Попрошу у облаков

— Как съёмки? — Шикарно. Макс знает каждый загон, каждый заёб, что крутится в его голове. Знает их поимённо, может расставить в алфавитном порядке и задом наперёд. Он знает, что Алан терпеть не может, когда всё идёт не по плану, и даром, что делает вид, будто всё в норме. Знает, что он жутко скучает по Жанне — пусть они больше не женаты, она ему очень дорога. Что тоскует по Лолите и Боре, с которыми видится слишком редко для человека, который для них действительно является отцом, а не жалким подобием. Макс успел выучить все его привычки наизусть. Он знает, что Алан никогда не начинает утро с кофе, потому что это кощунство — пить его сразу после пробуждения. Знает, что он только храбрится, заявляя, что сон не для творческих людей и что он не успеет пожить, если будет тратить его на столь бесполезное занятие. Знает, что бесконечные перелёты даются ему куда сложнее, чем кажется на первый взгляд. Макс изучил его всего и смог читать, как открытую книгу. Скорее как многостраничный фолиант, в уголках которого на ветхих страницах всё ещё хранятся тайны. Но всё, что на поверхности, разгадать не составляет труда. И именно поэтому он не ведётся. — Я не верю тебе. — Что? — Перестань, мы знакомы целую вечность. Это всем остальным ты можешь заливать, что всё в порядке. Алан вздыхает и прикрывает глаза рукой. Макс невольно улыбается. Алан всегда делает так, когда не хочет демонстрировать слабость. — Расстояние никогда не давалось нам легко. Он смотрит в монитор, подавляя в себе желание наплевать на всё и прилететь к нему. Ждёт ответа, но Алан не спешит. Рассматривает его на экране. У Алана глаза удивительные просто, и Макс уверен, что ему не хватит жизни, чтобы разгадать все оттенки. У него во взгляде — целая вселенная. И эмоции, что волнами разбиваются о края радужек. Целый вихрь. Нежность, тоска, грусть, любовь. Любви всегда так много, что можно задохнуться. Любви к нему. — Я так устал. Он говорит тихо-тихо, еле слышно, и Макс чувствует, как в грудной клетке взрывается пульсирующий шар, тёплый-тёплый, согревающий. Казалось бы, любить его больше нельзя, но Алан каждый день доказывает ему обратное, не прикладывая ровным счётом никаких усилий. — Знаю, Алан. Знаю. — Я не о работе сейчас. Макс смотрит снисходительно как-то, в очередной раз думая, что они точно пару лет назад поменялись местами, и теперь рассудительный и терпеливый из них не Алан, а он сам. — Я люблю тебя. Признаваться ему в этом в сотый или даже тысячный раз всё так же волнительно. — Я тоже. Хочешь, расскажу тебе, как я провожу здесь вечера? Он кивает. Голос Алана — один из тех, что не надоест никогда. — После того, как мы заканчиваем съёмки, меня хватает лишь на то, чтобы приползти в номер отеля, открыть ноутбук и смотреть твои фотографии, одну за другой. Не хватает тебя, чёрт возьми, мне так тебя не хватает. Не хватает твоих объятий, твоих прикосновений, твоих поцелуев. С ума без тебя схожу, башню сносит капитально. Без тебя и дышится как-то в разы труднее. Так хочется к тебе. Хочется тебя всего себе, целиком и полностью. Чтобы не прикрываться «дружбой», чтобы все наконец знали: ты мой. Макс смаргивает предательские слёзы. Он ни разу за десять лет не говорил так открыто. Из них двоих ему было не по себе. Потому что у Алана, кроме него, уйма клипов и проектов. Потому что вокруг него вертится огромное количество людей, потому что иногда страх цепкими клешнями цапает за горло, перекрывает кислород. Страх, что он может остаться один. Лохматый восемнадцатилетний мальчишка, убивающийся из-за несбывшейся мечты, брошенный, забытый всеми. Сопливый пацан, которым он всегда будет, и плевать, что ему скоро пойдёт четвёртый десяток. — Мы не можем. Всё верно. Не могут. Открыться — значит подставиться. Перечеркнуть всё то, что строили, создавали с нуля, когда отвернулись все, когда хотелось опустить руки. Заявить о своих чувствах — всё равно, что уничтожить карьеру Макса, а самого Алана обречь на бесконечное перемывание костей. Открыться — значит разрушить всё, к чему они стремились. Вместе. — Знаю. И это меня убивает. — Как и меня. Но мы спасали и будем спасать друг друга. Навсегда, верно? Когда Максу не хотелось ничего, когда депрессия затягивала его всё глубже, и стоило чуть расслабиться, как она бы не оставила шанса. Но Алан не отпускал. Был рядом. Когда Алан разводился с женой, когда из рук всё валилось, когда творческий подъём сменился затяжной промозглой серостью, когда силы иссякали катастрофическими темпами, Макс не ушёл. Он вытаскивал улыбками, словами, просто своим присутствием. — В любом из возможных миров.

***

Макс не выдержит и сорвётся к нему через несколько дней, как только сам Алан вернётся из Москвы в Киев. Зайдёт в квартиру поздней ночью, осторожно, чтобы не разбудить. Присядет на кровать, проведёт рукой по волосам. И убедится. Алан и впрямь его единственный возможный выбор. И будь ему вновь восемнадцать, он бы не стал ничего менять.