuvyG-XU Проснувшись, она не сразу поняла, отчего так светло. А поняв, вскочила, как ошпаренная. По улице под окном спальни прогуливались няньки с детьми, спешили куда-то мужчины. Прикрываясь от ветра, утопая каблучками в снегу, прошла молоденькая курсистка. По другой стороне улицы маршировал отряд ополченцев. И где-то неподалеку надрывался мальчишка-газетчик. На фронте союзники окончательно вывели свои войска с Галлипольского полуострова, да ещё помер какой-то Альцгеймер. В театре «давали» Сильфиду. Но все эти события не шли ни в какое сравнение с тем, что Павлина проспала. Вот вроде только что на лестнице стояла с полным фартуком крупных жемчужин. Приснится же такое! И жемчуг, и барин со своей любовницей. ЧАЙНИК!!! На кухне в своей неспешной манере трудилась Зулейха. Отчего-то сегодня она тоже сменила своё красивое пестрое платье на строгое, но совершенно ей не подходившее, форменное одеяние прислуги. Не пожелав расплести свои многочисленные косы, женщина соорудила из них пучок на голове, и для красоты прикрыла его белой шелковой розой. Но лицо у кухарки было недовольное. Когда она пришла сюда утром, ни в коридоре, ни в кухне, никого не было. Чайник на плите стоял, только что вскипевший. А что горничная проспала, так это не кухарки забота, а экономки. Да и не проспала она вовсе. В три часа, как обычно, вскочила, и работать ушла. Да видать, потом снова вернулась зачем-то, и уснула. Зимой всегда спать больше хочется. Генриетта только плечами пожала. Она вообще не заметила, что Паша проспала. Какой с девчонки спрос? В доме чисто, мусор вынесен. Лестница блестит, ковер, как новый. И хватит время на пустые разговоры переводить. Дел сегодня много. Экономка тоже оделась в свой лучший наряд. Отчего-то лучшим у неё было шерстяное и черное одеяние, но зато с огромным кружевным воротником. Она поправила туго завитые локоны, и сурово глянув на Павлушу, отправила её переодеться в шелковое платье, а после к барину пожаловать. Время-то обеденное. Борис Игнатьевич обычно обедал вечером у себя в кабинете и сразу ехал на службу. А в это время он, как правило, ещё спал. Но сейчас обед был накрыт в столовой. Барин, хоть и сонный, но весь какой-то сияющий, сидел за большим круглым столом. А рядом обедала «столичная фифа». Теперь Павлуша её хорошенько разглядела. Дорого, но очень просто одетая, аккуратно причесанная. Девушка с большими глазами. И взгляд у неё был пронзительный, и какой-то пугающий. Хотя сама она приветливо улыбнулась. Горничная покраснев, подкатила к столу тележку с первой переменой блюд, и принялась дрожащими руками переставлять с неё на стол тарелки. Господа молча следили за каждым её движением. Будто находились не на обеде, а в синематографе. -А вот и наша нарушительница, - весело сообщил, наконец, Борис Игнатьевич, - горничная Павлина. Девушка покраснела до корней волос, и стояла, потупившись и теребя белоснежный передник. -Отчего же, милая, ты ночью в спальне не сидела, как приказано было? – продолжал барин. Лицо у него было спокойное. Было видно, что он не сердится. -Какая ж ночь после первых петухов? – удивилась Паша, - я всегда в это время работать начинаю. -Вот тебе и разница меж селом и городом, - кивнула утренняя гостья, - в другой раз на деньги будем спорить. Сказавши это, она легким взмахом руки дала понять, что горничная свободна. -Тоща, - поджав губы, тихо сказала «фифа», когда Павлуша уже выходила из столовой, - но я подумаю. -Изволь, - лучезарно улыбнулся Борис Игнатьевич, - ты себе представить не можешь, как много для меня значит твоё согласие. «Фифу» звали Ольга Андреевна. Павлуша мигом смекнула, что эта барышня тут на особом положении. Со стороны все выглядело, как обычно. Никаких непотребств, вроде толпы цыганок и ночных кутежей, как это было принято у купцов, хозяин себе не позволял. Борис Игнатьевич жил тихо, со всеми своими женщинами был вежлив и обходителен. Он ходил с ними в театр и синематограф, на ставшие модными в последние годы политические собрания и литературные вечера. Не пропускал выступлений заезжих столичных артистов. А с одной особенно ярко размалеванной девицей он даже посещал цирк. Но поутру, тотчас после завтрака, его дамы привычно испарялись. Барин никого на содержание не брал. Подарки, когда случалось их кому-то делать, заказывал по журналам. А цветы доставляли из оранжереи прямо по адресам, не занося роскошные букеты к заказчику в особняк. С Ольгой Андреевной все было иначе. Даже неискушенная в таких делах Павлуша мигом смекнула, что тут у барина любовь. «Фифа» поутру осталась в доме, спокойно дождалась, пока Борис Игнатьевич спать ляжет, да и укатила куда-то. Вечером за обедом барин восторженно рассматривал её покупки, доставленные курьерами со всего города. Несмотря на протесты своей дамы, сам все оплатил, и дал посыльным «на чай». Во всех комнатах появились