Храни Лиаллон

— Храни Лиаллон! — раздавалось на много миль вокруг. Клятые перты надолго позабудут дорогу к Кнехе. Великий князь, на чьих резных доспехах появились вмятины, а конский хвост, украшавший шлем, отчего-то пропитался кровью, яро гнал коня вперёд с мечом наперевес. Изодранная в клочья хоругвь воздевалась в небо. Череп мёртвого врага лопнул от лошадиного копыта, будто ореховая скорлупа, на землю потекла серая жижа, смешанная с кровью. — Храни Лиаллон! — что было мочи завопил Эрм. Лагерь разбили там же, тяжело раненных добили, лекари сновали между теми, у кого был шанс на жизнь. Пленных пертов раздели и… Как назло, картинка не исчезала. Эрму не хотелось видеть, не то что участвовать. Одуревший от запаха крови, он раз за разом всаживал меч в тело, спутанное верёвками, беззащитное, стараясь нанести несмертельные раны. Его позабавило, как изо рта хлынула кровь, по всей видимости, перестарался и пробил лёгкое. — Эрм, твоя очередь! — позвали его. Он занёс меч, но так и не добил немолодого перта, в чьих чёрных волосах, слипшихся от крови, угадывалась проседь. Эрм вытер оружие тряпьём, некогда бывшей пертской одеждой, и направился к соратникам. Кровь бурлила в молодых жилах, стучала в висках, отчего не только щёки раскраснелись, но и налились чресла — настолько сильно, что хотелось сунуть член хоть куда-нибудь, хоть в дырку, проделанную в дереве. Но зачем, когда соратники в это время ебли молоденького воина, связанного так, что тот был вынужден сидеть на корточках, оттопырив голый растраханный зад, из которого текла струйка семени, смешанного с кровью? Ни жалости к юноше, ни сочувствия — ничего не появилось в тот миг. Только невольное уважение за то, что перт стойко терпел унижение и ни разу не закричал, точно ему всё равно было — одним больше, одним меньше. Какая разница, в конце-то концов? Эрм оголил достоинство, изрядно напряжённое, и толкнулся во вражеский зад, исцарапанный ногтями. Получилось легко, что немудрено: до него побывал отряд воинов. Пленник поднял голову, когда кто-то потянул за уши, чтобы затолкать член в рот, русые кудри соскользнули с шеи. И оголили родимое пятно. «Рик?!» — мелькнула мысль. Эрм замер. — Давай, Эрмьерн, докажи и ты, что наши хуи куда больше пертских! — Краем глаза Эрм заметил, как Варв, его соратник, повертел в руке отрезанный член, затем отшвырнул в сторону. Он не смог продолжить и отстранился. «Рик, нет! Что же ты делаешь здесь, котёнок?» — Эрм не решился спросить вслух, чтобы не породить кучу вопросов. Равьер наверняка заинтересуется, вон как зыркает, пердун старый, у которого хуй давно не встаёт, а желание погреть кости у костерка и полизать пятки Великому князю гораздо больше весило, чем похоть. Эрм оттолкнул соратника, трахавшего в то время Рика в рот, попытался развязать узлы, только ничего не вышло. Даже меч скользнул по путам, но не перерезал. И тогда он сел на землю, крепко прижал голову Рика к себе. Одинокая слеза скатилась по щеке. Эрм крепко зажмурился. Затем открыл глаза. Сон, всего лишь сон, пусть и кошмарный. Порой память словно издевалась, события войны стираться из неё не желали. Всё было — и искромсанный перт с чёрными, посеребрёнными сединой, слипшимися от крови волосами, бывалый вояка, судя по тому, что ни разу не застонал; и связанный молоденький паренёк, кудрявый, но без родимого пятна. Опьянение от победы дало в голову куда сильнее, чем спиртное, а Эрму не захотелось отставать от соратников. Опьянённые победой лиаллонцы не ожидали нападения со стороны реки. Точно возмездие наступило. — К оружию! — этот крик долго стоял в ушах. Враг делал расчёт на то, чтобы застать кнехов врасплох. Эрму стало понятно — первой битвой перты усыпили бдительность, опьянили запахом крови лиаллонцев и не пожалели ребят вроде