Выбор Вели

Холод каменного пола пронзил босые ступни. Нагред сел на шкуры и потянулся за обмотками. Он успел отвыкнуть от Рагтарского холода, оттого хотелось защитить ноги. Простудиться в знаменательный день, когда он перешагнул рубеж жизни и стал не молодым, но зрелым человеком, не хотелось. Штаны Скрайда оказались ему велики. Нагред подпоясался кожаным ремнём. В чужой одежде он чувствовал себя неуютно, но походил на уроженца сурового края. Теперь никто не будет таращить любопытные зенки и разглядывать странное одеяние. — Чего тебе неймётся? — сонно проворчал Скрайд. — Я привык рано вставать, — отозвался Нагред. — На Юге в это время светает. — Ладно! — Скрайд сел и толкнул мужа в бок. — Поднимайся и накорми гостя. — Не стоило. Я сам как-нибудь, — возразил Нагред. Бьюви резко сел и, ничуть не стесняясь чужака, нагишом встал и вытянулся в полный рост. Нагред отвернулся. На бледной, с редкими рыжими волосками груди красовались многочисленные шрамы, хорошо заметные даже в полумраке догоравшего очага. «Пытали его, что ли?» — подумал он. Ответ понятен: Бьюви лишился языка. — Прикройся, — сделал замечание Нагред. — Я не люблю, когда голым хозяйством трясут перед моим лицом. Бьюви надел длинную, до колен рубаху. Нагред покосился на голые лодыжки, поросшие рыжими волосками. Следом за остальными поднялся и Скрайд, разумеется, голый. — Только не приказывай прикрыться. В своём доме я могу трясти собственными яйцами! — осклабился он. — Было бы чем трясти. Член-то мал, — не преминул съехидничать Нагред. — Что?! Если у меня мал, то у тебя — с мизинец! Нагред негромко засмеялся. Никто ни на кого не обиделся. Друзья подтрунивали друг над другом ещё с той поры, когда только-только перешагнули рубеж отрочества. Даже невесёлый Бьюви улыбнулся. Нагред, не обратив на него никакого внимания, полез в сумку и перебрал нехитрые вещи. Первой под руку попалась расчёска, и он не упустил момент и прошёлся ею по спутанным за дальнюю дорогу волосам. Зубья застревали, и пришлось терпеть, чтобы, чего доброго, не завелись вши. — Красавчик. Готовишься вовсю, хоть и зря! — Скрайд вздохнул. — Три дня впустую себя измучаешь, но выйдешь один. Говорю тебе — Вели покинул этот мир. Нагред перетянул волосы красно-белой лентой. — А я говорю — не могут боги просто так взять и покинуть этот мир. Затаиться и выждать свой час — да, но не покинуть, — возразил он и прикоснулся к бороде. — Помощь нужна. О зеркалах здесь слыхом не слыхивали, так? — Зерка… — попытался повторить Скрайд. — Понятно. — Бьюви, помоги, — обратился Скрайд к мужу. — Чего хочешь? Косу? Подрезать бы не мешало, чтобы… не лопатой. Бьюви в этом деле прекрасен. Нагред сомневался, что борода отросла настолько, чтобы назвать её лопатой. Помощь ему нужна была, но не от Бьюви. Слишком близким был тот миг, когда чужой человек — чужой муж в придачу — прикасался к лицу. — Пожалуй, я сам как-нибудь. — Нагред достал кусок тонкой ленточки и перетянул бороду на ощупь. — Ты вообще заметил, что твой муж — живой, а не вещь, чтобы предлагать её остальным? — Нелепое сравнение. Я редко кому даю пользоваться своими вещами. А что касается Бьюви — так его никто не заставляет! Я даже руку ни разу на него не поднял. Не за что, правда? — Скрайд подмигнул Бьюви, и тот кивнул в знак согласия. — Вот видишь? Нагред вздохнул. Спорить с другом в чужом доме бессмысленно. У Скрайда иной взгляд на вещи. Нагред не связал бы судьбу с Бьюви. Помог бы, но не более того. «Ох, поплатишься, Скрайд. Неужели настолько наивен, что веришь, будто бунтовщик вдруг стал тихим и незаметным? Бьюви ведь ещё покажет, кто он, даст о себе знать, и уж тогда его вещью станешь