букеты, даже в господской уборной. Когда влюбленные вдвоем оставались, хозяин все Ольгу за руку держал, да в глаза ей смотрел. А в его личную турецкую баню они вместе париться ходили. Хотя не все меж ними было гладко. Довольно часто они спорили, а может даже ругались, кто их разберет, эти господские разговоры. Голос у Ольги Андреевны был тихий, но строгий. Павлуша часто его слышала, проходя мимо запертого хозяйского кабинета. Как и многие сильные люди, во время спора «фифа» тона не повышала, а ругалась тихо, ровно. Всю ту неделю, что Ольга в доме прожила, Борис Игнатьевич словно на крыльях летал. Со своей подругой он был готов разделить не только дом и состояние, но и все свое свободное время. Вдвоем они посещали театр и принимали каких-то богато одетых гостей, иной раз остававшихся на ночь. Вдвоем спали днем. Своей комнаты у девушки в доме не было за ненадобностью. Вместе по очереди курили кальян, хотя у Ольги Андреевны были свои тонкие дамские папиросы, аккуратно упрятанные в золотой портсигар работы Фаберже*. Они даже на службу однажды вместе отбыли. Дворник Махмуд задорно подмигивал Павлуше, а Генриетта и Зулейха хмурились. Кухарка «фифу» недолюбливала. Она в доме давно служила. Не первый раз по поводу приезда Ольги Андреевны всю прислугу в праздничные платья переодевали. Да только вот глупый влюбленный барин всякий раз надеется, что эта злобная баба у него насовсем останется. А Ольга всегда к себе домой возвращается. Кто её знает, может замужем она! У Павлуши был свой повод к этой женщине с настороженностью относиться. Странная она была, эта Ольга Андреевна. Где бы Паша ни трудилась, что бы ни делала, она все время этот опасный взгляд на себе чувствовала. Приказывать барышня умела и любила. То и дело отправляла она горничную то в одну лавку, то в другую. Покупки приходилось всякий раз в руках тащить, какими бы они ни были тяжелыми и большими. Посыльного она Паше брать запрещала, и горничной казалось, что её в чем-то подозревают. Всякий раз покупки оказывались пустячными. То пряники, то табак из турецкой лавки. И ни разу Павлуша ничего не потеряла, и денег себе не присвоила. А когда за нею погналась огромная уличная дворняга, «фифа» её прямо у дверей поджидала. Даже шубу на плечи накинула, да на крыльцо вышла. А под самый новый год, Ольга Андреевна взяла горничную с собой к модистке. По дороге все расспрашивала про её работу. Бывают ли у горничной выходные, довольна ли она службой и жалованием. Как ей живется у Бориса Игнатьевича, и нет ли у девушки молодого парня на примете. Разговоры эти навели Павлушу на странную мысль. Уж не подозревает ли её «фифа» в каком-нибудь непотребстве? Много слухов по Москве ходило о том, как господа с прислугой балуют. Князья да графы на удивление часто уходили в загул то с горничной, то с нянькой своих детей. А то с продавщицей в модной лавке. Случались даже похищения и побеги. Если так себя ведут московские дворяне, что же тогда творится в столице? В модном доме Паша оробела. Все здесь буквально кричало о дороговизне. Огромные букеты, пышные драпировки, обитая бархатом мебель. Служившие в доме девушки тут же обступили вошедших. Приняли у них верхнюю одежду, не смутившись бедненьким тулупом горничной. Ольга Андреевна, примерив лишь одно платье, черное, кружевное, тут же удобно устроилась на диване, и заказала бутылку шампанского. -А теперь мы тебе что-нибудь приличное выберем, - сказала она Паше тоном, не терпящим возражения, - на цену можешь не смотреть. Это подарок. Спорить Павлуша на решилась. Краснея и смущаясь, скинула своё форменное платье, и со страхом уставилась на помощницу модистки с ворохом чего-то тонкого, светлого и кружевного. Сияющего бисером, играющее вышивкой. Такой одежды у девушки в жизни не было. Она и смотреть-то на такие платья боялась. На всякий случай районы с богатыми магазинами стороною обходила. Чтобы даже случайно на роскошные московские витрины не заглядываться. Дивилась только, кто и где в таких платьях, перьями да живыми цветами украшенных, ходит? На улицах что-то не видать. Купили ей все. А такого тонкого белья девушка отродясь в руках не держала. Ольга Андреевна даже сама встала, да помогла одеваться. Взяла Пашу за плечи, и заставила выпрямиться. Сутулиться в такой одежде было стыдно. Правда, ничего особенного она для Павлуши не выбирала. Но для человека, ещё полтора года назад носившего магазинный ситец только по праздникам, все эти вещи были чем-то неземным. Даже простое, безо всякой вышивки, пальто. Зачем, к примеру, Паше две блузки? Тело-то одно. Вещей было так много, что для них пришлось купить в соседнем магазине небольшой дорожный чемодан. Тут Павлуша насторожилась. А когда на пороге дома её встретила какая-то чужая, азиатского вида, девица в форменном шелковом платье, Паша и вовсе испугалась. Никак ей от места отказать решили!