того кудрявого юноши, оттраханного победителями. Тот не один такой был, но запомнился, потому что… Тогда казалось, будто Эрм толкался в безжизненное тело — настолько сильное наступило безразличие у перта — и это при всём том, что он любил, когда любовник, будь то мужчина или женщина, таял от его ласк. Тогда он повёл себя хуже животного. Кобели-то бросались на течную суку, чтобы породить потомство, а он — просто так, от ощущения всесилия и безнаказанности. Неизвестно, как повёл бы он, напади его отряд на пертскую деревушку. Возможно, задрал бы юбку молодой визжащей девице, чтобы показать, кто сильнее. А потом бы видел её взгляд, полный ужаса, во сне. Даже вевера, на которую он спускал всё, что получалось заработать после того, как оставил Лиаллон, не помогала забыться. Первое время было хорошо — хватало надолго заложенной за десну измельчённой травы, затем потребовалось куда больше. Потом образы войны стали всплывать даже в пик веверного опьянения, и с каждым разом это происходило всё чаще. А денег, увы, удавалось заработать всё меньше. Эрм не чурался никакой работы — даже золотарём довелось побывать, терпеть насмешки… и не давать себя в обиду. Получал мало, но крепкие кулаки позволили драться по вечерам в кабаках. Помог завязать с дрянью долг. Эрму просто-напросто нечем было расплатиться с ростовщиком. Однажды он удрал от головорезов, посланных по его душу. Он не был слабаком, но с кучкой крепких мужиков тягаться никак бы не смог, поэтому предпочёл побег — и Крызьма на долгие годы осталась без него. А он — без веверы. Тем лучше. Лоб покрылся испариной — холодной, чтобы подумать на стоявшую в крохотной комнатушке духоту, пальцы задрожали, суставы разом разболелись. Эрм вспомнил, как его выворачивало, когда он лишился драгоценной отравы. Постоянная тошнота отбивала напрочь желание поесть, зато позволяла сберечь крохи денег. Эрм похудел за короткое время. Вот тогда его можно было назвать «страшным аки Вельел», а не сейчас. Однажды он усмехнулся, когда услышал подобное от одного из пьяниц. Видел бы тот его раньше… «Тогда бы точно насрал от страха!» — позлорадствовал он и утёр лоб, затем поднялся с лежака. Нечего здесь делать, нужно позавтракать и придумать, как встряхнуть Эрдана Дэерона — или Дана Фравого, как тот кличется сейчас. Эрм стянул с ларя котт и завозился. Проклятье, надел задом наперёд. Отчего-то в голове гудело, хотя похмелья не чувствовалось. Так бывало, когда он спал дольше, чем привык. Неужели пора не завтракать, но обедать? Проклятье! Ладно бы сон привиделся, приятный, светлый, но не кошмар, от которого не по себе. Мало было Рика, так ещё и чувство, будто Эрм упустил что-то важное. Но что мог означать кошмар, который не беспокоил много лет? И почему Эрм во сне насиловал именно Рика? Он помнил того перта. Тот был не юношей, скорее молодым мужчиной, возможно, на год-два младше Эрма; с тяжёлым подбородком, заросшим мягкой щетиной и пронзительными чёрными глазами. Кроме волос, ничего общего с Риком не было. Эрм спешно оделся и вышел. Запахи, витавшие в таверне, порадовали нос, рот наполнился слюной. Наверняка мясо жарится на вертеле, догадался Эрм. Он захлопнул дверь, чтобы вонь от ссаного ведра не портила наслаждение. «Кто у них золотарь-то?» — вспоминал он. Вроде бы видал тощего как жердь юношу, убиравшего объедки со стола, но не уточнял, чем именно тот занимается. Приметил только, что больной — бледный, с синими губами, одышливый и постоянно кашлявший. Немудрено, что тот старался не попадаться на глаза и приводил кабак в порядок, когда было пусто. Чахотка, не иначе. Хотя Эрм был далёк от лекарского ремесла, но признаки болезни не оставили сомнений. Навидался он таких в Лиаллоне, знавал молодого паренька, который из крепкого воина превратился в