Попрошу у облаков

— А ты, значит, не относишься к шоу-бизнесу? — Нет, и горжусь этим. Тем, что я выше закулисных интриг. — Ты слишком наивен, если полагаешь, что остаёшься в стороне. Грязь пристаёт даже к самым чистым и... неиспорченным. Ладно, стоит признать. Этот режиссёр-продюсер-сценарист с вычурным именем его интригует. Безбожно флиртует, и любому другому Макс бы дал отворот-поворот, показал, что не заинтересован, не поведётся. На пафосной вечеринке, приуроченной к открытию новомодной галереи, Макс изнывал от скуки, ему как молодому, недавно заявившему о себе художнику негоже разбрасываться шансом завести новые знакомства, законтачиться с влиятельными людьми. И всё же он не лез в самую гущу, не подлизывался, не улыбался фальшиво тем, кто вызывал в нём неприкрытое отвращение. Он никого толком не замечал, кроме него. Шумного, громко смеющегося, щедро наливавшего алкоголь в бокалы себе и дамочкам, что окружали его, на мероприятии, не подразумевавшем пьянку и дебош. Он вписывался. Органичен до мозга костей. Прикид total black, классика, которую и в голову не придёт назвать сдержанной или строгой. Сплошной вызов от макушки до пят. — Кто сказал, что я невинный? — подначивает, не понимая, почему позволяет незнакомому человеку столь бесцеремонно вторгаться в личное пространство, почему подпустил невообразимо быстро, опустив щиты. Он — назвать его по имени проще простого, но тогда придётся смириться с тем, что он вслушивался в его кокетливый трёп с шикарнейшей дамочкой, будто сошедшей с обложки журнала, — усмехается и сканирует взглядом. Раздевает, явно не допуская мысли о стыде. Ни единой. — У тебя всё на лице написано. Макс зеркалит усмешку. — Ты даже не представляешь, насколько заблуждаешься. — Я бы проверил. Тон — не подкопаться. Он фонтанирует уверенностью в себе, разносит оборону, прежде державшуюся крайне стойко. — С чего ты взял, что я тебе разрешу? Ты так неотразим? Ослепительная улыбка, шёпот и зубы, сомкнутые на мочке: — Ты ведь меня тоже хочешь, м-а-л-ы-ш. Макс не смеет ему возразить. Он рассмеяться-то не способен — возбуждение вспыхивает, электризуя нервные окончания.

***

— Как-никак растерял смелость? — Подыгрываю, не более того. У тебя же фетиш... — многозначительно играет бровями, — на доминирование. Максу впору расхохотаться или скептически фыркнуть. Никогда не было подобных желаний. До него — не было. Потому что не встречал равного, того, кто разыграет грамотную партию, того, кто примет его правила и заставит забыть обо всём. — Такой грозный, — мурлычет Алан, подаваясь к нему. Макс останавливает. Стискивает запястья, не оставляя пространства для выкрутасов. Сука, какой же он сексуальный. Пиджак как с чужого плеча, чуть свободнее, чем нужно, а прозрачная рубашка смотрится до того провокационно... пробуждает фантазию. Рисует яркие, горячие картинки. Он задыхается. — Чего ждёшь? Снимай. Ещё немного — и я предположу, что ошибся в своих наблюдениях. Я глаз не мог отвести от тихого, в чём-то нелюдимого художника, чьи картины вынесли мозг... От тебя, Макс... не мог. Невозможно... Макс сжимает руку на горле. Хватает, рассчитывая силу. Синяков не останется, однако контроль над ситуацией полностью у него. — Ещё в галерее заметил: ты много болтаешь. Терпеть не могу разговоры не по делу. Алан вскидывает подбородок одновременно покорно и до чёртиков своенравно. — Так накажи. Пальцы — в светлые пряди, практически выбеленные на самых кончиках. Привлекает к себе. — Всенепременно. Не целуются — борются, не желая отдавать инициативу. Каждый мазок языка — столкновение, выпад, беспощадная атака. Каждое движение губ — заявление о невозможности компромисса. Макс, как в лихорадке, стягивает пиджак, расстёгивает рубашку и трогает-трогает-трогает. Целует. Доверчиво подставленную шею, плечо, ключицы, грудь. Ниже и ниже, словно нанюхался забористой пыльцы, полирнул всё текилой и уплыл от запредельного кайфа в свой собственный фантастический мир сродни Зазеркалью и Неверленду, туда, где нет запретов и условностей, где стёрты напрочь границы. — Что ты... Легкий укус у пупка и сиплое, требовательное: — Заткнись. Сдавленный стон и кивок. Надо же, умеет быть послушным. И такого, как он, можно сделать покладистым. Лязг пряжки ремня. Взгляд снизу вверх. — Не против? — Нет. Это странно, но я верю тебе. — Даже если... я выполню то, что грозился? Заправляет безнадёжно растрёпанные волосы за ухо и шепчет: — Рискни, д-е-т-к-а. Полчаса спустя Макс убеждается: Алан — совершенство. Его личное совершенство, которое восхитительно плавится-гнётся. Отдаётся только ему.