Огонь и крапива

Поднявшись на высокое крыльцо, Энмор вошёл в дверь и незаметно для всех прошмыгнул к стене, где стоял один из столов. В комнате яблоку негде было упасть; весёлый шум и толкотня были повсюду. На возвышении стоял стол новобрачных. Тихонько усевшись на свободное место, Энмор внимательно посмотрел туда. Невесту, Ильси, он знал давно – она была одной из тех остонских ребят, с которыми он вместе вырос. Но за четыре года, что он отсутствовал, девушка успела вырасти и превратиться в настоящую красавицу. Золотистая кожа и гладкие чёрные волосы делали её не просто красивой, но по-настоящему эффектной и даже обольстительной, совсем не похожей на остальных деревенских красоток. Энмор поймал себя на мысли о том, что вид Ильси волнует его, и ему стало неловко – всё-таки она младше его, и когда он видел её в последний раз, она была просто худенькой тринадцатилетней девчушкой, мучившейся от прыщей (от которых, кстати сказать, именно он её и избавил). Он постарался выбросить эти мысли из головы. Ильси ему не пара, да и жених у неё есть – не чета Энмору. Сейдо был высоким, ладно скроенным парнем с очень красивым лицом и густыми кудрями цвета спелой пшеницы. Энмор подумал, что кто бы ни устроил этот брак – сами молодые или их родители – он этот выбор одобряет. Юноша и девушка смотрелись вместе просто замечательно, оба красивые, сильные и полные жизни. Совет им да любовь. - Привет, мастер Энмор, - услышал он голос справа от себя и, обернувшись, увидел худенькую рыжеволосую девочку. - Привет, Кейди, - сказал Энмор, подвигаясь на скамейке, чтобы она могла сесть. Девочка присела, сложив руки на коленях и глядя на Энмора со смущённым любопытством. Она была одета в праздничный костюм – вышитую рубашку и короткую, до середины икры, красную юбку, волосы заплетены в косички и уложены вокруг головы. Взрослая одежда как будто сильнее подчёркивала её угловатость и незрелость. - Ты где был? – спросила она. – Праздник уже давно начался, а ты пришёл только сейчас. - Так, хандрил, - ответил Энмор. – В лесу. - Что значит «хандрил»? - Это когда тебе грустно, и не хочется, чтобы стало весело. Кейди нахмурила лоб, её бледно-розовые губы зашевелились, беззвучно повторяя его слова. - Ты и сейчас не хочешь, чтобы тебе было весело? – осторожно спросила она. Энмор улыбнулся и покачал головой: - Нет, сейчас хочу. Ты не видела моего учителя? - Видела. Он вон там, разговаривает с дядей Витаром. Энмор приподнял голову, глядя туда, куда указывала Кейди, и сердце его упало. Иол и впрямь обсуждал что-то с Витаром, тощим рыжеволосым кметом, у которого вечно болела скотина. Судя по тому, как блестели глаза Иола и как разрумянились его щёки, он уже успел приложиться к бутылке. Как раз в эту минуту деревенский оркестр грянул плясовую, и на площадку первыми выскочили новобрачные, а за ними – и другие парни и девушки. Энмор заметил, что Кейди то и дело поглядывает на Ильси и пытается – довольно неумело – двигаться и улыбаться, как она. Как и во многих деревнях, две трети семей в Остоне приходились друг другу роднёй, и Кейди была то ли троюродной, то ли четвероюродной сестрой невесты. Не было ничего удивительного в том, что она старалась подражать своей красивой родственнице, которая так удачно выходит замуж – а ведь для деревенской девушки удачное замужество – предел мечтаний. Ильси и Сейдо, разумеется, были главными героями этого вечера. Они отплясывали так, что вышитые башмаки едва не слетали с их ног, юбка Ильси вертелась вокруг её талии, как юла, а украшенные бубенцами банты на косах иногда пролетали в опасной близости от лица жениха. Сейдо не отставал от наречённой, и в один момент подхватил и закружил её так, что она весело вскрикнула и