тощего заморыша, а после и вовсе умер, захлебнувшись собственной кровью. Он спустился вниз и сел за стол. Ни одного посетителя, что немудрено — селяне работали, ведь ещё не вечер. Даже Грака не было видно, только хозяин тосковал у стойки. — Вовремя вы. Дичь почти готова! М-м-м! — Тот закатил глаза в блаженстве. Понятно, кто-то из охотников, значит, расстарался — пришлых или местных. Вероятно, второе, потому что из постояльцев были только Эрм да Марма, жившая в каморке. — Отлично, — буркнул Эрм, — и квевы кружку. Он пригладил растрёпанные волосы. Забыл расчесать, и они спутались. Кудри и без того едва поддавались зубьям. Колтунов допустить нельзя — вши заводятся быстро. Придётся стричься наголо, это куда легче, чем возня с чемерицей. Вспомнилось, как локоны обрамляли милое лицо Рика. И это было красиво. Эрм не тратил деньги на бесполезные предметы вроде зеркал, бриться привык, глядя на отражение в воде, порой отпускал бороду и только подстригал, чтобы не мешала. Рик пока не узнал, что такое бритва, у него ещё росли только тонкие мягкие волоски. Ничего, придёт и его время, ещё раздастся в плечах. Как некогда Эрм. У них слишком много общего — начиная от хрупкого в юности телосложения, заканчивая кудрями. И желание попасть в Лиаллон… Не о таком мечтали крестьянские пареньки. Эрдан-то, рождённый простолюдинкой бастард, тяготел к сельской жизни, к какой привык сызмальства. А ведь его отец дал свою фамилию и возможность занять высокий чин. «Вот так-то: у кого есть всё, чтобы стать славным воином, тот не желает им быть, а юнцы вроде Рика и меня когда-то грезили ежедневно и еженощно. Отец-то гордился моими мечтами, учил, только качал головой — наверняка знал, что ждёт смазливых мальчишек. Знал, но не сказал!» — Эрм отчасти по этой причине не вернулся домой — из-за обиды, хотя понимал — юность отца вряд ли прошла иначе. Он отвлёкся от мрачных мыслей, когда хозяин поставил перед ним кусок мяса и мисочку с только что испечённым хлебом. — Хорошо Марма печёт, а? Даром что шлюха. — Так Эрм узнал, откуда берётся душистый ржаной хлеб. — Да-а, замуж бы ей, — поддакнул он. — Куда там? — фыркнул хозяин. — Немолодая уже, почти тридцать ей. Появилась однажды здесь с мужиком. Ох, на всю Дратву было слышно, чем они занимались. Только он уехал, а она осталась, сопливая и рыдающая. Расплатиться было нечем, и она ублажила сборщика податей. Так я и понял, как можно на ней заработать. С тех пор живёт здесь. Эрм откусил кусок хлеба и запил. — Пиво, — заметил он. — Я просил квеву. Напиваться ему не хотелось. — Так мы её утром варим! — раздался женский голос. Мгновение — и из проёма двери, очевидно, ведущего в кладовую, появилась Марма, чью ногу, как всегда, оголял вырез. Губы, не накрашенные, были поджаты, карие глаза зло сверкали. — Керм, болтал бы ты меньше. Ни одному посетителю нет дела до какой-то бляди, верно? Последний вопрос она задала, глядя в лицо Эрму. — Верно, — согласился тот, — но осуждать не в моих правилах. Согласен, замуж бы тебе. Марма звонко расхохоталась, запрокинув голову и тряхнув распущенными волосами. — Скажешь тоже. Не поверишь: не хочется. Как погляжу на селянок, постаревших раньше времени, ссутулившихся, так… Ну его. Ну и что, что я не молоденькая? Зато осталась стройной, в зубах нет ни одной дырки. Да и Керм даёт в морду тем, кто, наплевав на правила, осмеливается поднять на меня кулак. Правда, красавчик? — Она подошла к хозяину и, мило улыбнувшись, положила руку на плечо. Эрм задумался. Повязка было сползла оттого, что он наморщил лоб, но он быстро поправил её. Непроста Марма, ой как непроста. — Правда, — ответил Керм. — Где же я ещё найду такую? Хотя прозвучало достаточно мило, но Эрм понял намёк — шлюху в этом месте днём с огнём не сыскать, и если с Мармой что-то