Храни Лиаллон

Сказка закончилась, Крехх завоевал весь мир и теперь думал, как уберечь собственную шкуру. Ведь ни один правитель, будь то князь или король, не готов преклонить колена перед тираном. Всегда найдутся недовольные, желающие снести ему голову, и чем крупнее Империя, тем больше жаждущих кровопролития. Рик почувствовал себя как домысленный им же самим император-гном по имени Крехх, точнее, началось то, что не упомянулось в сказке. Рядом с Эрмом он чувствовал себя умиротворённо и спокойно, поэтому так не хотел прощаться — настолько, что к горлу подступил ком, когда тот свернул и вместе с конём скрылся в тумане. Будто добрый эльф, который подарил возможность парить над землёй, а затем сделал то, о чём не говорилось в легендах — забрал назад крылья, заставил мечтать о следующей встрече. Ещё и поцелуй… Рик остановился на полдороги и прикоснулся к нижней губе. А ведь он даже не испугался, не оттолкнул. Более того, ему понравилось, как целовал Эрм — уверенно, но осторожно. Губы оказались твёрдыми, прохладными, шершавыми из-за ветра, кожу кольнула отросшая щетина, но — проклятье! — ни капельки не было ни страшно, ни стыдно. Щёки запылали от страсти. И от осознания, что этот поцелуй — первый. И это несмотря на то, что Рик был далеко не невинен. Отца никогда не беспокоило, что чувствовал сын во время мерзкого соития. Эрм явно не такой. Рик вздрогнул, когда кто-то лизнул руку. — Гой! — обрадовался он и погладил коричневую лобастую голову. Пёс поджал уши и заскулил. — Пойдём домой, мой хороший. Выходит, уже близко, собака далеко убегала только тогда, когда наступал гон. Она была на диво доброй и дом не охраняла. Зато не позволяла разбредаться овцам, и из-за этого утром её забирали пастухи, и это было хорошо — с появлением Гоя на столе хоть изредка, но бывали и сыр, и молоко. «От пса больше пользы, чем от тебя!» — не раз упрекал отец. Рик не понимал за что. Он много работал, не ленился. Приносить звонкие монеты не мог, но ведь поле само себя не вспашет, сорняки сами себя не прополют, а урожай — не соберётся в кошели. И то бо́льшая часть уходила упырю-князю. — Ну не виноват же я, что уродился тощим. Иногда злорадствую, что телом пошёл в мать, а порой жалею: мог бы врезать и пойти в ученики к Жерту. Он надеялся, что пойду в отца, сам говорил! — Гой гавкнул в ответ на речь, а Рик отворил калитку и впустил его. Можно спокойно идти в дом, отец вряд ли с другого берега придёт ночевать. — Что ты там бормочешь, а?! — внезапно раздался крик со стороны сарая. Внутри словно что-то оборвалось, мочевой пузырь предательски дал знать о себе. Пришёл-таки, проклятье! — Ничего, — ответил Рик — тихо, робко. — Почему не спишь? И опустил голову, чтобы не видеть в тумане белое пятно. Отец, скорее всего, искупался. Тем лучше: тошнило, когда тот заставлял брать в рот грязный член. — Поспишь тут, — отец хрипло рассмеялся, — когда сыночек непутёвый невесть где по ночам шляется. Я волнуюсь, может! — Огромная ладонь легла на темя и погладила — как Рик пса незадолго до этого. — Мать говорила — на девок потянуло. Ну-ну! Пальцы вцепились в предплечье и с силой дёрнули. Рик подавил стон — лиаллонец не должен показывать, что ему больно. Эрм наверняка выдержал невыносимые страдания, но выжил и даже не пал духом. — Я просто гулял, — вышло жалобно. Из-за дрожащих ноток голос походил на блеяние. — «Просто гулял!» — передразнил отец и почесал бороду. — Ни нам, крестьянам, ни уж тем более лиаллонцам не дозволено «просто гулять». За праздное безделье знаешь, какое наказание? — Рик повертел головой и убрал упавшие на глаза завитки волос. — Помимо тренировок воинов заставляют выполнять всю бабскую работу — готовить жрачку, убирать