засмеялась, обхватив его стройную шею тонкими смуглыми руками. Когда Сейдо поставил её на пол, то все увидели, что цветок астры, до этого сверкавший, как звёздочка, в чёрных волосах Ильси, оказался зажат в зубах Сейдо. Под общий смех и аплодисменты молодожёны поцеловались через цветок. Кейди шумно вздохнула. - Только ты не хандри, - сказал Энмор, похлопав её по плечику. – Тебе это ещё рано. Девочка не успела ответить. Из толпы вынырнула её мама и схватила дочь за руку. Строго отчитав девочку за то, что она отвлекает господина волшебника, и тут же извинившись перед упомянутым господином, она уволокла Кейди подальше. Тем временем Ильси и Сейдо удалились к своему столу. Кто-то из гостей вскочил с бокалом в руке, во всё горло выкрикивая тост, слова которого совершенно не были слышны из-за шума. Жених и невеста уж точно не вслушивались - они с обожанием смотрели друг на друга. Что-то кольнуло Энмора в бок – может, воспоминания о его собственной любви, которая ни при каких обстоятельствах не могла привести к такому же счастью? Не успел он расчувствоваться, как понял, что это не мысль об Анории настойчиво колет его под рёбра, а острый локоть знахарки Риды. - Любуешься? – ехидно спросила она его. Энмор пожал плечами: - Люблю смотреть на всё красивое. - О да, парочка как на подбор. Готова поспорить, их родители уже делают ставки, на кого будет похож ребёнок. - Ну, это ещё не скоро, - усмехнулся Энмор. - А по-моему, очень даже скоро. Иначе бы они не стали играть свадьбу прямо во время ярмарки. Ни один уважающий себя кмет не наплевал бы на приметы, если бы не припекло. - Ты это о чём? – насторожился Энмор. Рида усмехнулась, как всегда, когда знала что-то, о чём не знали другие. - Ты знаешь, меня просто бесит эта твоя привычка, - высказался Энмор. Рида лукаво покосилась на него своими чёрными, как арбузные косточки, глазами: - Я тоже без ума от тебя, Энмор. Сейчас всё объясню. Кметы думают, что во время ярмарки нельзя делать ничего важного. Праздновать обручение или свадьбу, брать или давать деньги в долг… Плохая примета. Количество примет, в которые верили жители Тонского королевства, не поддавалось никакому исчислению, и всё же Энмор регулярно сталкивался с новыми. Раньше он никогда не слышал о том, что говорила Рида. - Здесь, видимо, как раз тот случай, когда через месяц станет заметна причина брака, - продолжала знахарка. Энмор уставился на неё во все глаза. Рида фыркнула: - Я на своём веку столько беременных повидала! Погляди на неё: она же ничего не ест, кроме орехов. - Может, нервничает, - отозвался Энмор. – А вообще, все люди любят разную еду. У меня был приятель, который макал солёные огурцы в донниковый мёд и запивал всё это простоквашей. В этот момент до них донёсся смех Иола, от звука которого Энмор насторожился: судя по всему, учитель уже порядочно пьян. - Брось, дружище, да разве знахарь сможет с этим справиться? Любой волшебник стоит сотни таких, как они! Так и быть, посмотрю твою корову… После праздника… хотя, лучше завтра… Лицо Риды на секунду окаменело. Её губы побелели, смуглые щёки покраснели, а глаза сузились, не предвещая ничего хорошего. - Послушай, - смущённо начал Энмор, ещё не зная сам, что хочет сказать, но в этот момент Рида развернулась так резко, что бронзовая нашивка, болтавшаяся на конце её платка, просвистела у Энмора перед носом, и ему пришлось резко откинуться назад. При этом сидр из его кружки пролился ему на грудь. Пока Энмор, перемежая чертыханье с заклинаниями, осушал свою одежду, Риды и след простыл. «Забавно получилось, - подумал Энмор, - глупость сморозил Иол, а неловко почему-то мне… И ведь я готов поспорить, что завтра он об этом не вспомнит. А вот Рида ещё долго будет