случится, Керм лишится части прибыли. — Вот. А выходить замуж за деревенского увальня, терпеть насмешки вроде «Я на тебе, порченой и старой, женился!» — нет, не моё, — поддакнула та, — хотя иные напьются и давай предложение делать. Смешные! Она опять рассмеялась. Эрм вгрызся в мясо. Его волновал не разговор между шлюхой и хозяином, но другое: сколько же он проспал, что квева закончилась? Но в любом случае ничего не поделать, пришлось пить пиво и пропускать разговор мимо ушей. Куда там? — Ты не женат, красавчик? — уточнила Марма. По всей видимости, обратилась к Эрму. Не могло быть так, чтобы не знала ничего о хозяине. — Ты не поняла? Нет, конечно, — фыркнул хозяин и встал за стойкой. Эрм повернулся к нему. — С чего решил? — Так… того, вся деревня гудит, что с меньшим Фравым спутался. То-то гадали, отчего он на девок не глядит, ещё и сам на мужика не похож. Я-то всяких навидался, даже Марме давал знать, если пара мужиков селилась здесь, чтобы не трогала их — не по женской они части. Так и выходило. — Только я тебя не слушала, — хохотнула Марма. — Помню двух молодчиков. Говорил: «Мужелюбы, мужелюбы!», но я подошла к ним, а они… вдвоём на меня одну полезли. Плохо ты разбираешься в людях, Керм. — Она подсела к Эрму и продолжила: — Помнится, заявилась парочка богатых. Ума не приложу, как их занесло в эти края. Мужик-то на меня внимания не обращал, а девица так и норовила заглянуть в вырез! Так и вышло: снял он, а спала со мной она! — Тьфу, погань! И не стыдно же тебе рассказывать такое! — упрекнул шлюху появившийся на пороге Грак. — …а он даже присунуть не пытался. Только глядел и дрочил! — как ни в чём не бывало продолжила та. — Марма, уймись! — прикрикнул Керм. Та рассмеялась, а Грак потащил мешок в сторону кладовой. Эрм доел, запил пивом и поднялся. Оставаться и слушать сплетни ему хотелось меньше всего. Вся Дратва гудит, значит. До Эрдана не могут не дойти слухи. Проклятое злорадство! Как же хотелось посмотреть ему в лицо, когда он услышит — если ещё не слышал — такое. Волей-неволей оно то и дело всплывало в душе. «Но Рик-то в чём виноват?» — кольнул стыд, гадкий, раздувшийся до больших размеров, подобный тому, когда в памяти всплывал молоденький перт. Эрм знал — пленнику было всё равно, сколько воинов принял в себя его зад, его член легко скользнул тогда по чужому семени и крови — однако вспоминал вопреки всему, даже вевере. Вдобавок Рик ему понравился до того, как он узнал об Эрдане. Эрм даже не мог помыслить, что тот — его отец. Словно судьба решила наказать его. Ведь Рик наверняка решит, будто он спал с ним, чтобы опозорить семью Фравых на всю Дымную Дратву. «Ну почему именно сынок Эрдана? Почему не флейтист, игравший здесь тогда, когда я только приехал?» — Эрм почесал раззудевшуся голову. Главное, чтобы не вши, отвлёкся он. Лучше бы рассказать обо всём Рику. Тот поделился наболевшим. Почему бы Эрму не сделать это и не выдать тайны отца, грязные, мерзкие? Опять вспомнился сон, который почему-то привиделся именно сейчас, который давно не будоражил память. Было ощущение, что Эрм упустил что-то важное, но что именно, не мог уловить. Он поднялся и, порывшись в кошельке, достал серебряный трен. Медяков нет — ну и пусть, не обеднеет. — Ого! — Керм присвистнул. — Без сдачи, надеюсь? — подмигнул он и принял монету. — Без, — ответил Эрм. В голове мелькнула мысль. Ведь хозяин наверняка будет щедрым на слово и поведает всё о Фравых. Терять нечего, слухи уже расползлись, — если на пару вопросов ответишь. Увы, ответ услышать ему было не суждено — дверь распахнулась, и в кабак вошла кучка людей, судя по кожаной одежде с меховой опушкой, охотников. — Прости. Как освобожусь, так отвечу, — отозвался Керм и, широко улыбаясь во всю ширину щербатого рта, направился к гостям.

