Перед рассветом

Хидан иногда совсем по-дурацки задумывался: был ли у него шанс? Потом вспоминал, что он собой представляет (а точнее, чего он собой не представляет), впадал в крайнюю степень раздражения и пытался куда-нибудь погрузиться. Хорошо, если в учебу. Иногда он погружался в шпионские игры, как полгода назад, иногда в гулянки с Кисаме, иногда просто в брождение по городу. Город был необъятным, слепил неоновыми огнями по ночам, днями обдавал бликами, отскакивающими от оконных стёкол в огромных многоэтажных домах, ранним утром пробирал лёгким маревом рассвета над тёмными зданиями, растущими в небо. Сегодня было особо холодно. Хидан смотрел в старое заляпанное грязью окно на лестничном пролете, курил в открытую форточку, нервно прикусывая фильтр. Он курил и думал о своих шансах, но вывод напрашивался вполне очевидный. И когда сверху раздался хлопок двери, Хидан не развернулся, не включил телефон, пытаясь спрятаться за его экраном от иногда слишком проницательного взгляда зелёных глаз. Хидан слышал, как она спускалась вниз, и беззвучно посмеивался сам с себя. Он смотрит на неё полгода, полгода заставляет себя по утрам дышать через раз, но не становится ближе даже на шаг. Цок-цок. Цок-цок. Сзади? Цок. Хидан сделал глубокую затяжку, обернулся к тонкой фигуре, отчего-то решившей остановиться. Харуно Сакура стояла напротив него с бледным лицом, за ночь осунувшимся ещё больше, и молчала. — Доброе утро, — он неловко улыбнулся и выпустил дым через щель между сжавшимися губами. — Выглядишь как-то не очень. Да, зато честно. Харуно Сакура приподняла брови всё с тем же непроницаемым выражением лица и сделала широкий шаг вперёд, замирая напротив него тонкой натянутой струной. Хидан напрягся, ощущая, что сейчас что-то произойдет. Сердце рвануло куда-то вверх, когда следующий шаг порвал остатки каких-то границ между ними. Хидан замер с приподнятой рукой с зажатой в ней сигаретой. Ее грудь соприкоснулась с его. Губы Харуно Сакуры растеклись в ласковой полуулыбке. Хрупкие тонкие пальцы опустились на скулу, проложили путь до подбородка. Скользнули вперёд и легли на затылок неожиданно, тяжело надавливая. Сигарета упала на пол из дрожащих пальцев. Хидан как завороженный клонился вперёд, к теплым — наверняка теплым! — приоткрытым губам. Ладони обрушились на чужие узкие плечи, повели ниже, сомкнулись на спине, перехватывая инициативу. — Я ведь нравлюсь тебе? — она соприкоснулась с ним лбом, оттягивая момент зачем-то. Её глаза с томной поволокой смотрели на него с ожиданием. Хидана вело от её дыхания, согревающего его губы, он просто мелко кивнул, забирая у неё возможность сказать что-то ещё. В груди всё вспыхивало и дрожало от восторга, когда он смял мягкие губы своими. Она пахла лавандой, в руках казалась совсем хрупкой, и вжимать её в себя было каким-то сумасшествием. От одурения, лёгшего на голову плотной пеленой, Хидан даже потерял возможность что-то видеть кроме её глаз. Она смотрела на него, не жмурясь. Но вместо томной поволоки, зацепившей его в начале, Мацураши столкнулся с равнодушием. Наверное, это его и прострелило. — И что же ты остановился? — в её голосе сквозила насмешка, вмиг снявшая всё его надежды. — Ты же об этом мечтал… Караулил меня каждое утро тут, лез помогать и собакой побитой смотрел. Чего остановился? Не понравилось? Хидану отрубило всё. Начиная с головы и заканчивая ступнями будто смяло невидимой плотной тугой волной. Опустела голова. В груди будто рвануло по какому-то шву. Он не понимал, что сейчас происходит. Смотрел на её лицо, сжимал в руках тело, но это не приближало его хоть к какому-то осознанию. — Скажу банальную штуку: это пройдёт. Меня не надо любить. Я в этом не нуждаюсь. Понимаешь или мне нужно ещё пару причин назвать? — её ладони упёрлись ему в плечи, отталкивая. Её губы, которые он совсем недавно трепетно целовал, скривились в безжалостной усмешке. Харуно Сакура подмигнула ему и круто развернулась на каблуках, возобновляя спуск по лестнице. Хидан онемело смотрел, как она уходила, оставляя его в темноте. Одного и с выдранным из грудной клетки сердцем, обожжённым и кинутым ему под ноги. Сигарета тлела на полу, пуская вверх жидкие дымовые струйки. Он машинально растёр её о грязный бетон и обернулся на окно. Тонкая фигурка, уверенно цокающая по асфальту, удалялась в сторону автобусной остановки. Заставить себя пойти в школу было подвигом. Но он справился. Хидан провёл весь первый урок в тумане, погружённый в собственные болезненные удары сердца. Дышать было