Попрошу у облаков

— Ты грузишься. — Нет. С чего ты взял? Макс улыбается и качает головой. — Брось. Мы не первый год вместе. Проницательный и такой мудрый уже-не-ребёнок. Мужчина. Алан совсем упустил из виду, в какой именно момент он вырос. Стал умным и чутким, и иногда ему кажется, что Макс взрослее него самого — разница в девять лет не ощущается абсолютно. Оплетает руками-ногами, обнимая, и шепчет тихо-тихо: — Я с тобой, глупый. Я с тобой. Ал, я с тобой. Дурак. Повторяет, как заведённый, снова и снова, что здесь, что не уйдёт, что не оставит, что только с ним, только вдвоём, что плевать хотел на его загоны, на муть, что наросла внутри, приварилась к костям и мешает дышать. Он знает его лучше, чем он сам. Алан не понимает. Зато Макс — более чем. Ведёт пальцами по ключице, там, где раньше угольно-чёрным проступало имя. Обычное девчачье, такое пустое, свидетельствующее лишь об одном — она единственная до их встречи. И Алан, вопреки логике и здравому смыслу, ревнует до сих пор. К растворившимся давным-давно буквам, словно способен всё ещё различить, почувствовать под подушечками очертания-завитушки и захлебнуться от разрушающей ярости. Макс вздыхает. — Ведь это я должен злиться. Но почему-то совершенно не обращал внимания. Ни при первой встрече, ни позже, когда связь установилась. Безликие имена испещряли плечи, запястья и грудь — будто художник брызнул кистью. А Макс смотрел тепло и не сомневался ни капли. С буддистским спокойствием принял реальность, в которой они детали пазла, одно целое, души, стремящиеся друг к другу. — Космос, приём! — А? — Земля вызывает Алана. Макс смеётся и, пользуясь заминкой, ложится на спину, устраивая его на себе. Скользит ладонями за ворот, расстёгивает пуговицы. Медленно. Невыносимо тягуче. Кайфует от того, как Алана кроет, как у него плавятся кости, как бешено сердце стучит — каждая клеточка искрит в предвкушении острого удовольствия. — Обожаю, когда ты таскаешь мои шмотки. Тебе идёт. Алан перехватывает его улыбку, наклоняясь. Прогибается, и внутри набирает обороты пожар, когда рука Макса гладит поясницу. Жжёт через ткань. Слишком ярко. С-л-и-ш-ко-м. — Зря надевал. — Разве тебе не нравится избавлять меня от одежды? Макс разводит полы в стороны и сдавленно хрипит: — Не всегда хватает терпения. Алана не покидает мысль, что он попросту не заслужил его. Закрытого, в повседневной жизни совсем не ослепительно блестящего, сдержанного, разгорающегося лишь с ним наедине. Греющего, даже когда они за тысячи километров друг от друга, а за окном слякоть и сырость. — Я слышу. Слышу, о чём ты думаешь. Он приподнимается и меняет их местами. Нависает сверху. — Ты ревнуешь меня постоянно, и я не могу не замечать. Ревнуешь, когда на то нет никаких оснований. — Он заправляет прядь, лезущую в глаза. Пробегается большим пальцем по щеке. Нежно. Трепетно. — Но я не против. Ты такой, и меньше всего я бы хотел, чтобы ты переступал через себя. Ты почему-то забываешь о том, как изменил меня. Перевернул мир. Настолько, что не расскажу и через двадцать лет в полном объёме. Мажет губами по шее. Спускается ниже, не спешит, даёт им обоим возможность насладиться. И говорит-говорит-говорит. Как никогда прежде. Обнажается перед ним. Не боится. Его бесстрашный, сильный, самый замечательный мальчик. — Не вспоминай. Прошлое утекло, убежало. Твои прошлые отношения — опыт, и от него не сбежать. Да и не нужно. Знаешь, когда буквы начали появляться на теле, я просил об одном: вот бы мы встретились поскорее. А когда это произошло, — замирает и дыханием опаляет живот, — я оказался не готов. Потому что ты — лучшее, что было и есть в моей жизни. Алан запрокидывает голову назад. Он не выдержит. Не сумеет совладать с собой и не разрыдаться. Не сейчас. — Не прячься, — просит Макс. — Не надо. Красивый. Гибкий, как кот. Сегодня не дикий — приручённый. Послушный. Влажно целует бедро. — Я люблю тебя, — признаётся он. Впервые — не между строк, в песнях, в музыке-текстах, метафорах-символах. Открыто и честно. — Я люблю нас, Алан. Он убеждается в очередной раз: судьба подкинула не подарок — сокровище. — Макс, я... — И этого не просто достаточно. Это всё, о чём я когда-либо мечтал. — Я тоже, родной. Я тоже.