***

Никогда ещё Рик так споро не управлялся. Он раздавил очередную личинку и растёр между пальцами. Если бы насекомые не так жрали листья, то урожай был бы куда богаче. Ещё и сорняки росли, особенно пырей. Ведь недавно грядки пропалывал, но вылез, хотя Рик выдирал корневища, да и отец делал всё на совесть. Всё равно остались в земле и пустили новые ростки. Если бы дикие животные не портили посевы. Капусту, скорее всего, погрызли зайцы, ещё и стая диких кабанов, похоже, пробежала по полю. Гон, видать, решил Рик, вот и бегут не разбирая дороги. Но тем лучше. Появятся поросята, и когда-нибудь одинокий охотник принесёт в Дратву дичь и шкуры, чтобы выменять на муку, крупу и овощи. Хорошо ещё, что крапива разрослась. Рику не нравились щи из неё, но Памера посоветовала матери, чтобы кровь не так сильно шла. Он с удовольствием поел, к тому же мать добавила и репу, и сушёные грибы. Оказалось вкусно. Но всё равно хотелось мяса. Кабанчик, увы, ещё не вырос. Отец заколет его по осени, к Власову празднику — дню, когда бог начнёт проживать очередную треть жизни, пока не умрёт. Первый снег известит об очередной гибели Власа, затем настанет Безбожная Четверть, когда над людьми не властен никто на небесах. После таяние снега известит о том, что бог возродился заново. Рик уложил тяпку в кошель, затем достал жбанок с молоком и сделал глоток. Измученный жаждой, пил он долго. Нужно сходить на другой край поля, посмотреть, что с льном, не помяла ли стайка кабанов посевы. Он закинул кошель на плечо и двинулся. Проклятье, что-то не так. Посевы свеклы оказались примятыми камнями. Рик поднял один из них, спугнув гревшуюся на солнышке ящерицу. Только хвост мелькнул в зарослях. Ведь камней не было, словно кто-то набросал за ночь. Но кто? И главное — зачем? Рик, вздохнув, поставил кошель на землю и принялся собирать камни. Их оказалось немного, но ботва примялась. Наполнив кошель, Рик направился к лугу, где в то время обедали крестьяне. Одна из женщин качала на руках ребёнка, дети постарше носились, девочка лет десяти плела венок из полевых цветов. Рик знал их всех, голоса никогда не замолкали, когда он приближался. Теперь же крестьяне отвернулись. «Неужели из-за грязных слухов?» — мелькнула мысль. — Здравствуй, Рик! — поздоровалась девочка, на мгновение подняв глаза. — Я тебе венок плету. — Кто-то хрюкнул от смеха. Малышка поднялась и подошла к нему. — Присядь. Рик послушно присел на корточки. Девочка, круглолицая, румяная, черноволосая, водрузила венок ему на голову. Едва это сделала, как все рассмеялись. Рик замер, не понимая, что только что произошло. Сарна, рябая тощая жердь, хохотала, выставив напоказ неровные зубы. Молодые люди особенно старались, только Мусо был хмур, как обычно. Тот подошёл к замершему юноше, сорвал венок с головы и затоптал ногой. Рик краем глаза заметил, как примялся василёк. — Зачем? — несмело уточнил он. Мусо посмотрел на него тёмными глазами, пронзительными, затем потеребил бороду и, обратившись к падчерице, выпалил: — Ты подбила Рилию это сделать?! Смех резко прекратился, Сарна уставилась на него невинным взглядом — ни дать ни взять послушная дочь! — Н-нет, она сама… — Сама! — передразнил Мусо. — Мала она, чтобы самой до такого додуматься! Рику не хотелось уточнять, что всё это означало — наверняка ничего хорошего не услышит — и он бросился прочь. Ну и пусть, отца сегодня не будет, можно уйти раньше времени. Ну и пусть наказывает после, не страшно. Он больше не посмеет прикоснуться, Рик не позволит, а если осмелится, убьёт его. Лучше тюрьма, чем терпеть подобное… Он поймал себя на том, что стал мыслить как Эрм, который предложил бежать, бросить всё, уверял, что мать обо всём знала. Если это так, то почему упрекнула? Неужели не понимала, что иным сын не вырастет? Лучше пойти не в обход, а через рощицу, догадался Рик. Не так жарко… Да и выйдет к постоялому двору. Возможно, увидит Эрма. Он удобнее устроил кошель и пошёл — быстро, насколько мог. Домой не хотелось, хотелось уткнуться в сильное плечо и… просто молча посидеть, почувствовать ладонь на волосах. Даже без страстных поцелуев и того, что за ними могло последовать. Кошель давил на плечи. К счастью, занятые работой крестьяне не обратили на Рика никакого внимания, и тот остановился и перевёл дыхание, затем неспешно пошёл через рощицу. Надо бы домой, помочь