Ольга

Новогодняя ночь в полицейском участке выдалась обыкновенная. Не хуже прочих. Неспокойная, с арестованными на улице пьяными студентами, распевавшими сейчас что-то революционное в арестантской. Недопитую бутылку пришлось у них забрать, чтобы молодым людям не пришло в голову её разбить, да непотребство какое устроить. Начальник участка, господин Журавлев, праздновал дома. А его заместитель Тарасов сейчас ломал голову над протоколом задержания. По новым, вышедшим ещё в девятьсот пятом году, правилам, «политических» арестованных должно было держать отдельно от уголовников. Но вот являются ли участники пьяного дебоша «политическими», никто понять не мог. Происхождение и образование вроде бы указывали на политику. Но спор вышел из-за гулящей бабы. А последующая драка и вовсе не выдавала в задержанных людей благородного происхождения. -Господин Тарасов, - в дверь кабинета неуклюже протиснулся дежурный, - там это. Бабу привели. -Пьяная? – уточнил полицейский, не поднимая глаз от протокола. -Вроде нет, - задумчиво потупился дежурный, - и на гулящую не похожа. Но все одно какая-то дурная. Тарасов с тяжелым вздохом поднялся, оправил портупею, откашлялся. Строго глянул на дежурного, и вышел вслед за ним из кабинета. В просторной комнате, где обычно работали трое дознавателей, сейчас было пусто. Подле одного из столов сидела дама. В мокром черном кружевном платье с розовым поясом, с растрепанными рыжеватыми волосами и заплаканными большими глазами. Шубы и шляпки на ней не было, и женщина дрожала, как осиновый лист. Обуви тоже не было. Чулки были порваны. Испуганный взгляд блуждал. Мужчина призадумался. Роду он был мещанского, как и все присутствующие. А женщина по виду дворянка, да ещё и не из бедных. Эдакое платье, из вышитого кружева, стоило годового жалования полицейского заместителя. Такие бабы, даже если и занимаются проституцией, то любовники их не чиновники, и даже не купцы. К таким женщинам ездят графы и великие князья. Политическая она, или нет, надо ещё выяснить. Только что с нею сейчас делать? Женщины создания нежные. Что будет, ежели она в обморок грохнется? В участке нюхательной соли нету, помочь ей никто не сможет. Кто их знает, баб этих? Может помрет со страху. Вон она какая, тоненькая. В чем дух держится, непонятно. Точно помрет! -Сбегай за Лазарем, - шепнул он, легонько подталкивая дежурного в спину, - пущай он винца с собой прихватит. Для сугреву. Лазарь Наумович Черновицкий проживал неподалеку. Крещеный еврей, он смог преодолеть невидимую границу, именуемую «чертой оседлости», запрещавшую иудеям проживать и работать в черте города. Ухитрился экстерном окончить университет, и даже занять государственную должность. Но в полицейском участке мужчину ценили не за ум. Лазарь со своими огромными глазами и тонкими чертами лица был незаменим, когда дело касалось женщин. Он мог договориться и с пьяной проституткой, и с истеричной барышней. Бабы от него просто млели. Следователь примчался тотчас же. Нового года он не праздновал, женат не был. В этот поздний час ещё не ложился, читал. Он вопросительно глянул на Тарасова, и потребовал бокал. Поить дворянку вином из горла, и даже из стакана, оказывается, совсем неприлично. Женщина, которую за это время нарядили в просторную форменную шинель, немного отогрелась и успокоилась. Но в себя толком не пришла. Несла какую-то чушь, то и дело принимаясь рыдать. -Как вас звать, уважаемая? – подсел к ней следователь Черновицкий, - сколько вам лет? -Павлина Обойникова, - пролепетала женщина, краснея и смущаясь, - восемнадцать. Лазарь сделал вид, что не удивлен. На восемнадцатилетнюю дама уже не тянула, хоть и была молода и стройна. Но женщины иной раз убавляют свой возраст по причинам, известным только им одним. Из дальнейшей беседы выяснилось, что дама, и правда, не в себе. Заламывая свои холеные руки в черных длинных перчатках, она причитала, как деревенская девка. Что у неё лицо украли. И какая-то Фифа сейчас в её юбке ходит, а бедную Павлушу теперь мамка не узнает. -Революционерка? Бомбистка? – строго спросил заместитель. -Едва ли, - задумчиво отозвался следователь, - и кого в новогоднюю ночь взрывать? -Морфинистка? – с сочувствием поинтересовался Тарасов. -Не исключено, - пожал плечами Лазарь Наумович, - скорее всего она откуда-то возвращалась одна, а по дороге на неё напали. Сняли шубу, шляпку и ботинки. От чего у бедняжки случился нервный припадок. Её бы в Преображенскую*, профессору