казармы и выгребать говно из нужников! Ты представляешь рыцаря, стоящего раком и надраивающего пол?! Рик не раз это слышал. — Утром выгребу всё дерьмо, хорошо? Сейчас я хочу поспать, — возразил он и попытался обойти отца. Куда там! Тот крепко вцепился в плечо — до синяков явно. — Ишь, вырядился! Нет, сначала наказание, потом спать пойдёшь. Тебе повезло, что я сегодня дико устал. — Рик понял, чего именно хочет отец. Он, закусив губу, поплёлся в сарай. Хотелось развернуться и убежать, но мать… Не вовремя вспомнились слова Эрма, ой не вовремя! Лучше быть уверенным в чём-то одном, пусть и беспрекословно ложиться под отца, но оправдать себя, что делает это ради блага матери. Оттолкнуть же, попытаться вывернуться следовало сразу. Треклятый страх остаться одному заставил раздвинуть ноги и впустить в себя член, заставлял делать это после. Рик знал — отец хочет, чтобы он ублажил его ртом — тем самым, который поцеловал Эрм, бережно, но уверенно. По-отечески, можно было бы сказать, если бы губы коснулись лба или щеки. Во всяком случае, ласкать ненавистного человека ртом, которым отвечал Эрму, показалось верхом бесстыдства. Лучше бы пойти дальше, отдаться, и будь что будет, пусть одноглазый лиаллонец думает, что он падший — да что угодно, позорнее, чем постельные утехи отца с сыном, быть ничего не может! — Стой, куда, гадёныш?! — донеслось вслед. Рик понёсся не разбирая дороги, сиганул через приземистый забор и припустил со всех ног — куда угодно, лишь бы подальше от дома. Дыхание сбилось, в левом боку закололо — так долго пришлось бежать. Рик перевёл дух и осмотрелся. Туман застилал дорогу, серпик полумесяца скудно освещал долину. Рик знал места сызмальства, поэтому заблудиться не мог. Он испытал лёгкость, что сумел хоть как-то — пусть даже слабо — воспротивиться гнусному желанию. Теперь не будет тошнить оттого, что сперма, солоноватая, мерзкая, попадёт в желудок. Не нужно будет запихивать два пальца в рот и давить на корень языка, чтобы вызвать рвоту и очиститься от этой гадости. Было радостно, и поэтому Рик, напевая, вприпрыжку пошёл к мосту. Лучше заночевать на берегу реки, решил он. Возможно, Эрм придёт утром. Хотя летние ночи были тёплыми, но Рик продрог — из-за тумана и сырости. Влага пропитала одежду, голова чесалась от песка. Должно быть, одежда покрылась слоем грязи. «Попадёт мне от матери!» — упрекнул он себя и стряхнул с рукава песок, затем один за другим развязал шнурки туфель. Ну и пусть попадёт, пусть сколько угодно причитает, что ей, беременной, тяжело стирать, что она сшила камизу не для того, чтобы сын обращался так небрежно с одеждой и материнскими чувствами. Если надо, Рик сам выстирает. В Лиаллоне женщин нет, значит, рыцари сами ухаживали за вещами — стирали, латали дыры и гладили. Да и Эрм не выглядел оборванцем. Проклятье, не пришёл, хотя солнце уже встало. Рик продрог так, что зуб на зуб не попадал, в надежде увидеть его. Проклятые козни судьбы. Ну почему вчера утром всё было по-другому? Почему встреча получилась тогда, когда хотелось меньше всего видеть хоть кого-то? Рик был разочарован. «Ладно, тем лучше. Отец не иначе как ушёл, ещё и наговорил, что я плохой сын, который пришёл ночью и удрал, боясь наказания. Так оно и было, только мама не знает, как именно он меня «наказывает». Вот так всегда: когда что-то происходит под носом, то она ничего не замечает, зато точно знает, когда Марма вытравила очередное дитя», — поразмышлял Рик, отвязывая шоссы от брэ. Ему не хотелось лезть в холодную воду, но голова чесалась, нужно было смыть с себя песок. И потянуть время. Вдруг всё же Эрм придёт — тот самый, который скрасит одиночество, одарит лаской. Рик не просто бросил, но швырнул котт