ты!» — эта мысль так и осталась невысказанной. Нагреду претило ругаться с другом, приютившим его в своём доме. — Ладно, пойдем за стол, — пригласил уже одетый Скрайд. Нагред охотно принял его предложение и зачерпнул из котла в миску похлёбку. От мясного аромата рот наполнился слюной. Есть хотелось неимоверно, да и следовало набить желудок как можно плотнее — три дня в пещере Вели без воды и пищи скажутся даже на крепком здоровом теле. На вкус похлёбка оказалась не такой, как представлялось по запаху. Мясо оказалось жёстким. — Дичь повывелась? — уточнил Нагред. — Южане, клятые, — далее последовала брань, — которым словно наплевать, что будет завтра. Бьют кого ни попадя, даже детёнышей. Мясо оленёнка, соглашусь, куда нежнее, чем у взрослой особи, но так мы с голоду передохнем. Да и наши хороши, особенно на Поморье. Прознали, что нерождённые оленята особо ценятся — и давай устраивать облаву! После — ты понимаешь. Кровожадный их бог, ой какой кровожадный. Даже Твоор — невинный младенец по сравнению с ним, а ведь покровительствует войнам. Нагред дотронулся до амулета в виде топора — символа Твоора. «Отчего же, Твоор, я не свернул с дороги и не принял чужую веру? Почему они не смогли отстоять Рагтар?» — послал он мысленное обращение божеству. Твоор не слышал его, словно на самом деле покинул этот мир. Нагред судорожно проглатывал пищу и заедал изрядно зачерствевшим хлебом. От волнения он несколько раз поперхнулся: никто не знал, что происходило в пещере в течение трёх дней в кромешной темноте — даже огонь запрещено приносить, — поэтому волновался. Раздался стук в дверь. Лицо Скрайда вытянулось. — Бьюви, открой, — приказал он. Тот охотно послушался и набросил на плечи плащ. Нагред следил за каждым его шагом и погладил плечо лука, радуясь, что не растерял бдительность и по старой привычке поставил оружие у скамьи. Второй рукой он вытащил стрелу. Утренний холод ворвался в дом. Ночь выдалась дождливой. «Гость» бесцеремонно оттолкнул мыкнувшего Бьюви и вошёл. Нагред узнал его, хотя прошло немало лет, когда он его видел. «Я не сомневался, что ты, Граст, будешь первым, кто бросится в ноги завоевателям и будет молить о пощаде. Ты всегда был подхалимом и старался лизать сапоги Виладу, моему брату, потому что знал, что он однажды сменит отца. Вилада не стало, в Мороде другой вождь, а ты остался!» — разгневался Нагред. — Так-так, значит, люди не лгут, — «поприветствовал» Граст. — Нагред, сын Секха, вернулся. Я не верил, не хотел сюда тащиться, но Толлион настоял. — И тебя с добрым утром, Граст, — нарочито холодно произнёс Нагред, стараясь не подать вида, насколько сильно возмущён появлением подхалима. — Хорошая кираса. Определённо это не работа Кьорна. Подобные я видел на Юге и на Поморье. Значит, ты не изменил своей привычке. Граст плотно сжал губы. — А вот болтать советую поменьше, тем более тебе, сыну Секха. — Ухмылка обезобразила и без того неприятное лицо. — Твоей болтовнёй никого не запугать, тем более что тебе здесь не рады. — Явился передать, чтобы я убрался из Морода? — Нагред перешёл прямо к делу. — Нет. Толлион желает с тобой поговорить. Прямо сейчас, потому не медли. Я подожду. — Как знаешь, но пока не доем, никуда не уйду. Благо Скрайд в спор не встревал, Бьюви и вовсе удалился вглубь дома. Нагред, невзирая на испорченный аппетит, неспешно доел похлёбку, после поднялся и снял с крючка плащ. — Прошу, Скрайд, присмотри за моей лошадью, — бросил он. — У меня мало времени, увы, я вынужден его потратить на беседу с этим… — Толлионом, — подсказал Граст. — Не беспокойся. Присмотрю, словно за своим, — пообещал Скрайд. Нагред набросил плащ на плечи и покинул дом.

