Попрошу у облаков

Макс мягкий. Покладистый, послушный до немеющих пальцев на ногах и замирающего сердца, до дрожи в руках и тепла, заполняющего его всего до краёв. Макс доверяет, он ластится, нежничает, осторожничает. Алан сам его приучил: доверие — прежде всего, основа основ, и никак по-другому. Он касается трепетно, невесомо почти, и Бадоев не променял бы это ни за что на свете. Но иногда Алану хочется от закрытого, верного и преданного ему каждой клеточкой Макса взрыва. Он сумасшедший, он никогда этого не отрицал, верно? Довести Макса на съёмках очередного клипа становится сверхзадачей, потому что он спокойствие и умиротворение во плоти. Он сам поражается иногда, как у того хватает выдержки и терпения на все безумства, на эксперименты, что не из простых и безопасных. Барских удивил его девять лет назад и продолжает это делать. И Алану кажется, так будет всегда. Алан видит, как Макс косится на него, думая, что никто не замечает. А впрочем, как знать, возможно, ему правда плевать. За десять лет кот в мешке вылезет, как ни крути. Сегодня Бадоев выбирает чересчур игривое настроение, смех и касания — нарочные и случайные, и наблюдает за тем, как с каждой минутой в Максе просыпается ничуть не свойственная ему ревность, до одури сильное собственничество. Барских — профессионал от макушки до пят, и Алан не может не восхищаться, неподдельно и искренне. В каком бы он ни был настроении, какие бы черти не устраивали свистопляску в затуманенном беспокойствами и переживаниями рассудке, он продолжает следовать плану. К нему подходит новый парень в команде, стажёр, которого порекомендовала Яна. Парнишка действительно неплох, схватывает на лету, не мешается, что не становится для него сюрпризом — у подруги глаз-алмаз. Он совсем зелёный, на вид ему нет и двадцати, долговязый, нескладный, в забавной чёрной шапочке. Алан охотно отвечает на его вопросы в перерыве и внезапно запинается, ловя на себе этот взгляд. Никогда в тёплых карих глазах не разгоралось ледяное обжигающее пламя. Никогда он не ощущал напряжение между ними столь мощно. Он смотрит с вызовом и решает для себя: играть — так до конца. И можно будет поставить галочку в списке испытанных безумств. Игорь, тот самый стажёр, по удачному стечению обстоятельств не отлипает от него ни на секунду, но совсем его не стесняет. Или может, ему хочется так считать, потому что он старается уловить малейшие перемены в жестах, поведении и голосе Макса. Тот слушает всё так же внимательно. Но голос становится жёстче — пропитанный недовольством. Алан невольно усмехается. Это уже интересно. С привычным всем «Снято!» ребята разбегаются кто куда: съёмки нон-стоп утомили всех до единого. Игорь благодарит за предоставленную возможность, и Алан хлопает его по плечу. Парень не доставлял ему проблем, и у него горели глаза от происходящего, а значит, велика вероятность, что он сможет чего-то добиться, при должном усердии и вере в себя. Он улыбается и прощается. Игорь разворачивается и едва не влетает в идущего навстречу Макса. Пацан сникает, пищит смущённое «пока» и сматывается с площадки. Макс зол. Алан собирает вещи невозмутимо. — Что это было? — цедит по слогам ядовито, и у Бадоева мурашки по коже бегут, ведь он никогда не слышал, чтобы Макс звучал так. — Понятия не имею, о чём ты, — голос ничуть не меняется. Он мысленно хвалит себя за выдержку. — Этот парень, — он дёргает Алана на себя, утыкаясь ему носом в макушку. — Довольно милый паренёк, — спокойно соглашается, чувствуя, как Макс закипает от злости. — Милый? — голос ломается, и Бадоев думает о том, что такие перемены в обычно уравновешенном Барских его шокируют. — Да, милый, сообразительный и очень приятный, — подначивает, чувствуя, как Макс пытается изо всех сил держать себя в руках. Не выходит. — Ах, значит, приятный? — спрашивает, резко размыкая объятья. Домой они едут в полной тишине. Алана пугает чрезмерная молчаливость Макса, но тот никак не реагирует на его реплики и жалкие попытки разбавить напряжённую обстановку. Бадоев застаёт его в гостиной — тот сидит на диванчике, отрешённо глядя в окно. Неужели он перегнул палку? Он осторожно подходит, садится рядом и спрашивает тихо-тихо: — Я переборщил сегодня? — порой с Барских нужно бережно, выверено, ювелирно. — Бадоев, ты такой идиот, — он почти никогда не называет его по фамилии, и это удивляет. Он теряет всякую связь с реальностью, когда тот тянет его на себя, целует, ни на миг не отдавая инициативу. У Алана адекватность уплывает с концами, и всё, о чём он думает, — это то, что ему до чёртиков нравится так. Когда нельзя отделить Макса Барских от Коли Бортника, потому что грани размываются, превращаясь в неясные вспышки и блики. Алан плавится, он тает, он настолько кайфует, что не замечает, когда именно Макс начинает его растягивать, скользить этими невозможно-длинными-господи-боже пальцами внутри, заставляя его стонать. Хорошо, блять, как же хорошо. — Ты же хочешь? — спрашивает неимоверно хриплым голосом. — Хочешь, да, Алан? — он задевает пальцами простату, а потом вдруг прерывается, от чего Бадоев будто просыпается, выходит из транса. — Хочу, — безо всякого подвоха, еле различимо — его голос неестественно тихий, — хочу тебя внутри. Алан видит зарождающееся адское пламя в самых тёплых, самых родных глазах и улыбается. Невозможный. Такой разный, такой невыносимый. Самый лучший. Его. Когда Макс делает первый толчок, Бадоев давится воздухом, что не попадает в лёгкие отчего-то. Барских знает толк в том, как бы помучить — трахает его мучительно медленно, иногда засаживая так глубоко, что ближе уже невозможно. А после хватает пальцами за горло, слегка сжимая, и говорит так властно, что Алану кажется, что он вот-вот кончит: — Не один ты жуткий собственник, Алан, — давит сильнее, и перед глазами у Бадоева звёздочки от грёбаной смеси эмоций, которых слишком много, нестерпимо, нереально много. Макс срывается на сумасшедший темп, растворяясь в этом безрассудстве, зарывается пальцами в его волосы, и Алан всецело уверен в том, что ни за что не променял бы это на что-то другое. Потому что иначе бы не смог. Потому что иначе — совсем не то, не так, неправильно. Правильно — это Макс, который сводит с ума, который обжигает, заставляет его гореть, а после всё так же воскрешает из горстки пепла. Когда Алан кончает, он хрипит единственно верное, самое дорогое и бесконечно им обожаемое «Коля», и ногтями — в лопатки, едва ли не до крови.

***

Макс умеет быть не только мягким. Он непомерно ревнив, когда дело касается того, что принадлежит ему. Он не привык делиться. Он привык обладать. Зная, что тот, кто его до последней молекулы, ничуть не против.