на землю, следом полетела камиза, и он с разбегу врезался в холодную речную воду, подняв тучу брызг, затем поплыл. Он нырял, выплывал и фыркал. Ну и пёс с ним, с Эрмом. И так хорошо. Пусть течение несёт с собой всё дурное, как некогда кровь, натёкшую из Тленного поля. Пусть отец поймёт, что сынок однажды дорастёт до того, чтобы дать отпор, ведь Эрм научился и стал воином, — очевидно, прекрасным. Жаль только, что у таких ни жены, ни детей. Хотя Рик не спрашивал, но нутром чуял — это так. Но почему детьми одарены твари вроде отца? Рик нырнул, чтобы не думать над ответом. Эрм достойно воспитал бы сына, но увы… Когда воздуха стало не хватать, Рик вынырнул и откинул с лица распрямившиеся пряди, затем открыл глаза. Нет, не может быть. Он стёр капли с ресниц и ещё раз посмотрел в сторону берега. Нет, не обман зрения — к стволу дерева привязана гнедая лошадь, а в воду медленно входил человек. Пришёл-таки. Рик, загребая воду обеими руками, поплыл к берегу. Эрм уже вошёл по пояс, когда он добрался. — Ну и ну, как рыба в воде, — похвалил тот. — Каждое утро здесь купаешься? — Нет! — Рик сделал круг около него, нащупал ногой дно и встал. Теперь ему вода показалась тёплой, а ветерок — холодным, и кожа мгновенно покрылась пупырышками, крохотные соски съёжились. — Вчера случайно вышло. — А сегодня? Ну и что можно ответить на этот вопрос? Сказать правду, что убежал, чтобы не ублажать отца? Солгать, что захотел увидеть Эрма? Хотя почему — солгать? Это правда. Хватило того, что часть ночи Рик размышлял о том, какие разные люди — его отец и случайно забредший в эти края наёмник. Первый только хотел удовлетворить животное желание, второй же — наоборот, одарить не растраченной на родных детей лаской. Вон, учить драться взялся и поцеловал — бережно, чтобы не причинить боль. Рик предпочёл промолчать и, обхватив чужие плечи, крепко поцеловал в губы, желая урвать то, что вчера смутило, заодно — позлорадствовать над отцом, от которого удрал ночью. Как и ожидалось, Эрм ответил и крепко прижал к себе юное тело. Рик почувствовал — тот вздрогнул, когда мокрая кожа прикоснулась к груди. Он охотно открыл рот, позволив покусывать, ласкать дёсны языком, заодно — самому понять, что нужно делать. Губы и язык Эрма оказались горячими. Проклятье, приятно ведь, когда кончики языков встречаются, — настолько, что в паху заныло, как порой по ночам, когда Рик просыпался оттого, что кончал во сне. Ласкать сам себя он стыдился, да и негде было, потому приходилось терпеть. Первым не выдержал Эрм. — Пойдём на берег, — шепнул он и отстранился. Охотно. Вот кому Рик готов ответить — ему, но не отцу. Главное — вообразить, что ненавистные глаза-щёлочки смотрят на то, как сын ласкает чужого мужика, благо умеет стараниями папеньки. Уж что, а удовольствие постарается получить, уже доставляет радость выражение воображаемого одутловатого лица, именно поэтому Рик, выйдя на берег, не дал опомниться Эрму, опустился на колени и взял в руки вялый член, ещё небольшой. Головка спряталась под крайней плотью, яички от холода поджались, мошонка сморщилась. Но он был уверен — стояк получится внушительный, у него самого член значительно увеличивался — бесплодно, потому что не с кем было заняться любовью. Рик запрокинул голову, когда Эрм погладил его затылок — отчего-то родимое пятно оказалось очень чувствительным. Он уверился — тот не станет толкаться едва ли не до глотки и бить за то, что нежную кожу задели зубы. Поэтому он осмелел и, приоткрыв крайнюю плоть, обхватил губами головку. Солоноватая от смазки, та не вызвала рвотные позывы. Рик наслаждался ощущением того, как пальцы поглаживают затылок, нежно, ласково, и недобрым прищуром крохотных голубых глаз. Пусть