***
Он не верит своим ушам, когда слышит: — Это же тот чел на охуенной тачке! Макс подрывается, забывая обо всём, мимоходом отмечая, что так формируется помешательство, — едва ли можно назвать нормальной неимоверную радость от того, что к ним снова пожаловал мужик, которого он видел один раз в своей жизни, да и то от силы десять минут. Замирает в метре от машины. Какая тупость. Примчался, как девятиклассница на первое свидание к понравившемуся ей пацану. Мысленно ругает себя за тупое сравнение. — Привет, — бормочет, глядя себе под ноги. — Может, посмотришь на меня? — спрашивает Алан и пальцами цепляет подбородок. Слишком свободно для почти незнакомцев. Слишком нежно для тех, кто друг другу по сути никто. Слишком. Он слушается. Так, словно нет ничего более естественного, чем подчиниться ему. Невозможно. У него глаза удивительные, тёмно-зелёные с карим, и Макс усмехается собственному идиотизму: художник по образованию и не в состоянии даже подобрать название этому цвету. Его хватает лишь на: — Охуеть, — выдыхает на русском, забивая на то, что его не поймут. Выражение лица Алана меняется сразу же. — Ну да, у тебя же почти не слышно акцента, в отличие от меня. Макс не дышит. Он и не заметил. Не прислушивался, не задавался вопросами. Его голос по-английски звучит совсем иначе, на русском как-то… теплее? Алан стоит к нему вплотную, и не думая отстраняться. Гладит пальцами подбородок и скулы, а у Макса губы жжёт от желания его поцеловать. — Поехали со мной? — Вот так, сразу? — У тебя же закончился рабочий день. — Не вопрос — утверждение. — Неужели не хочешь развеяться? Это абсолютно безрассудно, но хочется. Ужасно хочется укатить с ним и больше никогда не возвращаться сюда, на забытую богом заправку, позволяющую ему кое-как влачить существование здесь, в тысячах километров от родных краёв. — Пять минут, и я приду. Алан улыбается и отпускает. Тут же становится холодно и неуютно. Ну разве не глупость?***
Они оба перестают соображать в какой-то момент. Макс не знает, кто тянется первым, кто целует, кто проявляет инициативу, раскручивает безумие по спирали. Не знает. И ему наплевать, если уж начистоту. Его будто огрели чем-то тяжёлым, и мысли разбегаются в разные стороны — не собраться. К Алану прикасается жадно и голодно, не в силах затормозить и остановиться. Предохранители сорвало, и он не стремится это менять. Судя по стонам и сбивчивым просьбам, он ничуть не возражает. Губами мажет по шее, ключицам, ведёт руками по плечам и спине. Эти руки, господиблядскийбоже… Он давно себе такого не позволял. По правде, с приездом в США работа его с потрохами сжирала, не оставляя свободного времени. Вот тебе и американская мечта, поиски лучшей жизни, хороших возможностей для самореализации. — Макс... — хрипит, не в силах сдерживаться. Это льстит — то, что его так развозит и кроет. Из-за него кроет. — Я Коля, вообще-то. — Против воли губы растягиваются в широкой улыбке, когда он видит недоумение на лице Алана. — Не всем повезло с интернациональным именем. — Тебе идёт, — искренне говорит Алан и кладёт ладонь на его пах. — Скотина… Он так смеётся, паршивец. Словно ждал чего-то такого. Он так смеётся. Макс падает, летит кубарем и ухватиться не за что. Влюбляется в него, зная, что это может разбить ему сердце.***