показать. Санитары, люди многоопытные, появились через два часа. Телефонов, стоивших целое состояние, и невероятно упрощавших переговоры, ни в участке, ни в больнице не было. Пока дежурный по старинке туда обратно обернулся, госпожа Обойникова совсем притихла. Два бокала вина сотворили с нею простое бытовое чудо. Медикам даже не пришлось прибегать к своим обычным приемам, хотя эфир у них был наготове. Дама не сопротивлялась. Дала себя в карету скорой помощи усадить, и шинель без сопротивления отдала. Лазарь с грустью поглядел ей вослед. Красивая женщина. Жаль, что сумасшедшая. *** -А вы, милостивый государь, кем госпоже Обойниковой приходитесь? – профессор Вырубов** поглядывал на богато одетого господина внимательно и вежливо, как это умеют делать хорошие следователи и доктора. -Я её… гражданский супруг, - смущенно кашлянул Борис Игнатьевич, - вот её документы. Там дальше, поглядите, наша фотокарточка. Уверяю вас, Оленька меня узнает. Не пойму только, отчего это ей в голову такая причуда пришла, нашей уволенной горничной прикинуться. -Раздвоение личности, - профессор философски спокойно просматривал бумаги, - человеческий мозг ещё достаточно мало изучен. Видимо, ограбление спровоцировало. Всколыхнуло что-то в подсознании. Директор ночью Ольгу на поезд в Санкт-Петербург провожал, и в общем веселье не участвовал. Жаль было вот так любимую отпускать. Но работа была слишком важна для обоих. И объединяла не хуже привычных романтических ужинов и посещения театров. Так что к поискам сбежавшей напуганной горничной он приступил только утром. Найти Павлушу в доме не удалось, и Гесер был вынужден задействовать резервы в лице Семена и Яшки. Втроем они довольно быстро разыскали в Москве девушку в черном кружевном платье. То, что вверенная его заботам горничная не погибла, радовало. Плохо было, что число знающих о подмене тела Ольги множилось. Оставалось только вызволить из-под врачебной опеки Павлину. Паша барину не удивилась. На вопросы врача о нём отвечала уверенно, Гесеру даже колдовать не пришлось. Девушка она была простая. Врать не умела совершенно. И раз уж было принято решение ей память не стирать, значит, с нею придется договариваться. Оставшись с горничной наедине, он спокойно прошелся по аккуратной, дорого обставленной палате. Поглядел в окно на улицу. «Матросская тишина», где стояла лечебница, была улицей окраиной. Очень тихой и малолюдной. Голодных птиц на дороге было больше, чем прохожих. Девушка следила за ним молча. -Простите нас, Павлина, - твердо начал Гесер, - у нас нет другого выхода. Со своей стороны я обещаю, что ничего плохого с вами не произойдет. Через какое-то время Ольга Андреевна вернется, и станете вы снова голубоглазой блондинкой. Ваша работа будет щедро оплачиваться всё это время. -Почему я? – она шмыгнула носом, но не заплакала. -Для работы нужна была здоровая сильная девушка, - спокойно пояснил директор, - которую никто в столице не знает. Все остальное случайность. Вас никто специально не искал и не выслеживал. Ольга даже сомневалась, пока не увидела, как вы от собаки с самого рынка убегаете. Итак, какое вас устроит жалование? Я удвою любую названную вами сумму. -Вы колдун, - недоверчиво протянула Паша, - можете все, что хотите о мной сделать. И вам за это ничего не будет. -Почти любое заклинание с успехом заменяет сторублевая ассигнация, - усмехнулся директор, - вещи, действительно важные для меня, нигде не продаются. Про магию с ассигнациями Павлуша и сама догадалась. Стали бы полицейские с нею любезничать, будь она простой горничной? Отругали бы, да пешком по морозу в лечебницу отвели. Кружевное платье их с толку сбило. Врачи не были так же легковерны. Здесь, в больнице, она денежное колдовство на себе в полной мере прочувствовала. Поместили её сначала в общее отделение, вместе с мещанками да крестьянками. В холодной комнате шесть железных коек с тонкими одеялами и дешевым бельишком было. На завтрак, обед и ужин жидким супом угощали. Один кусок хлеба на день выдали. А как барин её пребывание оплатил, тут же в теплую палату для дворян перевели. С паркетными полами, шелковыми шторами и кроватью с вышитым бельем. Обед из ресторана доставили. За эти два дня Павлуша об устройстве общества больше думала, чем за всю прошлую жизнь. -Не давайте ответа прямо сейчас, - предложил Борис Игнатьевич, видя её замешательство, - у вас ещё будет на это время. Поедемте домой? Павлуша подумала, и согласилась.