отец рвёт и мечет, хотя ему, ясно, такое не рассказать, но когда вздумается оттрахать сына в очередной раз, то всё пройдёт куда легче из-за злорадства, что кому-то тот отдал себя добровольно. Поэтому Рик вобрал в рот ствол настолько, насколько смог, затем медленно подался назад, отпуская и чувствуя, как тот твердеет. Он ненадолго отстранился, чтобы ещё раз оттянуть крайнюю плоть, а заодно — отметить, насколько сильно прилила кровь к головке, затем повторил. Погладил пах, зарылся пальцами в густые, довольно тёмные по сравнению с теми, что на голове, волосы, легонько поцарапал низ живота, чувствуя, как сокращаются мышцы. Эрм даже не придержал его затылок, не попытался засадить член до самой глотки. Когда тот значительно увеличился, Рик начал помогать себе рукой и поглаживать ствол у самого основания. Такое он проделывал с отцом, и тот не всегда глубоко толкался. Получалось это тогда, когда Рик плакал от унижения. Эрму же не нужны были слёзы, он желал только ласки. — Хороший мой, славный! — шепнул он, когда Рик ненадолго отстранился, чтобы расслабить сведённые судорогой мышцы лица, затем продолжил облизывать головку, причмокивая при этом, наслаждаясь нежными поглаживаниями по щекам. Эрм шумно задышал и попытался было отодвинуть его от себя, но Рик крепко вцепился в бёдра, принимая в себя семя, терпкое, солёное, и только тогда отстранился, затем утёр подбородок. Эрм плюхнулся на песок и положил руку на его плечо. — Спасибо. — Он поцеловал Рика в висок, легонько. Спасибо? Он что, поблагодарил того, кто низко пал и охотно присосался к его члену? Рик отвернулся и вздохнул. К горлу подступил ком, когда он понял, что натворил. Ладно бы желал сделать приятно любимому, но ведь захотел отомстить воображаемому отцу, который не узнает, чем он занимался. Осталось надеяться, что однажды в душе всколыхнётся ехидство, что эти губы касались чужого члена. Возможно, Рик осмелится и скажет, с каким удовольствием ласкал губами постороннего и сглатывал чужое семя, иное на вкус, чем то, знакомое, но сомневался. Он подтянул колени и уткнулся в них лбом. И вздрогнул, когда ощутил поцелуй в затылок. — Странный ты! — Эрм хохотнул. — Такой разный, — он прикоснулся губами к самому выпирающему позвонку, — и это прекрасно. Такого подарка я не ожидал. Рик опять почувствовал прикосновение — уже в месте между лопатками. Он выпрямился и зачем-то сказал: — Зато к Марме ходить не нужно. От этих слов Эрм расхохотался громче. Насмеявшись, взял Рика за плечи и повалил на песок, затем навис над ним и, глядя единственным глазом, сказал: — Я к ней не собирался даже. Хотелось ласк, думал, дрочить придётся, но не смог даже помыслить, что такой славный паренёк достанется. — Он поцеловал в кончик носа и продолжил: — Не думал, что опыт богат. Много было парней-то? Рику хотелось закрыть веки, чтобы не чувствовать на себе пронзительный взгляд единственного голубого глаза. Парней не было, был мужчина, отвратительный, хотя и родной отец. Чувства омерзения это не умалило. — Один, — шепнул Рик, — но много раз. — Это хорошо, верю тебе, — выдохнул Эрм и впился поцелуем в губы. Рик не стал отвечать на этот раз и увернулся. — У меня член там был, — шепнул он. Грудная клетка Эрма задрожала от смеха. Рик повернул голову и посмотрел на него. — Понял, это твой любовник тебе внушил, что целоваться после минета — мерзко. Всё же наивный ты! — Рик закрыл глаза, когда Эрм погладил его лицо, и сжал губы, уворачиваясь от очередного поцелуя. — У тебя же мой член во рту побывал, а не чужой. Так почему же это мерзко? Эрм лёг рядом, подперев голову рукой. Рик перевёл взгляд с лица на грудную клетку, поросшую редкими волосками. Вот он какой, лиаллонец, со