***
— Ты в порядке? Жанна интересуется вполне искренне. Скучает. Алан ощущает знакомое тепло, что отзывается где-то в душе. Вот так. Так и должно быть. — Да, Жа, ты же знаешь, организационные вопросы, заморочки… Подростки. — Ой, Бадоев, ты сам хуже подростка! — она смеётся. — Такой ещё ребёнок. Он подхватывает её смех, что струится по венам, течёт по сосудам, как если бы она была совсем рядом. Всё нормально. Ему показалось.***
Загоняться на тему «правильно — неправильно» долго не получается. Они оба уходят с проекта, решив не прогибаться под дурацкую систему и правила. Он возвращается домой. Жанна прилетает из Италии. Алан целует её. Не понимает, почему к трепету, свету примешалось что-то не то. Постороннее, инородное, чужое. Всё колет и ноет, и скребётся о клеть рёбер. Врать себе всё труднее. Он звонит Могилевской, просит у неё его номер. Трясётся, как в припадке, и сердце выпрыгивает из груди. Гладит запястье, проходится по привычным, родным буквам. Это успокаивает. Только сердце не слушает. Алан жмёт на вызов. Сколько же можно бояться? — Макс, привет. — Алло? Алан? Макс бормочет тихо-тихо. Кажется, не дышит совсем. И где его дерзость и наглость, от которой страдали все на «Фабрике»? — Что скажешь, если мы покажем этим мудакам, чего ты стоишь? Алан думал об этом всё время. Он хочет доказать, хочет помочь ему выкарабкаться. Потому что не терпит несправедливости, потому что он ушёл из-за него, не стал мириться. (Потому что Алан в нём слишком сильно, и назад уже не повернуть). — Правда? От надежды, которой пропитан его голос, Алану хочется плакать. Так глупо и по-детски реветь, как давно себе не позволял, да и поводов не было. — Да. — Спасибо.***
Алан осознаёт, как сильно влип, уже в первый день работы с ним. Видит его, и пружина, сжавшаяся внутри, распрямляется. Он не может дышать. Уходит курить. Это будет непросто. Всё чертовски непросто с момента их встречи.***
Алан невольно от него отдаляется. Запрещает себе думать, вспоминать, прокручивать в голове каждое касание, каждый миг рядом с ним, когда так хочется, так тянет — до слабости, до какой-то непонятной, неуместной тоски, стоит им не видеться всего пару дней. — Алан, что-то не так? — Макс цепляет за локоть пальцами и замирает. — Нет, всё в порядке. Ложь. Ничего не в порядке. У него лопается внутри один сосуд за другим, и горячая кровь топит, заливает железную прежде уверенность, что эта блажь пройдёт, исчезнет, он вернётся к нормальной жизни и забудет. У Макса во взгляде поселяется иней, и он отпускает руку. — Ладно, как скажешь. Буквы пекут хуже раскалённых углей. Он заканчивает работу и договаривается с Жанной о незапланированном выходном. Она соглашается мигом. Они гуляют с Жанной и Лолитой по парку, едят мороженое, дурачатся. Алан чувствует себя счастливым. Действительно счастливым. Вот только… Перед сном он обнаруживает, что метка начала выцветать. Он копается в шкафчиках и находит толстый чёрный браслет. Это же не значит ничего. Всё нормально. Алан закусывает губу, чтобы не закричать. Повторяет как мантру. Нормально, нормально, нормально. Нормально. Закрывает глаза, а под веками — тёплые карие глаза и солнечная улыбка. (Не)нормально.***
Алан не может сосредоточиться. Отдаёт указания криво, и невпопад. Все на площадке недоумевают. Он, обычно собранный и спокойный, когда речь о работе, срывается, и здравый смысл съезжает с рельс. Макс сшибает с ног энергией. Слушается, выполняет всё, о чём он его просит. Алан же сходит с ума. Потому что они не виделись всего неделю, а он так сильно скучал, что превратился в ходячую развалину. В мыслях хаос. Неконтролируемое безумие. Потому что Макс ему необходим. Вопреки обстоятельствам, грёбаным законам вселенной, вопреки всему, что мешает, не даёт, не пускает, Алан рвётся, тянется к нему. — На сегодня хватит, продолжим завтра. Все смотрят на него с недоумением — работа над клипом растягивалась обычно на несколько дней, только если по плану была смена локаций. — Завтра, — повторяет твёрдо и кивает Яне, мол, всё нормально. Нужно на воздух. Нужно покурить. Забить дымом лёгкие до отказа, чтобы для н е г о не осталось попросту места. — Алан? Макс появляется перед ним моментально. Алан усмехается. Похоже, ему от Макса никуда не деться — что-то внутри будет поворачивать компас и неизменно указывать на него. На того, кто сломал выстроенное, ладное счастье, кто перевернул жизнь, не делая для этого ничего, не стараясь вовсе. Макс не виноват. Просто... Просто Алан пропал, и его не спасти. — Иди домой. Просто уйди. — Я что-то сделал не так? Алан смеётся надрывно, почти истерично. Макс изучает