Попрошу у облаков

Мальчишка. Вчерашний школьник. Алан себе повторяет каждый день, каждый час, каждый миг. Не то чтобы это спасало в тесном пространстве офиса, что сжимает, давит, вынуждает метаться, словно взбешённого тигра в клетке. Слишком близко, слишком много, слишком открыто. Он весь — слишком. Алгоритм выверен, отлажен. Выйти на улицу, позволить ледяному ветру хлестать по щекам, поджечь сигарету. Затянуться. Ещё раз. И снова. Немного самовнушения — и голос не срывается в позорный сиплый хрип. Мальчишка. Зелёный пацан. Легко увлекается, загорается, так же быстро остывает. Смотрит на мир восторженно, засыпает вопросами, а после одёргивает себя, будто сболтнул чего лишнего. Табу. Запрещено. Нельзя. Ему всего восемнадцать, думает Алан. Это должно оттолкнуть. Провести между ними жирную линию, пересекать которую не стоит. Грозит огромными неприятностями. Опасно. Жанна. Дочка. Брак. Семья. Он не имеет права их предавать. — Ну как? Крутится-вертится перед зеркалом, примеряется, прежде чем съёмки начнутся. Двигается уверенно, пластично, дерзко, и даже импровизируя, вполне вписывается в концепт. Ждёт одобрения, поощрения, как верный щенок — ласки от хозяина. Смотрит, смотрит, смот-рит так, что крутит кишки, и сердце вот-вот выскочит из груди. — Замечательно, Макс. Улыбается довольно. Светится — аж больно глазам. Отлепляется от стены, секунда — и он Коля, а не яркий, нарочито горячий и откровенный Макс Барских. Алан не устаёт изумляться тому, с какой скоростью он переключается. — Ты расстроен? Я тебя огорчил? — С чего ты взял? Пожимает плечами. — Ты дёрганый. Тебе некомфортно рядом со мной в последнее время. Я заметил, как ты напрягаешься, пусть и пытаешься скрыть. — Ерунда. Фыркает. — Конечно. Мне померещилось. Тяжело найти рычаги воздействия на того, кто не привык трепаться попусту, переключить внимание уравновешенного, спокойного Макса — задачка не из простых. Алан растерян. Упустил момент, когда можно было отшутиться. — Готовность пять минут, — отрезает он и разворачивается. На воздух. Покурить. Что угодно, лишь бы не ощущать его так сильно. — Постой ты, — окликает Макс и перехватывает запястье. Таращится испуганно, но не отпускает руки. Ведёт большим пальцем по коже, скользит к ладони и, кажется, не дышит совсем. Начинает по новой чёртов замкнутый круг. Тот, из которого выхода нет.