***
Он возвращается на сцену через неделю. Не выходит из образа, но за маской дерзости и наглости Алан различает усталость. За неделю удалось разузнать о нём немногое: его зовут Макс, он приехал в город вместе с подругой или сестрой, никто не знает наверняка, кем ему приходится девушка, которая иногда встречает его после работы, а в клуб он устроился по счастливой случайности. Но отчего-то с самого начала неизменно ввязывается в драку с сыном мэра, который выбирает один и тот же столик и каждый раз не может не поддеть его, прекрасно зная, что Макс не сдержится. Марк, хозяин клуба и хороший знакомый Алана, не увольняет его лишь потому, что вечера с концертной программой приносят существенную прибыль, но он обмолвился, что ещё один такой случай — и его терпению наступит конец. Макс не заставляет себя ждать. Он сцепляется с тем, кому априори нельзя переступать дорогу. А Алан, повинуясь непонятному порыву, решает разобраться со всем и минимизировать потери. Он успокаивает гостей, максимально переключая их внимание, и шепчет Максу почти беззвучно: «Уходи». Убеждает Марка если не сменить гнев на милость, то, по крайней мере, подумать об этом чуть позже, на свежую голову. И признаёт, что пацан пробрался к нему в мысли непозволительно быстро.***
Алан подрывается среди ночи, услышав стук в дверь. На часах начало третьего, и он недоумевает, кому мог бы понадобиться так поздно. Подходит к двери, смотрит в глазок и до того, как мозг осознаёт, кто стоит за дверью, он слышит, как Макс падает. Он затаскивает его внутрь, ужасаясь его внешнему виду: он напоминает сплошную гематому, бровь рассечена так сильно, что придётся зашивать, на скулах и под глазом фиолетовыми пятнами расплываются синяки, и дышит он рвано, так что нельзя исключать вероятность сломанных рёбер. Он вызывает скорую, уговаривая врачей не лезть с расспросами, — несколько крупных купюр всегда добавляли убедительности любым просьбам — и вздыхает с облегчением, когда выясняется, что рёбра всё же целы, пусть и есть ушибы. Он не может уснуть и вырубается ближе к утру прямо в кресле. Его будит солнце, бьющее в глаза, и уже проснувшийся Макс. — Воды…— он хрипит и пытается подняться, но, кажется, каждое движение причиняет боль, так что он сбавляет обороты и сдаётся, откидываясь на кровать. Алан приносит воду, наблюдает за тем, как жадно он пьёт и спрашивает, не в силах терпеть: — Я так понимаю, тебе всё же прилетело за драки? — А ты и рад? — он скалится ядовито, и Алан, несмотря на зудящее раздражение, смотрит на него заворожённо, зачарованный мощью каждого чувства, каждой эмоции, что отражается у него на лице. Эта сила сшибает с ног, она подчиняет себе, покоряет. — Разумеется, не могу нарадоваться тому, что ты чуть не склеил ласты тут, прямо у меня на пороге, а я не спал всю ночь, чтобы убедиться, что ты не окочуришься здесь. — Мне не нужны твои подачки, — выходит уже не так смело, не нагло совсем. Почему-то он защищается. Он выпускает колючки, надеясь, что Алан не поймёт, что принимать чью-то помощь ему в новинку. — И поэтому ты приполз ко мне? — он вскидывает бровь, скептически глядя на Макса, отводящего взгляд. — Эй, — произносит уже мягче и касается рукой его руки со сбитыми костяшками невесомо, как-то не в меру ласково. — Ты можешь остаться, если нужно. Если хочешь. Алан понимает, что всё делает правильно, когда Макс ему улыбается. Широко, немного по-детски, забывая о том, что нужно держать марку. Искренне. А выяснить, что к чему, Алан всегда успеет. У них ещё будет время.