Ольга

Слово чести Муня на удивление сдержала. Хоть и было это для неё чрезвычайно трудно. Любопытство переполняло до такой степени, что на всю оставшуюся неделю великого поста она позабыла про сон и недозволенные сладости. Невероятным усилием воли женщина отстояла всенощную, и после обеда они с Ольгой уже ждали Распутина в своем экипаже, чтобы ехать на праздничное гулянье. Попутчики расцеловались, обменялись крашеными яйцами и куличами. На Ольгу никто не обращал внимания. Она уже привыкла быть для всех человеком невидимым. Её брали с собой для развлечения по дороге, но если в экипаже был ещё кто-то, компаньонке предстояло провести путь в молчании. Первый раз дозорная ехала так близко к старцу. Со времени их первой встречи он сильно изменился. Стал какой-то дерганный, да и глаза из голубых превратились в серые. Торжества по случаю светлого праздника шли по всему городу. Но дочь камергера Головину ждали на главном из них, проходившим между Исаакиевским собором и Зимним дворцом. Именно здесь собирался цвет столичного дворянства. Великие князья, император с семьей, и весь без исключения двор вдовствующей императрицы. Народу было так много, что Муня не решилась присутствовать на службе. Посетила крестный ход и всенощную в храме поскромнее. Да и переодеваться не пришлось далеко ехать. Ольге по случаю праздника было подарено белое платье. А Распутин не пожелал изменить своему черному сюртуку. Он сошел за два дома до Сенатской площади. Наследнику снова нездоровилось, до Царского села он мог и не доехать. А привести старца Григория во дворец не позволяла вдовствующая императрица. Целителю приходилось встречаться со своим маленьким пациентом на квартирах у лакеев и фрейлин. Странный это был праздник. Вокруг пышно разодетых вельмож и их жен с детьми сновали люди в серых шинелях. Ольга наметанным глазом тут же вычислила почти всю охрану, и удивилась её количеству. Полицейские числом едва ли не вдвое превосходили всех присутствующих. И если это так называемый «тайный сыск», то почему они так сильно выделяются? Хотя, объявись среди этой публики бомбист, он бы, пожалуй, побоялся действовать открыто. Слишком много детей. Полно разночинцев, собравшихся поглазеть на царя с царицей. Подобраться к последним было совершенно невозможно. Кольцо полицейских вокруг них заметно уплотнялось. Над головами прогуливающихся людей «плыл» двенадцатилетний мальчик, которого нес на руках мужчина в матросской форме. Царевич был в парадном мундире, улыбался и махал рукой. Можно было подумать, что наследника демонстрируют публике. Но, скорее всего, он просто не мог идти сам. Ольга проводила мальчика взглядом, и улыбнулась. Какой же он незаконнорожденный? Дагмара, его бабушка, наградила всех детей и многих внуков большими широко поставленными глазами. Алеша был как две капли воды похож на своего отца, тоже одетого в парадный мундир. Но слухи наполняли Санкт-Петербург. Говорили о многочисленных любовных связях царя и царицы, о царских бастардах, живущих чуть ли не в каждой крупной европейской стране. О том, что все женщины царской семьи сожительствуют с Распутиным. Слухи эти брали начало в ближайшем окружении правителя. Их распускали люди, получавшие у него жалование. При этом дозорная точно знала, что многие из тех, кого принято называть «элитой», ведут себя в быту куда распущеннее старика. Муня кому-то помахала, и в экипаж весьма грациозно для своих габаритов впорхнула полная женщина. Изысканно, хоть и просто одетая, в диадеме и с букетиком фиалок вместо броши. Ольга поклонившись, привычно потупилась. Она вновь должна была стать невидимкой. Но пришедшая дама приветливо ей улыбнулась и поздоровалась с каждой женщиной отдельно. Из чего стало понятно, что компаньонка тоже может принять участие в разговоре. Дама оказалась фрейлиной её Величества. Они с Головиной были давними подругами, да только виделись редко. Анна Вырубова* тоже близко дружила с Распутиным, и, скорее всего, снабжала пикантными сведениями его секретаря. Но на Ольгу она произвела скорее приятное впечатление. Госпожа Вырубова жила в царской семье на том же положении, что и Ольга у себя на службе. Ни о какой личной жизни женщина давно не помышляла. Замуж вышла по настоянию царицы, и с мужем в настоящее время успела расстаться. Каждая минута её жизни принадлежала Александре. Единственной мечтой была смерть на службе. Все беды царя и его семьи были и её бедами. Анна с возмущением опровергла слухи о незаконном происхождении наследника престола. У царицы попросту не было возможности уединяться. Любой человек, подошедший к ней, бывал тут же окружен полицейскими. Это продолжалось уже много лет. Чтобы проехать в Царское село, предстояло преодолеть три поста охраны и личный досмотр. Царь, наученный горьким опытом покойного деда**, свою семью берег, хоть и ненавидел такую жизнь. Её Величество постоянно была на виду. Хотя даже расписанный поминутно день Александры не давал ей оправдания в глазах общества. Для всех она была лишь мать, а царица из неё получилась так себе. Когда она не была занята в госпитале, то почти не отходила от сына. Слишком скрытная, мало выезжающая в свет. Дочерей она воспитала замкнутыми скромницами, не