***

Нагред прекрасно помнил дорогу к дому — тому самому, где родился и рос. Сам Мород не изменился, изменились его жители, словно их поразила болезнь, завезённая чужестранцами. — Куда ты так торопишься? — поинтересовался Граст. — Да, и зря брал оружие. Всё равно придётся оставить его мне. — Толлион так труслив? — Нагред усмехнулся. — Как раз таки нет. Он победил твоего отца, причём в честном поединке. Нагред в этом сомневался. Не мог быть человек, который боялся вести разговор с вооружённым человеком, смелым. — Ладно, хотя я не удивлюсь, если вы прирежете меня, словно шелудивую собаку, — съязвил он. — В том-то и беда вашего Толлиона, что он видит во всех, даже в тех, кто прибыл с миром, врагов. — Уверяю, Толлион просто с тобой поговорит, — Граст ухмыльнулся, — и я помню, кем ты был — юным, жалким, но острым на язык, за что не раз огребал. Возмужал, но не научился вовремя закрывать рот. Нагред остался доволен собой. Он всё-таки вывел проклятого подхалима из себя. Ответить не успел — пришли. Граст принял из его рук колчан и лук и отворил дверь, приглашая войти. Дом изменился. В нём не босталось скромной, но дорогой сердцу мебели. Рагтарцы не любили ковры, которые теперь красовались на стенах, отчего Нагред почувствовал себя не дома, а в краях, где провёл долгие годы. — Прошу, проходите, — раздался из глубины дома голос. Нагред прошёл в главный зал. Даже крючки, вбитые в стены, были вычурными, изящными. К ним крепились многочисленные лампады, в которые, судя по запаху, подливали ароматное масло. Нагред чихнул. — Будьте здоровы! — произнёс маленького роста, весьма упитанный омега — муж? наложник? — нынешнего хозяина. — Сюда, пожалуйста. Только сейчас Нагред заметил, что в углу главного зала в кресле вальяжно расселся человек. Теперь он понял, как тому удалось победить Секха в поединке — Толлион был не просто высоким, а огромным, вдобавок молодым. Чёрные волосы он коротко стриг, а лицо постоянно брил. Сегодня, очевидно, не успел привести себя в порядок, и щетинки пробились сквозь кожу и сделали вид несколько неопрятным. Шёлковая вишнёвая туника, расшитая золотистой нитью, смотрелась бы прекрасно, если бы тот, кто носил её, находился в своей стране. Здесь, в Рагтаре, подобная одежда смотрелась неуместно, казалась неудобной и быстро приходила в негодность. Толлион, очевидно, ждал, когда Нагред первым его поприветствует. Тот в свою очередь не считал нужным заговаривать с тем, кто от него невесть чего хотел. — Позови отца Элберона, — приказал Толлион. — Он не спит. — Будет сделано. — Толстяк-омега почтительно склонил черноволосую голову и с прытью, нехарактерной для его телосложения, убежал. Толлион окинул взглядом Нагреда с ног до головы. — Итак, пока отец Элберон не появился, предлагаю поговорить с глазу на глаз, — начал он речь с сильным, резавшим по ушам акцентом. — Мне доложили, что ты намедни появился, ещё и вёл себя развязно. — Нагред промолчал. Отстаивать свои убеждения и вести себя развязно — разные вещи, да и вождь его сам позвал, поэтому должен говорить сам. — Бил себя в грудь, что ты — сын Секха, но сейчас молчишь, потому что безоружен и знаешь, что удешь наказан, если посмеешь унизить меня. Это хорошо. — И на этот выпад Нагред не ответил. — Рад, что ты благоразумен и молчишь, когда надо молчать. Это сохранит тебе жизнь. Да и слава отступника тебя не красит. Нагред судорожно сглотнул. — Ты всё сказал? — как можно спокойнее произнёс он. — Попрошу не фамильярничать, — заметил Толлион. — У вас, северян, так принято, но я иной крови. — Но прибыл к нам, поэтому чтить наши традиции должен, хочешь этого или нет. Мне не пришло в голову хоть как-то унизить вас, когда я… — Ах, да. Ты же долгое время был в отъезде, чем спас себе жизнь. Нагреду хотелось вцепиться в толстую шею и сжимать — до тех пор, пока лицо не посинеет, а карие глаза не вылезут из орбит. Ради этого он готов целую вечность слушать хрипы, вырывающиеся из горла, терпеть поганую слюну на руках, на время отпустить, видеть, как Толлион делает вдох, как отчаянно пытается жить — и снова мучить убийцу своих родных. Дверь скрипнула. Необходимость слушать язвительные реплики отпала сама собой. Элберон, по