«Знову і знову в тобі тону»
Его открытость — удар, что вышибает дух. Больше, чем заявление, больше, чем откровение. Простейшая констатация факта и безоговорочное доверие. Без пафоса и понтов, без высокопарных и подчёркнуто торжественных речей.
Алан всегда заявляет гордо: он главный слушатель, он критик, он тот, к чему мнению Макс относится с трепетом, даже если будет ворчать, мол, заколебал со своими придирками. Алан никогда не скрывает: первый.
Молчит о том, что Макс в какой-то степени — тоже.
Он — тот, кто перевернул весь его мир. Заставил посмотреть иначе на многие вещи, на то, чему прежде не придавал особого значения. Долгие валяния в кровати, яичница и круассаны с кофе на завтрак, совместные просмотры артхаусных фильмов, болтовня о любимых режиссёрах на крыше с бокалом вина — с ним подобные мелочи обрели смысл.
Он позволил ему быть слабым, позволил расклеиться, когда выдержки уже не осталось, как и желания храбриться или строить из себя супергероя. Кутал в тёплый плед, когда он разболелся посреди съёмочного процесса, отпаивал чаем с лимоном и мёдом, следил, чтобы он не переутомлялся и отгонял всех, кто тревожил его покой.
Он, замкнутый и не терпящий шума, стал твёрдой опорой в бизнесе и снял с его плеч неподъёмный груз. Смело переложил часть ноши на себя, невозмутимо разбирался с проблемами в офисе, когда не складывалось ничего и казалось, что в обозримом будущем никакого просвета. Нашёл важных людей, переговорил, переиграл и перекрутил, извлёк выгоду и добился результатов с минимальным ущербом. Воскресил уверенность в себе и вдохновил на новые подвиги. Так непринуждённо и легко, будто был рождён для этого, будто это всё ерунда, не стоящая и сотой доли испорченных нервов.
Алан улыбается, а в уголках глаз безбожно жжёт. Проклятая сентиментальность. Права была Ло: стареет. Макс поёт, не глядя на него — погрузился в песню, растворился, пропал. Он там, в тексте и музыке, он в них целиком, и отвести взгляд невозможно.
Алан знает его. Давно уже выучил все морщинки (он смешливый до ужаса), все привычки и жесты, его хитрую усмешку, как жмурится, интонируя строки, как перебирает пальцами, особенно когда поёт акустику (не хватает движения), как сглаживает шероховатости в исполнении мягкими переливами.
Алан знает: это далеко не конец.
Макс продолжает удивлять. Остаётся загадкой. Наваждением невообразимых масштабов. Первым, чтобы настолько сильно. И он уверен, последним.
«І тихими водами наші руки торкалися, мені так легко з тобою, неначе стрілою у серце»
Его мальчик-вдохновение улыбается, а глаза горят ярче солнца. Ждёт, что же Алан скажет после, не представляя, что лишил дара речи. Двенадцать лет назад. И по сей день слов не нашлось.
«І тихими водами наші губи торкалися...»
Их близость — тоже из разряда «обнажить до предела». Вскрыть целый спектр эмоций, стереть запреты, разрешить всё друг другу и довериться. Отпустить себя, забыть, кто они поодиночке, чтобы осталось одно — вместе. Они вместе и потому сильнее любых законов и правил.
Макс двигается к нему. Опускает голову на плечо. Тихо-тихо напевает, опаляя дыханием плечо. Алан дрожит. Оттого, что он всё ещё самый-самый. Нужный и драгоценный, самый замечательный в целой вселенной, и никто больше никогда... не так. И близко не так.
«...в твоєму полоні немає покою, коли нас тільки двоє».
Они оба чувствуют это. То, чему не придумать названия, что не вместить в глупые рамки, не облепить ярлыками и не запереть на замок.
Макс обнимает крепче и ни о чём не спрашивает. Понимает. Не может не понимать.
Касаться его и ощущать рядом — величайшее счастье на свете.
Сердце замирает.
Алан верил: он сумеет привыкнуть.
Да только каждый раз — будто первый.