множеством шрамов, оказывается, коротких — наверняка от острия меча. На бедре очень грубый, над правой лопаткой — тоже, это Рик приметил ещё вчера, когда таращился, точно бесстыжий влюблённый юнец на голую девку. Он не выдержал и погладил тонкий тяжик на грудине. — Хватит, сейчас моя очередь! — Эрм убрал его руку и всё же поцеловал. На этот раз Рик не отстранился и пылко ответил. Молодая плоть приняла ласку куда скорее, чем зрелая, отчего в паху заныло. Эрм перестал терзать губы и покрыл короткими поверхностными поцелуями лицо, правое ухо, легонько куснул мочку. Рик вздохнул и поднял голову. Так и есть, его член вздыбился, розовая головка оголилась и заблестела от смазки. Было непонятно, припекало ли солнце или от страсти стало жарко. Рик в неге закрыл глаза и откинулся на песок, ощущая руку на грудине, шершавые, но такие нежные пальцы на затвердевшем соске. Он часто дышал и — проклятье! — желал большего, потому что знал, что Эрм одарит нежностью, в отличие от отца. Подушечки погладили второй сосок, легонько прошлись вдоль грудины к животу, вздымавшемуся от дыхания. Рик закусил губу, чтобы не застонать. Он хотел, чтобы Эрм взял член в руку, но тот ласкал костяшками низ живота, легко, дразняще. — Брось ты этого дурака. Любовник из него отвратительный, — шепнул тот, перебирая густые завитки волос в паху. — Ведь ты впитываешь в себя мои ласки, жадно. Брось его, лучше быть одному. Рик закусил губу и всхлипнул, сдерживая себя, чтобы не закричать во весь голос правду. Он-то может заявить отцу, чтобы тот больше никогда его не трогал, но бросить — нет. — Я постараюсь. Нет, я клянусь, что сделаю всё, чтобы так и было, — шепнул он и улыбнулся, затем открыл глаза и посмотрел в небо — на стаю пролетавших мимо птиц. Только сейчас он услышал, что конь постоянно фыркал и топал ногой. Но все звуки померкли, когда Эрм обхватил рукой ствол и принялся ласкать — не грубо, но уверенно, наверное, точно так надрачивал свой собственный член. — Хм, — рука замерла, — ты хочешь научиться драться, уверен в своём желании, но бросить ту сволочь, которая калечит, а не занимается любовью, не уверен, что сможешь. Странно! — Эрм продолжил — медленно и ласково. — Знаешь, в деревне однополые пары — огромная редкость. Знавал я таких пареньков. Как правило, о них все всё знали, а тут… Странно. Рик всхлипнул, но не ответил. Горечь смешалась с приятным, и это было… Он не мог сказать, как это было, но в том, что неповторимо, не сомневался. Эрм усилил нажим, ускорил ритм и спросил: — Почему? Скажи мне! Не вовремя для себя. Рик сам не думал, что кончит так скоро, что по телу пробежит сладкая судорога, похожая на ту, которую он порой испытывал во сне, но многократно сильнее. Он почувствовал, как по животу стекла струйка — его семени, наверное. Постыдно выглядит, очевидно. Однако не было желания отмыться, хотелось уткнуться носом в плечо Эрма и всё поведать — начиная с того, как отец совсем потерял стыд и лазил на мать при сыне, заканчивая вчерашним побегом. Последнее заставило резко сесть. Рик посмотрел на собственный живот, липкий от семени. — Простите, мне к матери пора. — Он поднялся и пошёл воде. Подумав, обернулся и добавил: — Не думайте, я не мамин сын, но не могу же заставить брюхатую женщину волноваться. Она и так небось места не находит. Впервые я не ночевал дома. Эрм резко повернул голову, брови сошлись у переносицы. Рик всё понял. Он только что проболтался, что спал у реки. Ложь могла повлечь новые вопросы, поэтому он бросился в воду, чтобы смыть с себя собственное семя, затем, отплыв на приличное расстояние, нырнул. Рик долго купался, фыркал и нырял — настолько, что, повернув голову, не увидел на берегу ни Эрма, ни лошадь.