возможно только через немного заложенный нос, иначе обветривались горящие губы. Он сквозь стекло слышал голос Тен-Тен, которая подходила к нему на переменах, смотрел через Кисаме и на автомате написал несколько тестов. Все уроки он провёл в пузыре отчуждения, заполненного током. Ток трещал и бил по пальцам, доводил губы до трясучки каждый раз, когда в голове вспыхивало воспоминание о насмешке в зелёных глазах. Последней была физкультура, и Хидан запомнил только это. Потому что нужно было переодеться и выйти на улицу. Он рухнул на холодное деревянное сиденье скамейки и сгорбился, упираясь локтями в свои колени, а ладонями закрывая лицо. Свисток физрука прошёл где-то на периферии. Хидан выдыхал горечь белыми клубами дыма и больно сжимал голову в руках. На что он надеялся вообще? Почему позволил на минуту себя обмануть? — Эй, ну и чего ты такой сидишь грустный? — голос Тен прорезал собой полотно безнадёжности. — Хида-а-а-ан, что с тобой? Неужели так не хочешь оставаться на отработки? Ну хочешь, я с тобой пойду? Ты же меня защитил. Хидан сидел с закрытыми глазами, вглядываясь в обдавшую глазные яблоки темноту. Ему ничего не нужно было от Тен-Тен. Сейчас не хотелось слышать никого, хотелось тишины. Полной. Ему хватало голоса в голове, твердившего, что так и должно быть. Что большего ничтожества он не видел. Хидан не мог снизить его громкость и не мог убрать его из своего сознания. Потому что невозможно было спрятаться от правды. — Хидан! — по плечу шлёпнули, дернули за ухо. — Хидан, что у тебя случилось? — Ничего не случилось, Тен, — раненым зверем прорычал он, горбясь ещё больше. — Уйди. Просто уйди. — Но что… — Иди нахуй, Такахаши! — взревел он и отшвырнул её ладонь, впившуюся в сгиб локтя. — Сколько раз тебе, блять, повторить, идиотка?! — Мацураши, что за истерика?! — заорал откуда-то издали физрук. — Такахаши, чего расселась?! У девчонок игры с мячом, а не посиделки! Вперёд! Зашуршал тонкий слой снега под кроссовками. Хидан слышал, как подруга уходила, не сказав ему ничего. Самое ужасное, что ему не было стыдно за своё поведение. От безразличия к дальнейшему развитию их отношений сводило челюсть. Хидан не ощущал даже отголоска желания извиниться. Отработка началась сразу после физры. Завуч самостоятельно вручила ему швабру, ведро и обвела ладонью холл, заляпанный перемешанным с грязью растаявшим снегом. Хидан площадь предстоящей работы оценил и закатал рукава рубашки повыше, расстегнув манжеты. Древко швабры гладко держалось в ладонях. Белые и мокрые плиты кафеля, по которым прошлась сине-серая тряпка, блестели под белым светом энергосберегающих ламп. Пустой холл, даже вахтёрша ушлепала в столовую, действовал на нервы угнетающе. Мыть эти гребаные полы приходилось со сцепленными зубами и удерживать себя от опрометчивого шага — сбежать. Входная дверь, выводящая прямо в холл с улицы, жалобно хлопнула. Хидан не обратил внимания на это, продолжая намывать белый кафель. Какая ему разница, кто там пришёл? — Эй, — на пути швабры оказались пара худых тонких девчоночьих ног. Хидан медленно пробрался по ним взглядом, дошёл до коленок и уже спокойно поднял голову. Тен-Тен смотрела на него как-то виновато и держала руки за спиной. — Чего? — хмуро спросил Хидан, опираясь об швабру. — Я просто хочу сказать, что не обижена, — Тен неловко переступила с ноги на ногу, смотря ему в район шеи. — Давай я тебе помогу? — Чем? Ведро за мной таскать будешь? Не поднимешь, — Хидан хотел поскорее избавиться от приставучей девчонки и домыть, наконец, эти блядские полы. — А я вторую швабру найду, — она хихикнула. — Вот, держи, я помню, ты такие любишь, — и вытащила одну руку из-за спины. Хидан недоверчиво забрал у нее йогурт со вкусом зелёного чая, прислонил древко швабры к собственному плечу, чтобы не упало, и открутил крышечку. Понюхал. — Что, даже без какой-нибудь слабительной дряни? — хмыкнул он и сделал глоток. — Фэ, ну и мыслишки у тебя, — обиделась Тен и пошлёпала в сторону небольшой кладовки, которая находилась рядом с постом вахтёрши. — О, открыто! Хидан проследил за тем, как её фигура скрылась за неприметной дверью, и повесил голову с обречённостью во взгляде. Нет, она не отстанет. Ему не нужна была помощь, не нужно было это перемирие. Единственное, что ему было нужно, — это Харуно Сакура и всего пара слов. «Это было шуткой». Шуткой. Он мечтал в это верить. Тен-Тен всё-таки нашла швабру и вылетела из подсобки с победным выражением лица. Хидан прикусил язык. Вместе работа пошла гораздо быстрее, и