Попрошу у облаков

Он искал его. Всегда его искал. Когда был ещё мальчишкой, лихорадочно строчил на бумаге первые тексты втайне от семьи и друзей, прятал смятые листы под подушку, когда подпевал Леонтьеву и Аллегровой на экране за пару часов до боя курантов, размахивая бенгальским огоньком в такт, когда сбегал после школы к набережной и мечтал. О славе, богатстве, известности. Подрос, ввязался в отношения. Поцелуи, касания, ласки, жаркие ссоры и не менее пылкие примирения — всё было, да только не так и не с теми. По меркам сверстников слыл неисправимым романтиком. Не боялся думать о том, что, быть может, однажды ему посчастливится найти своего человека. Того, с кем будет приятно молчать, кто вытащит из беспросветного мрака, выдернет из угнетающей рутины в провинциальном городке, заберёт мрачные воспоминания и сделает так, что он задышит полной грудью. Он ждал его. Того, кто протянет руку помощи, не спрашивая, кто поймёт без лишних слов, не купится на браваду и мишуру, кривляния и фальшивый смех. Наивно верил, что всё ещё впереди, и его вера не угасала ни на миг. Стала маяком, освещающим путь. Привела к нему. Идеальному. Тому, без кого не живёт — существует.

***

Он ждал его. Не переставал никогда. Когда постигал окружающий мир, когда впервые влюбился и сгорал от нежности и страсти, не разделённых и в половину. Хотел, завоёвывал, добивался, любил. Не видел препятствий, шёл напролом. Падал и поднимался. Собирал обратно разбитое сердце, как умел. Не без проблесков в череде поражений: когда на его пути встретилась Жанна, мелькнула мысль: а вдруг она? С ней легко и просто, она очаровала моментально, заколдовала. Лучшая женщина из всех. Но они не справились, и семейная идиллия дала трещину. Упрёков не получил, как и оскорблений, а лучше бы кричала, лучше бы вывалила на него всё-всё-всё, потому что преследовало ощущение: виноват, он перед ней виноват, не сберёг, не сохранил их общее, ценное, хрупкое. И всё же он ждал. Даже когда всё полетело под откос, когда люди приходили и уходили, швыряя ему в лицо претензии, недовольства и обвинения. Он чувствовал: его человек ещё появится. Не пожалуется на то, как с ним сложно, как он выжигает и душит, как давит, дышать не даёт. Примет как данность и не возьмётся чинить, лечить, перекраивать на свой лад. Он искал его. В каждом прожитом миге, в каждом сюжете клипа, в безумных проектах и эксцентричных идеях. Шли годы, а он не приходил. Так что зарылся в работу, чтобы не загоняться, не слышать, чтобы надежда не травила нутро. Что, если он не появится? Что, если одиночество — то, что он заслужил? — Я скоро рехнусь от волнения. Крыша, прощай, тю-тю. Дурной. Если кого тут и разобьёт приступ, это его. Потому что места себе не найдёт, и нервы истрёпаны, потому что всё должно пройти идеально. Для него. Для того, кого он так долго искал. Того, кто ни в коем случае не станет ему что-то предъявлять. Того, кто бросается обнимать, соскучившись, забывая о собственной замкнутости, кто для него весь живой и горячий, весь нараспашку. Того, кто видит его настоящего постоянно, со всеми закидонами и недостатками, вспыльчивого, порой жёсткого, чересчур требовательного, и продолжает утверждать, что он самый-самый. — Я с тобой, малой. Малой (как же, тридцатилетняя дылда ростом под два метра) улыбается лучезарно, как и в первую встречу, когда осознание пробрало до костей: это он. — Знаю, Алан. Спасибо. От его тихой благодарности переклинивает. Он скользит пальцами по плечу, мягко разворачивая к себе, и целует. Позволяет ему сомкнуть ладони за спиной и подтянуть чуть выше к себе. Стирает все страхи и беспокойства, растворяется в близости с ним. Прижимает крепче. Обещает: справимся, как справлялись прежде. Вместе. Они оба ждали не зря. Оно того стоило. Тысячу раз стоило.