***

Добираться ночью — это одно. Днём дорога будто бы меняла курс, а мир казался совсем другим. Поэтому Эрм предпочёл объехать деревню. Кузницу, стоящую на отшибе, пропустить трудно. Вышло так, как он задумал. Он скорее услышал стук молота по наковальне — кузнец редко бездельничал — и пустил Волка рысью. Конь довольно споро побежал, словно желая, чтобы ему заменили подковы. Кошелёк с монетами позвякивал на поясе, и Эрм поджал губы — нужно уехать, чтобы заработать денег. После — вернуться. Хорошо бы с Риком объясниться, вдобавок тот привлёк поведением — целовался, точно невинный юнец, но ртом ублажал со знанием дела, будто этим занимался уже довольно давно. Проклятье, не стоило вспоминать, не время для истомы, вызванной обликом юнца, чьи кудри так приятно поглаживать, чьи влажные губы тогда раскраснелись и припухли. А после — снова смущение. Рик даже отказался целоваться. Эрм выбросил из головы мысли, когда довольный кузнец встретил его. — Решили сменить обувку? Это правильно! — Жерт улыбнулся и погладил лошадиный бок, который дёрнулся — не от прикосновения, но от укуса насекомого. — Краса-авец! Сейчас нагрею подковку как следует да примерим, после — подгоню! Отвратительные зубы, отметил Эрм, когда кузнец улыбнулся. Он отвернулся и терпеливо стал дожидаться дальнейшего, заодно — присмотрелся к дому. Посыпанный песком двор смотрелся ещё более уныло, чем вчера. Низкий приземистый домик стоял удалённо, отчего казался крохотным жилищем гнома. Казалось, будто огромный кузнец не мог там поместиться. Эрм по просьбе Жерта нашёл колоду и сел, затем поднял ногу и взял щипцы, чтобы ускорить дело. Рог копыта легко скусился, и он сменил инструмент на нож и принялся тереть подошву, попутно размышляя. А ведь двор Жерта кажется пустым только потому, что в нём не видно крикливой хозяйки, из распахнутых дверей не выбегают дети. Получается, кузнец одинок, хотя не молод. Но почему? Ведь он всегда заработает на хлеб, семья не будет жить впроголодь. Эрм покосился на огромные руки, державшие большие щипцы, будто пёрышко. «Уж не он ли любовник Рика, грубый неотёсанный болван?» — осенило его. Жерт поймал его взгляд и отвернулся, споро занялся делом, а Эрм опустил голову и задумался. Ничего удивительного тогда, что Рик замолвил словечко. Тому не зря показалось, что Крехх из сказок жесток. А ведь Жерту всего лишь было не до нежностей. И понятно, почему юнец боялся — уж слишком кузнец силён и мог одним ударом покалечить. — Ну что, примеряем? — раздался голос над ухом. — Ого, меня — и не заметили? — Жерт хохотнул, держа в руке щипцы с нагретой подковой. Эрм поднялся и пошёл к привязанному к колышку Волку. Тот только обернулся и посмотрел на хозяина, который присел и задрал переднюю ногу — ту самую, потерявшую «обувь». Жерт своё дело знал, конь не вздрогнул, но клятое едкое чувство, что он спит с Риком, не давало покоя. — Умничка он у вас, — похвалил кузнец. — Кто, Рик? — Эрм от неожиданности вздрогнул. — Какой Рик? Конь! — Жерт хохотнул и отправился к точильному камню. — Рик, не спорю, тоже умничка… Дальше Эрм ничего не расслышал из-за ужасного скрежета и продолжил занятие. Больше всего он не любил выдёргивать ухнали, боялся повредить ногу. Но быстро понял, что в скором времени растерял бы все подковы, которые непонятно каким чудом держались на копытах. Вдобавок хотелось есть после скудного завтрака хлебом, маслом и квевой. Ведь он привёз Жерту только один свёрток с хлебом, вяленым мясом и жбанком молока. Второй купил для себя. Но оставил Рику, ведь тот не поел, в отличие от него. Не чтобы расплатился, но… Жаль юнца, что ли, стало. Такое чувство, будто тот не знал, что такое отцовская любовь, и был вынужден взвалить на себя заботу о беременной матери. Хотя Эрм не знал достоверно, но был уверен — Рик работал в поле с малых лет, как все крестьянские дети. Из-за бесконечных хлопот было не до игр и не до друзей. Но ведь это не значило, что пареньку не хотелось приткнуться к кому-то более сильному. Вероятно, поэтому тот, получив крупицы