***
Через несколько недель без Алана ему становится легче. Едва ли одиночество и тусклую серость можно описать именно этим словом, но он понемногу учится с этим мириться. Знакомые и друзья переходят в режим молчаливого ожидания. Саша как никогда тих, заходит пару раз в неделю, чтобы отдать расписание и обсудить планы. Общение не клеится — он не произносит ни слова, кивая на отдельные реплики. Выдавливает из себя «спасибо» и провожает его до двери. Той самой, которую закрыл перед Аланом, окончательно всё испортив. Алан не навязывается тоже. Предпочитает решать все вопросы через менеджмент и соцсети. Пишет кратко и сухо. Никаких смайлов, никаких лишних пробелов и смешных опечаток. Он больше не горит. Ему больше не душно. Это же хорошо? Макс не понимает. Он сворачивается клубочком на диване. Холодно. Как же холодно. Он не горит. И это херовее некуда.***
Через месяц он начинает тосковать по его голосу. По смеху, который не слышал целую вечность. По его нереальной способности заполнять собой всё, не оставляя ни миллиметра. У него внутри — пустота. Алана нет. Это чувствуется особенно остро. Из рутинного «поесть — поспать — позвонить маме» он вылезает неожиданно для себя, когда видит фотографии Алана с дня рождения. Он убеждает себя, что он справится с чёртовым инстаграмом, это не катастрофа. Он ошибается. Потому что он знает Алана слишком хорошо, чтобы увидеть: счастья нет. Радости тоже. Улыбка натужная, липовая. Маска на обычно смеющемся, живом лице. Алан говорил: ты уйдёшь, со мной очень сложно. Максу хочется выть. Он курит постоянно, сидит в обнимку с ноутбуком, отключаясь от внешнего мира. Пишет строчки, переделывает, исправляет. Забывает обо всём. Саша, пришедший его навестить в очередной раз, ахает. — Ты сочиняешь? Вау, я не думал... — осекается, словно осознав, что сказал что-то не то. — Прости... в общем, я не буду мешать. Макс переводит взгляд с экрана на него. Прокашливается и заставляет себя произнести: — Саш, как он? Пауза. Будто он силится подобрать приемлемый ответ. — Дерьмово. Живёт на работе и, кажется, толком не спит, — выдыхает с горечью. — Ты ему нужен. Саша уходит, оставляя его одного. Он не чувствует земли под ногами, не чувствует ничего, кроме невероятно сильной необходимости позвонить, услышать его ворчание, услышать хоть что-нибудь, чтобы убедиться, что всё это было с ними. У них. Что «они» были в самом деле.***
Макс напоминает себе помешанного. Память старательно подкидывает ему воспоминания, от которых он понемногу слетает с катушек. Память истязает чересчур чёткими картинками. Как Алан его целовал, игнорируя показушное ворчание ребят, мол, не здесь. Как прикасался к нему, и одним лишь касанием умудрялся успокоить, утихомирить бурю, что расшатывала что-то внутри. И злость сходила на нет. Как этими же руками вытворял такое, от чего он извивался, шипел в нетерпении и просил прекратить его мучить. Как любил. Он так его любил. И теперь всё это Макс потерял. Потому что думал, что оттолкнуть правильно, защитить от себя — единственный верный выбор. Потому что наивно считал, что сможет без него. Выживет.***
Саша отправляет ему сообщение. > Сегодня парни и девчонки из балета устраивают вечеринку. Прекращай строить из себя затворника. Адрес кину сейчас. Его слова отрезвляют. Ещё одна смс-ка. > Все поймут, если ты не захочешь общаться ни с кем. Просто приходи, ладно? Макс вздыхает. В конце концов, что он теряет?***
На вечеринке на удивление тихо и спокойно. Градус приятного опьянения достигается быстро, так что атмосфера ленивой расслабленности не раздражает, не нервирует. Катя, одна из зачинщиц этого беспредела, открывает кому-то дверь. Приходить через два часа после начала? Странно. Макс потягивает колу — алкоголь только сделал бы хуже — и хмыкает. Чуть не давится напитком, когда слышит: — Прости, милая, я опоздал, клиент все соки выжал. Никак не могли согласовать даты съёмок. Этот голос. Он почти забыл, как он звучит. Катя отмахивается от его извинений и обнимает. Алан поворачивает голову. Он судорожно глотает воздух. Они встречаются взглядами. Он всё ещё не готов. Не готов тащить в это всё Алана, пока не разберётся с бардаком в своей голове. Поднимается резко и идёт к выходу. В спину прилетает: — Я скучаю. Когда он выходит на улицу, он ловит себя на том, что дрожит. Он скучает. После всего, что он натворил, Алану не всё равно. Боже.***
Возможность улететь в отпуск согласовывает с Сашей. Саша отправляет ему все свободные от записей в студии даты, переигрывает всё так, что выбивает ему недельку, действительно спасает. Он летит туда, где тепло. В глупой надежде согреться. Он живёт воспоминаниями о тихом-тихом «скучаю». И ни разу за неделю не пишет Алану. Трусит. Всё ещё чего-то боится.***
Возвращается в Киев уставшим. Перелёт утомил, и хочется под горячий душ, смыть с себя всё это, а потом завалиться спать. Выходит на улицу, подумывая вызвать такси. Замирает как вкопанный, когда видит Алана, с улыбкой встречающего его. — Не ждал? — спрашивает с насмешкой. — Я так устал, Коль, если бы ты только знал… Так устал без тебя. Сердце, которое билось чисто по привычке в последнее (слишком долгое) время, реабилитируется и тарабанит о грудную клетку. Он кусает губу до крови, потому что вот-вот рухнет в обморок от переизбытка эмоций после затяжного «никак». От того, как Алан прекрасен. От того, что именно он делает первый шаг, когда Макс летел в Киев, лишь бы предпринять хоть что-то, постараться всё исправить. И пусть Алан порою невыносим, пусть иногда не контролирует себя, не умеет отпускать, ему ничего другого не надо. Они научатся вместе. — Скажи что-нибудь, а? — грустно просит он, и в его глазах вспыхивает безнадёга, которую Максу хочется тут же стереть. Он дёргает его за локоть — к себе. Ближе. И начинает петь, как раньше, когда «Алан, меня осенило, ты обязан услышать» и «не смей мне врать, если это бред»: — Зачем мне день, если нет тебя? Зачем мне ночь — от неё больнее. Стираю дни календаря. Может, знаешь, как стать сильней? Зачем мне сон — он всего лишь плод моих навязчивых мыслей. Моя любовь сейчас умрёт, а утром… — сбивается он, — снова воскреснет. Любовь и впрямь возрождается. Оживает, когда Алан его обнимает — мигом уничтожает печаль, что текла по венам так долго. — Обещай мне, что так больше не будет. — Я не смогу так, Алан. Без тебя. Не хочу, не могу и не стану.