обыкновению придерживая полы мантии руками, подошёл к креслу, на котором восседал Толлион. Тот поднялся и уступил место. «Так-так, Скрайд был прав. Ты, семифутовый детина, лижешь зад недостойному. Разве этому учил твой отец? Да, у нас были разные боги, но такие схожие. Вы в первую очередь своих низвергли, после — наших!» — мысленно вознегодовал Нагред. Услужливый омега поставил рядом с Толлионом стул. Нагреду сесть никто не предложил. — Все в сборе. Отлично, — произнёс Толлион. — Отец Элберон, говорите. Жрец прокашлялся. — Я — один из первых, который встретил это заблудшее в старом и забытом болоте дитя. — «Дитя» усмехнулось. Нагред был даже не юношей и уж точно не ребёнком. — Он остался слеп, несмотря на то, что все его сородичи прозрели; глух, когда остальные услышали голос Отца. — Я понял, — перебил Толлион. — Дикарь, сын Секха, вернулся на родину. Зачем? — Он пристально посмотрел на Нагреда. — Убить меня? Свергнуть и завладеть тем, что считаешь своим по праву? — Сомневаюсь, — вмешался Элберон. — Он ничего не знал о гибели родных. Я успел вчера расспросить людей. Никто долгие годы о нём ничего не слышал. Значит, привела в эти края иная причина. Так? Наконец-то жрец перестал говорить о Нагреде, будто того не было вовсе. — Поясню, чтобы не было недомолвок. Да, я остался верен тому, что впитал с рождения, — объяснил тот — уж слишком надоели нелепые догадки. — Мне ничего не было известно о смерти моих родных. А прибыл я сюда, потому что Вели должен избрать для меня того, кто пойдёт вместе со мной по дороге жизни. Тон остался ровным, голос звучал негромко. «Пусть так. Пусть думают, что я холоден к братьям и родителям. Хотя у меня нет причины их любить и прощать, но ты, южный ублюдок, должен понести наказание!» — мысленно выругался Нагред. Он понимал, что, устрой он покушение на Толлиона, погибнет. Всему своё время. Жрец побагровел. — Не смей произносить грязное имя! — выпалил он. — Остыньте, отец, прошу, — успокоил его Толлион. — Я наслышан об этом нелепом обряде. — Согласен, — Элберон пристально посмотрел на Нагреда, — чистейшей воды представление. Сначала ваши люди продемонстрировали чудо. Один из альф, безобразный и хромой, вошёл в неё — и через три дня вышел с альфой. Как можно — связывать жизнь с себе подобным, когда Высший отец велит дарить жизнь? «И это говоришь ты, неспособный дать даже зачаток жизни?» — мысленно съязвил Нагред. — Именно отец Элберон нашёл объяснение этой нелепице, — продолжил Толлион. — Пещера-то сквозной оказалась! Неудачник, которому не повезло создать семью до тридцати лет, входил с другой стороны — и они встречались! Я не могу сказать, как они узнавали об обряде. — Я тоже, — вмешался Элберон. — Они молчат. Очевидно, несладко пришлось им в жизни, раз они согласны провести три дня без пищи, воды и оружия. Знают, что встретят того, кто даст кров, дом и пищу. — Они, как и я, вверили судьбу Вели, — настаивал Нагред. Элберон закатил глаза. — Что ж, пусть идёт! — Толлион махнул рукой. — Может, сгинет! — Ничего не будет. Вход с обратной стороны завален. Никто не войдёт. А ты одумайся, пока не поздно, — стоял на своём Элберон. «Вы заявляете, что все обязаны почитать традиции, ваши традиции. Так что же вы топчете наше и требуете, чтобы мы ценили вашего Высшего отца — того, кто оказался кровожадным и занял место всех богов разом?!» — мысленно упрекнул его Нагред. — Я. Вверяю. Себя. Вели, — настойчиво произнёс он вслух. Толлион улыбнулся. — Хорошо. Я сам погляжу на это представление. Скучно здесь, — он поднялся и посмотрел сверху вниз на Нагреда, — но при одном условии, что ты покинешь Мород и уедешь туда, откуда прибыл, если выйдешь один. Если вообще не выйдешь, горевать — не скрою — не стану. Нагред ожидал, что всё пройдёт так, как он и полагал. Не завал другого входа послужил причиной тому, что соединённых Вели пар не стало. — Я готов! — Он развёл руками. — Одна просьба будет — позовите Скрайда. Отдам ему лишние вещи. Толлион неприкрыто обрадовался, судя довольному взгляду. — Учтите, последнего бету, решившегося на подобный шаг, пришлось убить, потому что он свихнулся, — предупредил жрец. Нагред плевать хотел на его слова.