вспоминать его слова» В своё время не кто иной, как Иол учил его, что магия подобна пирамиде с четырьмя гранями. Все грани равноценны; по каждой из них можно подняться на вершину, но по-настоящему великим магом может считаться лишь тот, кто овладел всеми Четырьмя Гранями Знания. Энмору всегда сложно было это понять: ведь следуя такой логике, человек должен был хорошо знать не только первые три грани – зелёное Знахарство, синюю Ворожбу и красное Волшебство – но и последнюю грань, имевшую чёрный цвет и звавшуюся Тёмной магией. Были времена, когда в магии не существовало никаких запретов; любой, обладающий способностями, мог свободно изучать все стороны знания. Но затем настали тяжёлые времена. Магические войны истощили и разобщили волшебников, и в результате на территории Тонского Королевства воцарилась инквизиция, которая уничтожала волшебников и ведьм. Когда двести лет назад диктатура фанатиков была свергнута, волшебники и волшебницы заключили договор. Отныне в Тонском Королевстве существовали лишь два объединения магов: Гильдия Чародеев для мужчин и Сестринство для женщин. В Гильдии изучали исключительно волшебство; Сестринство занималось ворожбой и знахарством. Тёмная магия была под запретом. Любой волшебник, мужчина или женщина, не должен был изучать то, что не полагалось. Те же, кому лучше всего удавалось знахарство, но не было таланта к другим видам магии, считались менее умелыми волшебниками. То же произошло и с Ридой: несмотря на все свои способности, она по многим причинам не могла состоять в Сестринстве. Энмор хорошо знал и уважал Риду; он никогда не считал её ниже себя. Он был уверен, что и Иол относится к ней также. Но говорят же: что у трезвого на уме – то у пьяного на языке… Пока Энмор решал, что ему сделать в первую очередь – поговорить с Иолом или отыскать Риду – внезапно хлопнула дверь. Хлопнула так громко и резко, что этот звук пробился сквозь шум, музыку и смех и достиг ушей каждого из находящихся в комнате. Как по чьему-то приказанию, все разговоры тут же стихли. Скрипка и гармоника жалобно взвизгнули, прежде чем замолчать. Огоньки свечей дружно покачнулись, а некоторые так и вовсе погасли – одни только струйки дыма растаяли в воздухе. Притихшие, ошеломлённые гости обернулись ко входу, где стояла растрёпанная старая женщина в чёрной косынке, с горящими от гнева глазами и перекошенным лицом. Энмору много раз случалось видеть совершенно невероятные вещи – как чудесные, так и ужасные – но в тот раз он был ошарашен в той же степени, что и все остальные. Ему показалось, что он попал в старую сказку: в разгар весёлого праздника внезапный порыв ветра гасит свечи, и сквозь толпу оторопевших гостей пробирается старая, сгорбленная колдунья. Пробирается прямо к замершим от ужаса новобрачным… Ксайомэра приблизилась к помосту, на котором сидели жених и невеста, и остановилась. Высоко подняв голову, она посмотрела на побледневшие лица юноши и девушки. Глаза её пылали ненавистью, они так и сверкали из-за завесы седых волос, как холодные зимние звёзды сквозь голые ветки деревьев. - Я вижу, вам очень весело, - холодно произнесла она. – Сколько людей пришло сюда поздравить вас! Пожелать вам счастья… Я тоже оставлю вам пожелание. Пусть радость, мир и покой всегда обходят вас стороной! Пусть ваша жизнь будет тяжелее свинца, горше смолы, темнее зрачка в глазу ворона, страшнее крика дикой кошки в ночном лесу! Пусть ваше брачное ложе покажется вам адским огнём! Вы, погубители моей дочери! Проклинаю вас вечным проклятьем! И с этими словами Ксайомэра плюнула на вышитую скатерть. Потрясённые гости молчали, как мёртвые. В полной тишине волшебница обвела всех торжествующим и в то же время полным горя взглядом. - Убирайся