Попрошу у облаков

Макс переодевается в сотый раз, непривычно придирчиво перебирая вещи в шкафу уже с полчаса. Судя по нахмуренному выражению лица и фырканью, ему ничего не нравится. Он цепляет пуговицы рубашки. Поворачивается. И то ли Алана коротит, то ли он конкретно тронулся ввиду долгого отсутствия секса, но он различает ухмылку, прежде чем Макс резко возвращается к шкафу, чтобы продолжить имитировать бурную деятельность. — Что это было? Почему-то вслух, почему-то слишком хрипло, почему-то до одури нужен он прямо сейчас. И к чёрту запланированное мероприятие: Яна давно звала их в гости, и ей он отказать никогда не мог, но как же хочется отвлечь его от этих шмоток, поцеловать, утащить в кровать и не выпускать оттуда как минимум несколько дней. — Ничего. Он смеётся, он дразнит. Провоцирует. Гадёныш.

***

Они приходят, когда часы уже давно пробили полночь. Макс аккуратно вешает куртку в шкаф в прихожей. И выпаливает: — Что это было? Алан не отводит взгляда, не смущается — ему уже давно не пятнадцать, да и колючие взгляды Макса редко держат эффект дольше пары минут. Он улыбается и отвечает: — Ничего. Он ошибается. На этот раз Макс злющий. Макс разъярённый, и видеть его таким можно крайне редко. Сердится из-за небольшого представления, что Алан устроил у Яны дома. — Бадоев, не увиливай, — он тянет за ворот футболки, совершенно наплевав на стоимость вещи, и прижимает к стенке. Горячие пальцы касаются кожи, и мозги просто выключаются. Пробки выбило, лампочки сгорели к ебеням. Искрящее, взрывное возбуждение, и совсем не короткое замыкание. Его собственный сбой в системе, который длится десять лет, не меньше. — Зачем надо было лапать меня при всех? — шипит, и в бархатном голосе —лишь концентрированная злость, острое раздражение. Он доминирует, он демонстрирует силу, и от него такого Алан заводится быстрее сопливого подростка. Колени дрожат, в паху ноет, а он, как назло, продолжает что-то говорить, будто не понимает, как его кроет. — Захотел поиграть? Он так и рвётся сказать: да, потому что иначе не мог привлечь твоё внимание. Потому что и так видимся раз в сто лет, но ты слишком устал после перелёта, а я слишком скотина, чтобы не хотеть тебя постоянно. Но слова застревают на полпути, и он не успевает опомниться, как Макс заталкивает его в спальню. Усаживает на кровать и выходит куда-то. Возвращается с телефоном. Пролистывает в нём что-то, и через секунд двадцать Алан слышит медленную мелодию. Мозг просто-напросто не способен сейчас распознать песню, потому что Макс оставляет из света только светильники на тумбочке у кровати и над комодом. В комнате царит полумрак, и это в разы обостряет все чувства, а возбуждение достигает катастрофического уровня, когда Макс снимает пиджак. Бросает его на пол. И Алан прощается с рассудком, когда он начинает танцевать. И это не движения Макса Барских, открытые, сексуальные, но в целом, не выходящие за рамки хореографии или номера на сцене. Он раскрепощен, он предлагает себя так развязно, что Алан сглатывает. Он проводит руками по шее, покачивает бёдрами, получая удовольствие от танца. И ни на миг не закрывает глаз. Смотрит так блядски. Подходит ближе. И отстраняется так же стремительно, как только Алан пытается прикоснуться. Шепчет: — Можно только смотреть. Алан думает, что ещё немного — и он кончит прямо в штаны, глядя на то, как Макс извивается в такт музыке. Он расстёгивает верхние две пуговицы рубашки, но легче дышать от этого не становится. Макс тянет вверх футболку, оголяя живот, задирает всё выше — и тряпка составляет компанию пиджаку. Цепляет пряжку ремня. Раздумывает над чем-то. Подходит. Касается его лица пальцами. Отбрасывает лезущую в глаза чёлку, и это почти так нежно, как он привык. И вдруг не просит, не предлагает — приказывает: — Поможешь? Алану кажется, что вот сейчас отпустит, сейчас станет легче. Сейчас клятые звёздочки перед глазами угомонятся, а пульс перестанет долбить в висках. Макс быстро скидывает брюки вместе с бельём. Садится ему на колени, заводит руки назад, связывает их ремнём — не крепко, но ощутимо. И произносит так, что по позвоночнику бегут мурашки: — Я же сказал: мы играем по моим правилам. Алан кивает, не имея ни малейшего желания перечить ему. Музыка всё ещё играет, а Макс начинает покачиваться, сидя у него на коленях. Он обнажён, он открыт, в то время как Алан полностью одет, но беспомощен, уязвим. Он целиком контролирует ситуацию. Наклоняется, целует шею, ключицы, снова шею, скулы, но намеренно не касается губ. Дразнится, провоцирует, заводит, если его всё ещё можно завести, потому что и так на пределе, и так без ума, и так вот-вот разорвёт от напряжения. Макс приподнимается и приспускает его джинсы, ныряет пальцами под резинку белья, проводит ими от головки к основанию члена, и с губ Алана слетает до неприличия громкий стон. Он кончает унизительно быстро, дышит, словно астматик, теряется в пространстве и времени. Макс вытирает сперму о свою же футболку. Возвращается и развязывает ему руки. Заваливается на кровать, утягивая его за собой. Раскидывает ноги, ничуть не смущаясь стояка. Давит слегка на плечи, намекая. Запускает пальцы в волосы. На его пытливый взгляд приказным тоном отрезает: — Чтобы не было соблазна распускать руки, поработаешь ртом. Алан не может не подчиниться. В конце концов, сегодня они играют по его правилам.