Попрошу у облаков

— Алан... Макс давится стоном, не узнавая собственного голоса. Макс задыхается всего лишь от того, что он к нему прикасается. Воспламеняет нервные окончания, доводит до предела, умело толкает к краю. И ему мало. Он улыбается по-лисьи и продолжает пытку. Убивает каждым касанием. Воскрешает моментально. У них сейчас — долгожданный перерыв, за который, впрочем, необходимо решить кучу рабочих вопросов. Но они пересеклись после нескольких месяцев порознь и могут хотя бы сегодня забыть о делах. — Что? — спрашивает, дыханием обжигая шею. Целует, дорвавшись. — Не нравится? — Сволочь. Ты ещё и издеваешься. Не привыкнуть. Не привыкнуть к тому, как лишает рассудка, каждый грёбаный раз. Макс выгибается, облегчая ему задачу. Это игра. И, несмотря на стальную с виду выдержку, умение владеть собой, Алан сам на грани. Приподнимается и произносит нарочито серьёзно: — Нисколько. — Он снимает с него футболку и легонько ударяет по рукам, когда он порывается сделать это сам. — Не мешай. Макс смеётся. — Как скажешь. — Феноменальная перемена. Таким ты мне нравишься больше. Мягким, послушным. — Это ловушка, — ехидно замечает Макс, наблюдая за тем, как он стягивает с него джинсы. — Берегись. Вместо язвительной реплики в ответ он раздевается сам, не отводя взгляда. Никаких порнушно прикушенных губ, никаких вычурно сексуальных движений. Нет. Он позволяет за собой наблюдать и улыбается так, что возбуждение жаркой волной лижет позвоночник. — Ты точно скотина, — бросает Макс, устраиваясь на кровати поудобнее. Он знает, что может ослушаться. Вполне может встать и всё поломать, настоять на своём, контролировать ситуацию. Он знает, что это заведёт Алана ещё сильнее. Он знает, что любые возмущения не будут значить ровным счётом ничего. — Но ты здесь, — тянет Алан, подходя ближе. Это игра. Это игра, цель которой — накалить до максимума, обострить и заставить сорваться. И победителями непременно выйдут оба. — Раз уж я никуда от тебя не бегу, — произносит он, поправляя шапку, которая почему-то всё ещё на нём, — как насчёт того, чтобы помочь с этим? — Не спеши. Он целует неторопливо, лениво, изводит в своей излюбленной манере, будто не видит, что сил держаться уже не осталось. Макс откидывается на подушку, понимая: сегодня главный не он. И если Алан хочет, он подчинится. Он и так давно — в нём. Он пропал с концами, растворился и меньше всего хочет, чтобы это менялось. Так почему нет? — Ты мне доверяешь? — шепчет, начисто вышибая мозги. — Да. Я всегда доверял, даже если не признавался, не хотел принимать. Не могу не доверять, ведь это чувство вросло в меня настолько, что если его выдрать, у меня едва ли получится функционировать. Я совсем не уверен, что выживу. Без тебя — никогда. — Тогда... — Он тянет за край шапки, закрывая глаза. — Расслабься, будет здорово. Плотная ткань мешает видеть, и это обостряет все ощущения. Можно подумать, долгой разлуки было недостаточно. Алана становится много. Его рук, его губ, поцелуев — влажных, глубоких, то медленных и нежных, то порывистых, страстных. Он словно оголённый провод — искрит, бьёт током, а после мучает лаской, давая ему перевести дух. Всего на какие-то несколько минут, чтобы после вновь до-во-дить. До-би-вать, проверяя, надолго ли его хватит. — Хватит, я умоляю, — просит он, и его голос звучит так жалко, срываясь на последнем слоге. — Я ещё не закончил. Впереди мно-о-ого интересного. Макс издаёт то ли хрип, то ли стон, который чересчур напоминает всхлип. Он и представить не мог, что способен издавать такие звуки. Пытается утолить тактильный голод, не перестаёт трогать в попытках удостовериться, что это не бред и не сон, потому что эмоции сокрушают, накатывают с неистовой силой, стирают его в порошок, и он глотает воздух жадно. Вернуть контроль над ситуацией уже не выйдет, как бы он ни старался. Алан молчит, чем всё в разы усугубляет. Алан угадывает все его мысли и делает с точностью до наоборот, зная, как он возбуждён. Его пальцы — внутри. Он не даёт даже подстроиться под ритм, привыкнуть и совпасть. Заставляет изнывать и просить, унизительно срываться на маты, шептать ругательства одно за другим и искать большего контакта. Ты нужен мне ближе. Сильнее. Так мало... Макс думает, что хотел бы его увидеть. Растрёпанные волосы, как гнёт губы в улыбке, засранец, как смотрит на него. Это был бы разрыв. Его бы расщепило и тут же не стало. Потому что слишком. Слишком пронзительно, слишком реально. Алан, очевидно, решает, что самое время прибавить обороты, когда говорит: — Ты бы видел себя, боже… такой охуенный. Открытый, горячий, сексуальный. Ты бы видел себя, пиздец… не насмотреться. — Замолчи, — хрипит ему в рот. Не целует — вгрызается губами. — Разреши мне увидеть. Алан, я… Он цепляется за его плечи, переворачивает его на спину и целует. Трепливый рот, пульсирующую жилку на шее. Спускается ниже и ниже, осознавая: если он хочет получить это, то почему бы и не поменять правила? Наслаждается тем, как Алан шипит сквозь стиснутые зубы и так охуительно стонет, что если бы Макс мог, он бы точно возбудился ещё сильнее. Хочу тебя, господи... так сильно, что едет крыша. Так сильно, что всё вокруг меркнет, выцветает. Ты, только ты... навсегда. — Спрошу снова, — сипит, проводя рукой по его члену. — Я могу посмотреть на тебя? — Можешь… — он запинается, когда Макс отстраняется, чтобы поднять с пола шарф. Картинка почти слепит. Алан лежит, раскинувшись на простынях, небрежно, расслабленно, на первый взгляд, но Макс слышит его судорожные вдохи и выдохи, поэтому не ведётся. Ухмыляется и фиксирует запястья Алана над головой. — Что ты… — Ты мне доверяешь? Алан, не задумываясь, выдыхает: — Да. Безусловное доверие. Абсолютное. Неоспоримое. Здесь нет проигравших — определённо лучшая часть игры. В конце концов, ночь только начинается.