через полчаса отработку можно было считать законченной. Хидан сдал вымытый холл завучу, найдя её в кабинете директора, и поспешил исчезнуть с её глаз. На улице его обдало холодом. Стоящая на крыльце Тен-Тен подмигнула. — Ну что, свободен? — она подошла к нему поближе и протянула руку. — Мир? — Мир, — Хидан пожал её ладонь без какого-то ожидаемого облегчения. — Предлагаю стоп-слово, — вдруг серьёзно заявила Тен, чем выбила из него смешок. — Эй, ну не такое. Фишка в том, что если кому-то из нас плохо так, что уши закладывает, то мы просто говорим стоп-слово. Сразу понятно — видеть никого не хочется. Следовательно, конфликта нет. Как тебе? — Допустим, неплохо, — был согласен на что угодно, только бы его отпустили домой, наконец, Хидан. — Вот и отлично. Но какое? — Тен завертела головой, пытаясь выловить идею в окружающей их среде. — Пусть письма превратятся в огурцы (*), — брякнул Хидан, смотря на дорожку, ведущую к воротам, с нетерпеливостью. — Чего? — Тен-Тен захлопала карими глазами. — Стоп-слово, — как ребёнку пояснил Хидан. — Всё? Тогда я пошёл. До завтра. — Пока! — крикнула ему в спину Тен-Тен, но догонять не стала. Около дома Хидан на время затормозил, невольно оглядываясь назад. Не мелькнёт ли где-нибудь фигура в зелёном пальто. Но она не спешила появляться и шептать ему в губы что-то вроде: «шучу, я просто шучу». Хидан потряс головой, стараясь вытравить из неё весь этот иррациональный бред. Неловко переставляя ноги, он поднимался по лестнице и игнорировал развязавшиеся шнурки. Дверь в квартиру почему-то оказалась открыта. Мацураши напрягся, но потянул за ручку на себя. В старенькой прихожей около коврика стояли чужеродные чёрные замшевые сапоги. Хидан бесшумно прикрыл за собой дверь и прокрался ближе к кухне. Он расслышал голос Таюи, непривычно дрожащий и смятённый. Скрываться перестал сразу же, собираясь посмотреть, кто там такой доводит сестру до истерики. Сидящая за столом Таюя, увидев его, вскочила. Какая-то стоящая к нему спиной важная дама неспешно обернулась. Хидан обмер, смотря на знакомые черты. Бледно-розовые матовые губы натянулись улыбкой. — Здравствуй, сынок, — женщина окончательно развернулась в его сторону и даже шагнула ближе. Хидан не мог пошевелиться. Где-то в груди вспыхнула и разрослась в размерах засасывающая тяжесть. Та самая, появившаяся лет десять назад и только недавно отпустившая. — Хидан, она… — Таюя беспомощно развела руками. — Она хочет тебя забрать. Чем его накрыло? Видом на заплаканные щёки сестры? Самоуверенностью на лице чужой женщины, пришедшей в их дом? — Забрать? — опасно уточнил Мацураши-младший. Дорого и стильно одетая женщина приподняла брови. Хидан коротко и рвано рассмеялся, разражаясь удивлённой матерной тирадой, и зачесал волосы ладонью назад. Таюя встревоженно побледнела. — Мне очень жаль, Хидан. Ты даже не представляешь, насколько мне жаль. Но тебе не стоит так отвратительно себя вести, — прямо сообщила женщина и сложила руки на груди в категоричном жесте. — Твоя сестра не может содержать тебя в приемлемых условиях. Воспитывать, видимо, тоже не в силах… — Моя сестра меня вырастила. Не надо говорить о ней так плохо, — Хидан неприятно ощерился. — Забрать, значит… Таюю с собой жить не приглашаешь? — Таюя — взрослый человек, — женщина развела руками и снова скрестила их на груди. — Не думаю, что ей будет удобно… — Да ебал я, что ты там думаешь, — он хохотнул ей в лицо, не чувствуя ничего, кроме бешенства. — Ты где-то шлялась десять лет, а теперь появляешься такая красивая и ухоженная, в сапогах замшевых… Могла бы скромнее одеться, — он обвел ладонью её изящный светло-зелёный брючный костюм, — а не выёбываться. Знаешь, как мы жили? Знаешь?! — Хидан… — вмешалась бледная Таюя и хлопнула ладонью по столу. — Имей уважение. — К кому уважение? К бросившей тебя на отца-алкоголика кукушке? — Хидан показательно ткнул пальцем в нужную сторону. — Сынок, я тут вспомнила, что бросила тебя с сестрой десять лет назад, и решила, что могу всё исправить! А ещё мне очень жаль! Да-да! Переезжай ко мне! Дочь? Так она выросла, сынок! Зачем ей мама! Так? Только знаешь, что? Ты нам нахер не сдалась. Ни мне, ни Таюе. Дверь тебе открыть или сама справишься? — переполненный злобой он выплеснул всё наружу. Лицо женщины закаменело. Занесённая ладонь свистнула. Но Хидан отмахнулся от неудавшейся пощёчины с легкостью. — Ты мне кто, чтобы меня бить? — процедил он в выбелевшее от бешенства лицо. — Проваливай и никогда не возвращайся. Я закрою за тобой дверь, мамуля.