вон! – закричал Тен, отец невесты, и его гневный крик вывел всех гостей из оцепенения. Зажужжали встревоженные и сердитые голоса, и среди толпы послышались выкрики: - Да кто её вообще сюда впустил? - Проваливай, старая карга! Тебя сюда не звали! - Ишь ты, какая смелая выискалась… Ксайомэра стояла прямо, словно окостенелое от старости дерево, высоко подняв растрёпанную голову. Губы, с которых недавно срывались отвратительные ругательства, были сжаты плотно, как челюсти черепахи, прищуренные глаза смотрели холодно и презрительно. Не лицо, а мрачная зловещая маска. Магия тому была виной или ещё что, но возмущённые гости ругаться ругались, а ближе, чем на метр, к колдунье не подходили. Вокруг Ксайомэры словно образовался пустой круг. Краем глаза Энмор заметил растерянное лицо Иола. Что же делать? Ясно: надо выводить колдунью отсюда. Энмор начал аккуратно протискиваться сквозь толпу, но тут его опередили. Оттеснив в сторону кого-то из гостей, в круг вошла Тиориль. Круглое лицо девушки было бледным и взволнованным, а двигалась она хоть и быстро, но как-то скованно. Подойдя к матери, она взяла её за руку: - Мама, пойдём отсюда. Пойдём! - Я тебя не звала, Тиориль, - резко ответила Ксайомэра, не удостоив дочь взглядом, - и помощь твоя мне не нужна! - А по-моему, нужна! – решительно ответила девушка и потянула Ксайомэру за руку. – Пойдём! Пойдём, уже поздно! В этот раз Ксайомэра повиновалась – но явно не потому, что решила послушать дочь: скорее просто решила, что представление окончено. Посреди вновь наступившей тишины – теперь уже не ошеломлённой, а просто неловкой, - мать и дочь пробрались к выходу. На самом пороге Ксайомэра резко обернулась и ещё раз крикнула напоследок, с нескрываемой злобой: - Вы пожалеете, очень пожалеете! Попомните мои слова! Тиориль выволокла её наружу, и дверь захлопнулась. Энмор тряхнул головой, стряхивая с себя оцепенение, и огляделся по сторонам. Гости были взбудоражены и возмущены; они не умолкая разговаривали друг с другом, обсуждая странную старуху и её отвратительную речь. Энмор перевёл взгляд на Сейдо и Ильси – оба выглядели бледными и оцепеневшими. Впрочем, при втором взгляде Энмору показалось, что бледны они не столько от страха, сколько от ярости. Особенно сильно разозлена была девушка – её побелевшие губы сжались, как створки раковины, пальцы стиснули кубок так сильно, что, казалось, вот-вот сломаются, а в блеске глаз появилось что-то металлическое. Иол мягко прикоснулся к плечу ученика, и Энмор вздрогнул, оборачиваясь. - Подержи-ка мою кружку, - спокойно сказал Иол, - а я пока займусь делом. Не думаю, что Гильдия одобрила бы это… но немного волшебства тут не помешает. Сказав это, Иол неторопливо зашагал между гостями, то и дело ненавязчиво касаясь то одного, то другого своим плечом или локтем. И всякий раз при этих прикосновениях лица людей разглаживались, тревога и гнев исчезали с них, уступая место прежнему спокойствию и радости. Поворачиваясь друг к другу, вновь начиная прерванный разговор, они передавали дальше это спокойствие и добро, уже без участия Иола. Они не забыли происшествия со старухой, но магия заставила их временно отодвинуть его на второй план, выбросить из головы и вновь думать о хорошем – о вкусном вине, ароматах праздничного ужина, о красивой молодой паре и о ярмарке, которая продлится ещё два дня. Слушая, как музыканты вновь начинают играть на своих скрипках и гитарах, Энмор наблюдал, как лысеющая голова Иола возникает то тут, то там в наполненном зале, и чувствовал, что его самого магия учителя не затронула. То, что произошло, нельзя было просто так выбросить из головы. Махнув рукой на праздник, Энмор повернулся и незаметно выскользнул за порог.