матери, но ноги понесли к постоялому двору. Жара сменилась прохладой деревьев, и мир словно преобразился. Никто не хохотал, дятел долбил дерево. Белка прошмыгнула и скрылась в кроне, чем напомнила Рику самого себя, пытавшегося спрятаться от чужих злых языков и насмешек. Лучше бы уехать, Эрм прав. Он ведь однажды потерял всё, но не пропал. Рик тоже выживет. Благо не девица-белоручка, батрачить сможет. Да хоть золотарём станет, от него будет смердеть, но монета на пригоршню крупы всегда найдётся. В Крызьму подастся и не погибнет. Но сейчас нужно урвать кусочек счастья, пока есть тот, кто готов им одарить. Рик постоял на лужайке, уставившись на раздавленный чьей-то ногой мухомор. Поняв, что до сих пор не вытряхнул камни и протащил часть пути бесполезную тяжесть, снял кошель с плеч. Булыжники со стуком повалились на землю, и Рик с бодрыми мыслями направился дальше. Рощица вывела на большую дорогу, и Рик уже по ней пошёл к постоялому двору. Грязные пальцы стучали по столешнице. Рик поймал взгляд хозяина и отвернулся. — Нет его, — ответил Грак на безмолвный вопрос, очевидно, не решился при грязных обросших гостях что-то добавить или съязвить. Проклятье, все знают, кого именно Рик ждёт. Пора перестать позориться и бегать за взрослым мужчиной, который не заберёт его с собой. Он надеялся, что упросит подбросить хотя бы до первого попавшегося города, а дальше разберётся сам. Пропал, как назло, именно в этот миг, когда он готов сбежать. Без лошади далеко не уйти, а в одиночку и без оружия путешествовать ой как опасно. Рик ещё раз покосился на охотников, которые поглощали мясо и прихлёбывали из больших кружек, и вышел. Тем лучше, что Эрм ушёл. Рассудок медленно, но верно стал одерживать победу над порывом. Уйти и не попрощаться с матерью? Это глупо. Главное — не дрогнуть, когда та вцепится в грязную камизу и зайдётся в плаче, умоляя остаться. Так уже было, когда Рик прослышал, будто Лорьян Балмьяр готов взять мальчишек, чтобы учить воинскому ремеслу. Он знал — далеко не юный паладин одинок. Однако последовали и слёзы матери, и упрёки отца: «Погляди на себя! Какой из тебя рыцарь?!» Рик остался, поверил матери, дескать, у лиаллонцев нет ни чести, ни достоинства, что под сюрко с вышитым красным кинжалом прячется гнилое нутро. Что молоденькие мальчишки у более старших воинов вместо девиц. Что отец ушёл, потому что надоело видеть всю эту грязь. Позднее тот всё равно полез на Рика, отчего то и дело возникала жалость о несбывшейся мечте. Всё равно всё случилось, так какая разница? Зато связь не была бы кровосмесительной. Рик поднялся и перекинул кошель через плечи, затем покинул кабак. Если не удастся увидеться с Эрмом, то хоть искупается. Вода, изрядно нагретая за жаркий день, остудила пыл. Эрм так и не пришёл, и Рик долго плескался, лежал на берегу — до тех пор, пока солнце не скрылось. Одна польза была — он окончательно успокоился и решил пойти домой. На ночь глядя в любом случае уходить не следовало, а со слухами всегда так — поболтают и перестанут, когда надоест. Он оделся, подхватил кошель и пошёл в деревню, в которой родился. Он должен был любить место, в котором появился на свет и вырос, но не мог. Рику не хотелось ни на кого смотреть. Казалось, все только и делают, что насмешливо зыркают. Он было опустил голову, но остановился и передумал. Эрм никогда не повёл бы себя так, а ведь наверняка слышал вслед недоброе: «Мужелюб!» Слышал, но не давал себя в обиду и свысока на всех смотрел. Поэтому Рик тряхнул волосами и, выпрямив спину, как ему казалось, гордо пошёл домой. То ли его взгляд, то ли селянам успели надоесть сплетни, но никто не пристал с расспросами, никто не бросил вслед оскорбление. Даже давешняя чёрная кошка остановилась у обочины, села и начала вылизывать хвост. Рик подошёл к ней и погладил ушастую голову. Кошка довольно заурчала, поднялась и потёрлась о ноги, оставив на серых шоссах шерсть. — Тебе ласки хотелось, вот оно что, а я, дурак, примете поддался, — хохотнул он. И выпрямился, когда женщина, нёсшая ведро, заявила: — Эй, мужелюб! Твой одноглазый к вам домой пошёл! — Уж не свататься ли? — вторила её подружка. Женщины дружно расхохотались, а Рик стоял как вкопанный. Эрм пошёл к ним? Но зачем? Времени, чтобы размышлять, не осталось, и он что было мочи понёсся домой. Лучше задать вопросы самому Эрму.