***
Он идёт по улицам, не разбирая куда. Хочется банально сбежать, вот так трусливо, малодушно от мыслей, крутящихся в черепной коробке двадцать четыре на семь, на бесконечном, сука, повторе. Вечерний Киев красив. И будь он менее загружен, не думал бы постоянно о том, что Алан там, в стенах офиса, улыбается, шутит, прикасается к ней. У Алана и без него всё офигенно. Он счастлив. Когда-нибудь у него хватит храбрости не просто посмотреть правде в глаза, а принять. Смириться с тем, что ему ничегошеньки не светит. Едва не подпрыгивает от звука уведомления о входящем сообщении. > всё нормально? ты так быстро ушёл, не попрощался Макс перебирает с десяток саркастичных ответов, но останавливается на лаконичном: > да, всё ок > не опаздывай завтра Он закатывает глаза и идёт в сторону метро. За полдня температура на улице резко упала, не хватало ещё заболеть — вся работа над альбомом встанет, если он расклеится.***
У Алана день рождения, и из-за горящих сроков они заканчивают работу над клипом часов в шесть вечера, потому что хрен он позволит сбиться расписанному, распланированному заранее. Упорный, решительный, иногда чересчур. Макс смывает грим, с горечью осознавая, что те жалкие крохи его внимания, перепадавшие ему исключительно ввиду съёмочного процесса, сдуло ветром. Перерыв в несколько недель до новой бешеной гонки точно не повредит. — Мы хотим поехать отметить, — окликает его Алан. Он оборачивается. Смотрит вопросительно, не в силах выдавить из себя и звука. Бадоев всего в метре от него, а сердце грохочет в грудной клетке так, словно между ними сантиметр, не больше. — Без тебя будет не то, — говорит он тихо. — Приходи, пожалуйста. — Я не особый любитель шумных компаний, ты знаешь, — начинает отнекиваться и отводит взгляд. Не может. Он не может даже посмотреть на него открыто. — Зачем? Зачем я там? Зачем я тебе? — Ты нужен мне там, — выдыхает Алан. — Ума не приложу, что ещё сказать. Выбор за тобой. Уговаривать не стану. Макс усмехается. Если бы он знал, что его показушное сопротивление не стоит и гроша.***
Он жалеет о том, что ведётся на просьбу Алана. Желание побыть рядом ещё чуть-чуть играет с ним злую шутку. В целом, атмосфера праздника уютная, дружеская, почти семейная. Алан принимает подарки, крепко обнимает всех по очереди, пока Жанна уточняет вопросы с меню. Макс выгадывает момент, когда они остаются одни. Сглатывает. — С днём рождения. — Он протягивает ему свёрток. — Не стоило, — бормочет Алан. — Бадоев, сделай мне одолжение. Заткнись и прими у меня грёбаный подарок. Алан смеётся. Их пальцы соприкасаются. Он крутит в руках озадаченно его нехитрый презент. — Открой, когда будешь один, ладно? — умоляющим тоном. Его глаза светятся от азарта и любопытства. — Ладно. Макс не успевает сообразить, что происходит. Всего через пару секунд он прижимает его к себе. Обнимает, скользит ладонью по спине. Это ничего не значит. Алан просто любит прикосновения. Жажда трогать встроена в него как нечто жизненно важное, безусловное. Макс запомнил, усвоил. Это ничего не значит. Почему тогда его сердце (не Макса) так часто стучит? Их отшвыривает друг от друга мягкое замечание Жанны: — Идём в зал, Алан, тебя уже все заждались. — Она мешкает от силы несколько десятков секунд, потом добавляет: — И ты тоже, Макс. Она берёт Алана под руку, и он так явственно ощущает себя третьим лишним. Хорошо, что за то недолгое время, что они работают вместе, он научился играть. Очаровательная улыбка с примесью снисходительности не сходит с его лица. Их общие знакомые улюлюкают. Они кричат что-то наперебой, сыплют остротами, хлопают Алана по плечу. Жанна, красивая и безумно нежная, не отходит от него. Она не навязывается, но всегда готова помочь, уточнить, успокоить. Они с Аланом понимают друг друга с полувзгляда, с полувздоха, и Макс обнаруживает, что не ощущает ненависти, неприязни или другого негативного чувства. Жанна замечательная. У Макса нет никаких причин её недолюбливать. Несмотря на здравые доводы, в нём внутри исправно обрывается что-то каждый раз, когда она к нему прикасается. Он никогда не думал, что видеть его счастливым — так больно. Теперь представляются глупыми все его мечты и надежды. Он никогда не заменит ему её. Никогда не вытеснит ту, кого Алан по-настоящему любит. Вокруг на полную катушку веселье и радость. И здесь для него нет места. Макс уходит по-английски: вероятность того, что кто-то заметит его исчезновение, стремится к нулю.***
— Макс, я открыл твой подарок, — его голос непривычно глухой и настороженный. Он молчит. Что тут скажешь? — Прости меня. Замирает. Ему послышалось только что? — За что, Алан? — Что не могу ответить взаимностью. Мне жаль. — Всё в порядке. Всё в порядке. Просто его сердце разбивается вдребезги. Даже если всё, что он писал, искренне от первой до последней буковки, это ничего не решает. Даже если на другом конце города Алан в остром приступе мазохизма снова и снова бегает глазами по строчкам... «Знай: это навсегда, зашито глубоко, Эта часть меня — твоя. Я счастлив любить тебя. Пусть сильней, чем хочешь ты. Я по-другому не могу, не умею. Пусть мы не будем вместе, пусть звёзды против нас, Но я люблю тебя и буду любить сильнее. Любить, как в первый раз». ...это всё равно ничего не решает.