Попрошу у облаков

Это ненормально. Хотеть человека, которого знаешь ни больше ни меньше десять лет, до дрожи в коленках, до сбитого дыхания, до кома в горле и чёрных всполохов-пятен перед глазами от нахлынувшей нежности. Это определённо неадекватно, аномально и дико. Но желание стынет лавой в венах, закручивается внутри него горячей спиралью, и он чувствует, что если не прикоснётся к Максу прямо сейчас, то запросто потеряет сознание. Сшибаемый, обескураженный сумасшедшей потребностью, сражённый наповал близостью после довольно долгой разлуки. Макс выдыхает, застывает посреди прихожей — он никогда не признается, что ждал с тех самых пор, как Алан позвонил и сказал, что вылетел в Киев. Не мог сосредоточиться ни на чём, осознавая, насколько сильно соскучился. Пытался отвлечь себя уборкой, готовкой и прочим вздором, но не выходило. Мысли неизменно возвращались к Алану. Он улыбается, думая, что признания Бадоеву не нужны — тот и так видит его насквозь. Алан стоит на пороге, растерянный и будто оглушённый. Макс отмечает, что он выглядит отдохнувшим. Красивый. Такой красивый, что невозможно не любоваться, рассматривать и восхищаться. Что-то вдруг перемыкает, взрывается, гулом отдаётся в рёбрах, прямо в сердце, когда Алан с разгону запрыгивает на него. Макс чудом удерживает его, потому что тот целует его так, будто они не виделись целую вечность. Бадоев распалён до предела. Зарывается пальцами в волосы, обвивает другой рукой шею, прижимается ближе, и Макс понимает, что кислорода становится катастрофически мало. А Алана — отчаянно много. Счастье искрится пузырьками под кожей, сменяясь вспышками возбуждения — жгучего, острого, воспламеняющего. Он по наитию идёт в спальню, стараясь не упасть и не уронить Алана, который и не думает сбавлять оборотов. Целует, кусает шутливо и даже нежно, гладит, трогает, запоминает. — Скучал, как я скучал, — бормочет ему в ухо, прикусывая мочку, пока Макс садится на кровать. Алан не прекращает издевательски дразнящих касаний, давит ему на грудь, и он послушно ложится. Барских чувствует, насколько тесно в штанах, а Бадоев всё ёрзает, трётся, и он не выдерживает, хватает того за руку и произносит хрипло: — Раздень меня, — а в глазах те самые бесы, что выползают наружу только на сцене. И наедине с ним. Он хмыкает и начинает снимать одну вещь за другой. Свитер, майка, штаны — всё летит на пол. Немного погодя Алан стягивает с него и бельё. Макс не стесняется — смущение испарилось давным-давно, он не чувствует себя уязвимым, несмотря на то, что Алан ещё одет. Он просто смотрит на него, и у Макса что-то коротит в мозгу, замыкается, потому что он, словно зачарованный, приподнимается и начинает медленно, невозможно тягуче избавлять Алана от одежды. Медленно, потому что отвлекается: целует, осторожно ведёт пальцами по голой коже, изучает заново каждый сантиметр его тела. — Мой хороший, — шепчет Бадоев, и у него слёзы в глазах, отчего Макс улыбается, ласково касается щеки, и тот подаётся ближе, явно млея от этого нехитрого, но такого интимного прикосновения. — Ты так нужен мне, ты не представляешь, — он не склонен к откровениям. Замкнутый, закрытый и несколько отстранённый, он привык выражать свои переживания в песнях, а чувства — в поступках. В жизни он не сплетает ловко слова, не жонглирует метафорами, не играет смыслами и образами. — Думаю, ещё как представляю, — тепло в ответ. И целует так, что сомнений не остаётся. На этот раз секс совсем не такой, какой обычно бывает после разлуки. Когда они оба срываются с цепи, забывают о тормозах, когда им обоим хочется рвано, жёстко и грубо. Сейчас между ними витает трепетное, хрустально-чистое желание запомнить, отдать, поделиться. Насладиться сполна. Продлить и без того неторопливые ласки. И Макс думает лишь о том, что ради таких встреч он готов ждать сколько угодно. Потому что так, как с Аланом, не будет ни с кем. Без Алана — уже не его история. Оргазм настигает их, как в замедленной съёмке. Алан носом ведёт по его шее, опаляет дыханием, замирает, а после выдыхает резко, давится воздухом, и Макс, видя, как тому хорошо, кончает следом, ему так охренительно здорово, что он едва не вырубается. Он считает, что это ненормально. Хотеть человека, которого знаешь уже целых десять лет, до дрожи в коленках и сбитого дыхания. Но с Бадоевым всё так или иначе выходит за рамки допустимого, и он не стал бы это менять ни за что на свете. Потому что с ним — куда угодно. Вместе до самого конца.