***

Жители Морода собрались у пещеры Вели. Нагред не обратил на них никакого внимания и завозился с фибулой. — Может, передумаешь? — Скрайд заметно волновался. — Ну его, встретишь кого-нибудь. Если не встретишь — и так хорошо. Провести ночь с кем найдётся. — Таков обычай! — Нагред вздохнул. Вот-вот — и друг отринет богов, вышвырнет из души, как что-то ненужное. — Я выйду не один. Скрайд принял из его рук плащ и колчан со стрелами. Лук Нагреда покоился на его плече. — Я-то в любом случае буду рад, даже если придётся потесниться и принять в мой дом ещё одного жильца. Только, молю, детьми не обзаводитесь, пока не выстроишь свой. Нагред фыркнул от смеха. — Скрайд, друг. Вероятность, что я встречу омегу, ровно треть. Да и не у тебя же под носом… — Почему бы и не под носом? Можем вчетвером… — Ох, Скрайд! — Нагред был готов смириться, что у человека, избранного ему Вели, он окажется далеко не первым, но не смотреть, как кто-то трахает его суженого. — Я — не ты. Нашими были только сушеные яблоки, печенье в детстве. Сейчас — твоё и моё. Запомни — я собственник, что касается отношений. Поясная сумка перекочевала Скрайда. Нагред поёжился, когда промозглая морось пропитала тонкую льняную ткань рубашки. Та прилипла к телу. Жители Морода двинулись за ним к пещере. — Стойте! — Нагред резко остановился и поднял руку вверх. — Дальше я должен идти один. Он поймал восхищённый взгляд Кьорна, после развернулся и направился в сторону горы, у подножия которой был основан Мород. Чтобы пройти к Южным воротам, пришлось миновать храм. Нагред с трудом сдержался, чтобы не спустить штаны и не помочиться на ненавистную ему стену, но ограничился плевком. Слюна потекла и повисла на деревянной балке. Он, довольный, что хоть чем-то насолил чужеземцам, продолжил путь. Смуглого стража у ворот он не знал — не мог знать пришлого чужеземца. Тот без понуканий отворил ворота. Тропа, некогда проложенная чтившими обычай жителями Морода, давно заросла. Нагред протискивался сквозь заросли бурьяна. Ветки цеплялись за одежду, царапали руки, но он упорно шёл к подножию горы. Что-то не так. Нагред понял, что именно, когда увидел, что от идола не осталось ничего. Пещера зияла, словно покинутая своим покровителем. — Проклятые чужеземцы! — Нагред встал на то место, где стоял идол. Увы, не на что повязать красно-белую ленту, отличавшую не вступившего в брак человека от нашедшего свою вторую половинку. — Вели, к тебе взываю! Не я прогнал тебя, но чужестранцы! Внемли мне и прими тот дар, который я сам выткал, чтобы даровать тебе свою свободу, но обрести того, кто разделит со мной жизнь! Нагред придумал вису, чтобы Вели услышал её, но, как часто водится, она улетучилась из его головы именно в нужный миг и час. Он воздел руки к небесам, после решительно сорвал ленту с головы и положил на землю. — Ты вверишь его жизнь мне. Ведь ты — не мы! — избираешь тех, с кем идти одной дорогой! — уверенно произнёс Нагред и направился в сторону пещеры. Сердце колотилось, когда он вошёл в пещеру. Глаза далеко не сразу привыкли к кромешной темноте, но он уверенно двинулся вперёд.