Всё серьёзно, понимает Макс, когда тащится в подвал, чтобы закинуть вещи в стиральную машинку. С их знакомства прошло несколько месяцев, он-таки бросил работу на заправке, устроился через друзей Алана в издательство оформителем. Да, не предел мечтаний, конечно, но в разы лучше, чем наблюдать за пьяными дебошами, разборками бухих мужиков и терпеть хамство каждый день. Всё серьёзно, и у него уже не выйдет соскочить, даже если он совсем не тот, кто нужен Алану. Он лишний. Он прекрасно знает об этом. Не может не видеть, игнорировать простой по сути своей факт: он не вписывается в компанию творческих, необычных, интересных людей, с которыми общается Алан, крутится в ежедневной рутине и на выходных. Он лишний. У Алана карьерный взлёт и огромные перспективы — снимать клипы и короткометражки отнюдь не его предел, и неудачник, пописывающий песни на досуге, ему ни к чему. Зачем ему тот, кто тянет на дно? Что хуже всего, Алану удаётся читать его настроение. Он уверяет, что всё в порядке, что счастлив. Убеждает словами, прикосновениями, поцелуями. Макс почти верит. Почти.***
Разрыв даётся легче, чем он успел себе нафантазировать. Алан слушает внимательно, все до единого аргументы, что он расписал у себя в голове, не перебивает. Макс говорит о том, что не хочет портить ему творческие планы, что предложение поработать в Азии, которое поступило ему недавно, — отличный шанс расширить круг выгодных знакомств и приобрести ценный опыт. Он не верит в отношения на расстоянии, и поэтому пытаться сохранить то, что обречено, попросту бессмысленно. Он гордится своей выдержкой и одновременно ненавидит себя. Знает, что делает больно. Видит, как всегда тёплый, искристый взгляд мигом обращается в лёд. Отдаёт Алану ключи, их пальцы соприкасаются, и он старается не задумываться о том, что это в последний раз. Себе он тоже наступает на горло. Топчется по уже разодранному на куски сердцу. Он ненавидит себя за это, но так будет лучше. Для Алана в первую очередь.***
Без Алана не клеится нихрена. Не складывается. На работе, несмотря на повышение, всё из рук валится. Работает на автомате, выполняя обязанности по накатанной. У начальства претензий никаких, а ему тошно от заказов, от себя, от жизни. Через инсту он видит, чем живёт Алан. Так и не набрался смелости удалить из подписок и никогда больше не заглядывать в его профиль. Он согласился на приглашение в Китай, всё снимает там клипы. Горит работой, как и всегда. Неугомонный. Макс улыбается. Он поступил правильно. В горле копится горечь. Он скучает. Скучает по их ленивым утрам вместе, когда задёрнуты шторы, соседи разбежались по делам, и никого нет больше, а в квартире тихо-тихо. По совместной готовке блинчиков — не панкейков, которые делают американцы, а настоящих блинов со всевозможными начинками. По прогулкам по ночному Нью-Йорку и сотне фоток, сделанных им в приступе вдохновения, восхищения и… любви. Иногда он снимал Алана украдкой, иногда в открытую ловил в кадре его ухмылку и прищур. Он скучает. И всё чаще приходит к выводу, что ему не сдалось всё это без него.***
В Нью-Йорке осень в самом разгаре. Он плотнее завязывает шарф, кутается в пальто — сырость пробирает до костей. Утром в будний день посетителей парка не так уж и много. Вон маленькая девчушка в забавной шапке с заячьими ушами гоняется за собакой, а её мама едва за ней поспевает. Чуть поодаль — бегуны, заботящиеся о своём здоровье вне зависимости от погодных условий. Он закуривает и вздрагивает от горы входящих сообщений, посыпавшихся ни с того ни с сего. > благодарен за такой шанс, но оно того не стоило > сваливать на другой конец света без тебя > херовая затея > я люблю тебя > возвращайся домой, тебя так не хватает Сердце замирает. Кажется, из-за Алана разучилось биться спокойно. > я буду ждать, сколько понадобится > в квартире слишком пусто***
— Без тебя было невыносимо, — шепчет Алан, обнимая. — Как ты не понимаешь, глупый? Наверное, ему стоит что-то сказать, объясниться. Попросить прощения и пообещать не творить ерунды, пусть и из благих побуждений. Но слов нет. Он счастлив от того, что снова получается дышать полной грудью. Аланом дышать.