заботы и внимания, счёл нужным отблагодарить своего благодетеля, пусть и своеобразным способом. Волк не просто терпел, но, похоже, был рад избавиться от растрескавшегося иссушённого рогового слоя. В кои-то веки Эрм понял: чистка копыта приравнивалась к обрезанию ногтей, от отросших краёв которых он стремился избавиться. — Действительно, запустил я тебя. Всё некогда было в последнее время, сам понимаешь, — решил он оправдаться перед лошадью. И не солгал — путь до Крызьмы выдался трудным хотя бы потому, что торговец решил пуститься не по главной дороге, но через леса и холмы, причём знал каждый мост, перекинутый через реку, поэтому Эрм решил, что он занимается незаконной торговлей — контрабандой, проще говоря. Вышел же ушлый тип каким-то образом на одинокого наёмника и ещё на нескольких ребят, не задававших лишних вопросов. Эрму было всё равно, что именно он продаёт. Лишь бы не Лиаллонское оружие. Но в ящиках позвякивали какие-то склянки, и он заподозрил — веверу везёт, как готовую, так и перемолотую в порошок. На дураков, покупающих дурманящий яд, готовых провалиться из реальности в иллюзии, ему было плевать, те сами выбрали такой путь, поэтому он отрабатывал деньги и защищал контрабандиста. Сумму получил немаленькую, увы, и она почти закончилась, к тому же Жерт взял немало за четыре подковы. — Ну вот, сейчас будем прибивать. Подержи-ка первую ногу! — приказал тот. Эрм приподнял копыто, и кузнец некоторое время разглядывал, нахмурив густые брови. — Неплохо для странствующего искателя приключений. Приучен, видать, заботиться о коне, только подковы денег стоят. Ещё бы не научиться, ведь кузнец Лиаллона упрямо заявлял, что о конях должны беспокоиться сами рыцари, и совал в руки юным бойцам копытный нож или кусачки. Эрму же было плевать на похвалу. Ему хотелось разузнать о Жерте и Рике, поэтому он брякнул прямо в невысокий, изрытый морщинами лоб: — На отшибе, наверное, и лошадь — баба... Кузнец от удивления открыл рот. И тут же захлопнул, рыжая борода затряслась. — Так-так, я бы подумал, что издеваешься, намекая, почему я живу на отшибе, если бы был юнцом или дураком. Но ни на того, ни на другого не похож. Давай, вываливай, что имел в виду. Я слишком стар, чтобы обижаться и терять прибыль, поэтому череп кувалдой не проломлю. Жерт пристроил подкову к копыту и взял молоток. — Показалось, что с Риком вы более чем дружите, вот и всё, — уклончиво произнёс Эрм. — Ты одинок, а он юн совсем и… — Показалось, — прошамкал кузнец сквозь зажатый в зубах ухналь. — Я вдовец, между прочим. Люблю её до сих пор, поэтому не беру другую. Не могу, предательством кажется, если здесь будет хозяйничать другая баба, стирать рубашки, которые она сшила… — Жерт вздохнул, вынул изо рта затычку и, повернувшись к собеседнику, добавил: — А Рика я с детства присматривал. Детей у меня нет, поэтому решил найти ученика. Его папка знаешь какой здоровый? Думал, уродится в него, но не дождался: Данов сынок всегда дрищом был; в ученики не сгодился, но вот… Дружим, короче: он приводит людей, а я ему монетку с прибыли даю. Вот оно что, Рик решил немного заработать. Похвальное желание, вполне оправданное. Но главное — нет ничего у него с кузнецом. Тогда кто же горе-любовник? — Не обижайся, — произнёс Эрм, злясь на себя за то, что за размышлениями не о том едва не пропустил важное. Отец Рика — громила по имени Дан. Странно, хотя не исключено, что в Дымной Дратве могут жить двое и больше крупных мужчин, да и имя Дан — вполне самостоятельное, не обязательно сокращённое от «Эрдан». Не думал не гадал Эрм, что у тощего Рика крупный отец. И это более чем странно. Волк даже не дёрнул ногой, когда первый ухналь вошёл в копыто. Жерт прекрасно знал своё дело. Закончив прибивать, повернулся и зачем-то продолжил разговор: — Кстати, если бы я не знал Рика, то решил бы, что ко мне отец с сыном пришли. Всегда диву давался, насколько бывают похожими чужие друг другу люди. Эрм, поднявшийся, чтобы разогнать кровь в затёкших ногах, не ответил. Он знал, что и так бывает.