***
Они мнутся перед калиткой. Вернее, это и не калитка вовсе — приличные такие ворота. Алан поправляет рубашку, джинсы. Проверяет всё в сотый или даже тысячный раз. Паника подступает неожиданно, накатывает волнами, и он не знает, как справляться. — Прекрати. Не хватало ещё скорую вызывать из-за того, что ты тут рухнешь в обморок. Притягивает ближе и целует. Глубоко, нежно, до звёздочек под закрытыми глазами восхитительно. Берёт за руку и ведёт за собой. И когда только успел вырасти? Его дурашливый Макс, пацан же совсем. Шаги к дому представляются бесконечными. У него колени дрожат, и ноги свинцом наливаются, чего не было, пожалуй, уже лет десять. — Сынок, здравствуй! Мама тут же бросается его обнимать, а отец сдержанно пожимает руку, но Алан знает: тот тоже скучал. Он буравит Макса взглядом. — Это должно быть, Макс? Или… — Зовите меня Колей, Казбек Индрисович. Друзья и семья редко называют меня сценическим именем. Отец одобрительно улыбается. — Просто Казбек. У матери брови взлетают вверх, скрываясь под чёлкой. А ему остаётся только поражённо моргать. Его отец редко позволяет так быстро отойти от официоза.***
Его тревога постепенно развеивается. Макс находит общий язык с родителями. Они достаточно по-деловому общаются на тему планов на будущее с отцом. Он не смущается и не раздражается из-за дотошных вопросов, а напротив, охотно делится, объясняет. — Вообще, я хотел бы получить образование в области звуковой инженерии. Мне не слишком нравится то, что мои песни сводят другие люди. Всё равно не понимают до конца, чего бы мне хотелось. Это утомляет. — Это похвально. А что на личном фронте? Есть девушка на примете? Он сжимает бокал так сильно, что тот чудом не лопается у него в руке. Макс невозмутимо отвечает: — Мне пока не до создания семьи, хотя моё сердце и занято. — Даже так… Они переглядываются с Максом, и Алан окончательно перестаёт понимать, что происходит. Мать уходит на кухню, чтобы сделать чаю. Макс остаётся за столом, пригвождённый его взглядом. «Не бросай меня, не бросай». — Ты ничего не хочешь мне сказать, Алан? Ему будто снова лет десять. И нужно признаваться в том, что порвал совсем новенькую курточку, лазая по деревьям. Сказать до того, как отец разозлится. Негласное правило. Честность прежде всего. Ему давным-давно не десять. Он не ребёнок. Но страх липкими змеями обвивает горло, становится трудно дышать. — А должен? Макс вздыхает, сжимает его руку и выпаливает: — Мы с Аланом вместе. Мы любим друг друга. Всё вокруг замирает. Кажется, даже мама перестала возиться на кухне, прислушиваясь к воцарившейся тишине. Алан отсчитывает до десяти в бесполезных попытках унять разбушевавшееся сердце. И глохнет, когда на семи отец разражается смехом. — А он парень что надо! Если бы для измерения удивления была своя шкала, его выражение лица явно обозначало бы максимально допустимое значение. — И долго ты собирался молчать? — Тебя это не удивляет? — Ты столько о нём говорил, что мы с мамой сложили два и два. Кроме того, Жанна проболталась о вас давным-давно. — И вы не злитесь? — А должны? Брось, Алан, это твоя жизнь, ты волен быть с тем, кого выберешь сам. Тем более, Коля тебя любит. Раз смог сказать то, на что у тебя, взрослого мужика, храбрости не хватило. Он думает, что испытывать большее смущение он не способен, как Макс подмигивает его отцу и добавляет: — А я ему говорил, что переживать не о чем. Мама возвращается с чаем как нельзя кстати.***
Они задерживаются на пару дней — родители ни в какую не соглашались их отпускать. Когда отец обнимает его на прощанье, он неожиданно просит: — Не упусти его, сын. Алан кивает. Ни за что не упустит.