его взглядом и прищуривается. Хмурится. Подходит ближе. С каждым его шагом у Алана всё вспыхивает, занимается пламенем. Невыносимо. Так, что нечем дышать. И, кажется, проще сгореть дотла — не будет так болеть. — Уйди. Потому что я не сдержусь. Макс сокращает расстояние между ними. — Так ударь. Что? Неужели правда уверен, что дело всё в этом? Глупый. Алан посылает всё к чёрту и тянет его на себя, целует зло и одновременно нежно. Макс отвечает, цепляется за него, будто боится упасть. Он позволяет себя целовать, пока… — Не смей. Кривит губы в оскале. — Не смей. Это нечестно по отношению к Жанне. Не надо. Алан еле-еле удерживается на ногах. Каждое слово — как удар ножом по сердцу, как выстрел. Ещё и ещё. — Ты не понимаешь, я пытался с этим бороться… Макс качает головой. И что-то меняется. Всего секунда — и в его глазах вспыхивает отчаяние и боль. Макс хватает его за запястья, сжимает их слишком сильно. Делает это нарочно, чтобы привести в чувство и выпаливает: — Это ты, блять, не понимаешь. Я Пустой! Пустой, чересчур херовый для суки-судьбы, которая даже не дала мне половинки! Я Пустой, а ты не смей, — он переходит на шёпот, — не смей просирать то, что у тебя есть. Алан молчит. Он снова молчит, когда больше всего хочется кричать.***
Жанна застаёт его в ванной. Стучит по дверному косяку осторожно. Подходит к нему. Наверное, волнуется. Алан понятия не имеет, что ей сказать. На раковине лежит браслет. А он выкручивает кран на полную и засовывает руку под холодную воду. — Перестань. Он молчит. Бесполезно. Уже не заглушить то, что воет в груди. — Перестань! Алан, чёрт возьми, прекрати! — Жанна кричит, и это отрезвляет. Она закручивает кран. На покрасневшей руке имени больше нет. Буквы будто размыты, и на коже небольшие рубцы. — Это не конец света, что бы ты себе ни придумал. — Ты знаешь, что это значит, Жа. Жанна целует его в макушку и шепчет: — Только то, что твоё сердце принадлежит ему. Он не выдерживает и плачет. Слёзы сами собой катятся по щекам, и он обнимает её. — Мы никуда не денемся, Алан. — Я люблю тебя. — Знаю. Просто не так. Алан слушает, как бьётся её сердце. Жанна гладит его по голове, повторяет, что всё будет хорошо, что всё наладится. Он почти верит.***
Макс закрывается. Не нарушает личного пространства — только профессиональные отношения, ничего более. Строчит тексты в перерывах между прогонами программы с шоу-балетом. И больше не улыбается. Будто ушёл в себя — не вытащить. Алан теребит браслет — слишком привык к нему. Сверяется с графиком и приходит к выводу, что может позволить себе небольшой перерыв. Он был бы как нельзя кстати. Макс рассматривает его, открыто, не таясь. Алан чувствует, как его взгляд ввинчивается меж лопаток, ковыряет, буравит до кости. Алан выучил их все. Алана от каждого ломает по новой. Находиться так близко к нему, зная, каково это, когда он дышит загнано, сбито, скользит языком по кромке зубов и прикасается, оставляя на коже ожоги, неизгладимый след, который не затрёт время — нестерпимо. Смотреть на него, зная, что он тоже чувствует что-то, ловить искры на кончиках пальцев и греться лишь ими, — всё, чем он может довольствоваться долгие месяцы. Алан разворачивается и подходит к нему. Ощущение близости по-прежнему накрывает — он до сих пор не научился с этим справляться. — Я улетаю на отдых, — поясняет без предисловий. — Саша должен был отдать расписание. С альбомом разобрались, клип на монтаже, так что у тебя тоже есть две недельки на восстановление. — Улетаешь с Жанной и детьми? — Нет, один. Жанне нужно прийти в себя после расставания, — произносит спокойно. К чему увиливать, если всё и так скоро станет известно? Макс давится воздухом. Алан запрещает себе смотреть ему в глаза. Знает: решимость растает тут же.***
Алан бродит по пляжу, слушает шум волн и крик чаек. Выбраться к морю было определённо хорошей идеей. Старается не возвращаться мыслями к Максу, к тому раздраю, что сейчас по всем фронтам, куда ни глянь. И даже могло бы получиться, если бы не… — Ты встал в такую рань? В его голосе — насмешка и любопытство. А ещё смущение. — Что ты делаешь здесь? — Я думал, что поступаю правильно. Без тебя не выходит, не клеится. Макс идёт к нему. Шаг. И ещё. Всё ближе и ближе. Взглядом прикипает к запястью, на котором всё тот же злосчастный браслет. Снимает его дрожащими пальцами. Вскидывает глаза в недоумении. Алан молчит. Макс не спрашивает его ни о чём. Он просто целует шрамы — следы его выбора. Просит прощения. Залечивает раны. Вводит подкожно надежду. Так нежно. До безумия ласково. В этот момент Алан понимает: он бы выбрал его снова. Всегда.