умевшими и не желавшими кокетничать. А недавно и вовсе был скандал, когда сразу две старшие дочери появились на приеме у бабушки, коротко остриженными! Царице в вину ставили даже очевидные достоинства. В Царском селе, прямо у себя в резиденции, она организовала склад белья для госпиталей. Александра на свои деньги создала курсы для падших женщин, и часто сама на них помогала. Но хуже всего был госпиталь для немецких военнопленных. Это же надо, русская царица помогает врагу! -Её Величество пробовала организовать курсы для дворянок, - хихикнула фрейлина, - чтобы приучать их к труду. Но на них почти никто не был. Поглядите-ка во-он туда. Это великая княжна Ирина Александровна***. Она одна из немногих, кто хотя бы попытался. Чистой души женщина. Только замуж вышла весьма странно и, на мой взгляд, неудачно. Ольга глянула на большеглазую, высокую и стройную женщину. Те же большие глаза и изящный профиль, что и у вдовствующей императрицы. Рядом с нею шел её молодой муж. Впрочем, молодым его считала только дозорная. Феликсу Юсупову**** было около тридцати. И до своей женитьбы он вел жизнь кутежника, развратника и пьяницы. Родители отправили его в Англию учиться, предложив тосковать по Родине издали. И покуда не погиб на дуэли его старший брат, Феликса в столице с нетерпением ждали только дорогие рестораны да игорные дома. В своих письмах к падчерице Флор однажды упоминал о своей связи с прекрасно сложенным потомком боярина Юсупова. Но особенно не восторгался. И, судя по тому, что Распутин называл Феликса «маленький», причина этому была. Вернувшегося под отчий кров сынка-обормота принялись усиленно «лечить» от его пристрастия переодеваться в женскую одежду. Распутин тогда ещё не был так ненавистен всему столичному дворянству и молодого человека на излечение принял. После первого же сеанса Феликс возненавидел старца настолько, что готов был снова отправиться в Лондон, и вообще никогда домой не приезжать. Ходили слухи, что старик его попросту выпорол. Но родители, чувствуя на себе вину за неудачную терапию, тут же вернули сыночку доступ к необъятным банковским счетам, подарили золотой портсигар от Фаберже и молодую жену из царской семьи. Сложно сказать, чем руководствовалась невеста, но выглядела она вполне довольной. Что до Феликса, то нашлась таки женщина, которой удалось приструнить его и вернуть в лоно семьи. Эту маленькую, толстенькую, пускающую слюни пузырями годовалую девочку он гордо нёс на руках, не доверяя гувернантке. Супруги Юсуповы были красивы, богаты и знатны. Но чувствовалось в них что-то холодное. Ни одного из них нельзя было назвать обаятельным. Ольга в последний раз глянула в их сторону, и вздрогнула от неожиданности. Рядом с Феликсом, улыбаясь, шел заместитель Лефорта, рыжий, чем-то похожий на лисицу. Распутин вновь присоединился к ним только вечером, когда гулянье давно закончилось, а зеваки разбрелись по домам отсыпаться. Ольга с ужасом разглядывала целителя. Выглядел он так, словно сорок дней голодал в раскаленной пустыне без капли воды. Кожа у него высохла, спутанные волосы прилипли к потному лбу. Глаза были черные и пустые. А когда он вяло и тихо говорил, было видно, что от зубов у старца остались одни обломки. Сердобольная Муня тут же вызвалась отвезти его и фрейлину Вырубову на Гороховую. Но дама отказалась. Её ждали в царском селе. И, если лекарь освободился, значит, наследника сейчас потихоньку повезут домой. -К людям мне надо, - хрипло запротестовал Распутин, тупо глядя в пространство, - в «Палкинъ» вези. В огромные стеклянные двери ресторации Распутина пришлось вести, придерживая под руки. Судя по всему, для Муни это было делом привычным. Официанты были дорогому гостю даже рады. Тут же вызвали цыган, несмотря на ранний час. Посетителей было немного. Пасхальный вечер многие проводили дома. В большом зале, отделанном алым и золотым, были заняты лишь три стола. Кутили какие-то офицеры. Распутин, глядя себе в тарелку, тихонько постукивал ладонью об стол в такт приставленного к нему голосистого певца с гитарой. Муня клевала какое-то затейливое пирожное с торчащей из его верхушки узорной вафлей, а Ольга делала вид, что впервые в жизни находится в эдакой роскоши за тарелкой с блинами. С каждой минутой старцу становилось все лучше. Цыганки, оттеснив его спутниц, присаживались к старику на колени, смеялись на весь ресторан и не стесняясь рылись в старика в карманах. Офицеры же заметно раздражались, и все чаще оглядывались на трех странных посетителей. Вдруг один из них встал, и направился, как всем показалось, к выходу. Но, проходя мимо Ольги, быстро выхватил револьвер, и обернулся. Дозорная по привычке резко дернула Муню за руку. Та в ужасе молча скатилась со стула. Завизжала одна из цыганок, вторая, видимо более опытная, тоже бросилась под стол. А гитарист потихоньку скрылся в маленькой двери, ведущей на кухню. -В себя стреляй! – Распутин поднял голову и глянул на целившегося в него офицера. Раздался выстрел, от которого у Ольги заложило уши, а потом тут же стук от падения тела. Под свисающую почти до пола скатерть закатилась фуражка. -Вот и погуляли! – спокойно констатировал целитель, - Вылезайте, девоньки. Мадеры мне!