Храни Лиаллон

Висеть на цепи — куда лучше, чем терпеть насмешки. Конечности затекли, и Эрм едва сдержал стон, когда его пнули ногой в зад. Только ни выражение лица, ни холодный пот не смог, вероятно, скрыть боль, потому что стражники расхохотались. — А, Вигр — страстный! — съязвил один из них и пошёл в угол, держа в руках большую миску с чем-то неаппетитно пахнущим и кружкой — с водой, наверное. — Хороший мальчик, здорово постарался. Пленник нечленораздельно промычал. Эрм не смог не повернуть голову — свет факелов позволил рассмотреть мучителя. Он вздрогнул: тот, заросший, с неопрятной чёрной или каштановой (в полумраке не разобрать) бородой, выглядел ужасно. Очевидно, оружие некогда прошлось по лицу и разделило верхнюю губу на две части, только в своё время рану никто не зашил, отчего края разошлись и стали видны зубы, удивительно крепкие для того, кто провёл в тюрьме не один год, и дёсны. Кустистые брови нависали над глазами. Это не человек, а чудовище, грязное, с немытыми, сбившимися в колтуны прядями. Ладно, порой ужасные с виду люди оказывались прекрасными нравом, это Эрм знал. Но Вигра иначе назвать не мог. Тот желал только поесть, поспать и сунуть член хоть в чью-нибудь дырку. Разве что делал это неосознанно, потому что давно потерял рассудок и служил здесь вместо зверя, призванного развлекать ублюдков за кусок паршивого мяса, которое с аппетитом грыз, едва не ломая зубы о кость. Так кто же больший ублюдок — безумный Вигр или те, кто называли себя порядочными людьми? Ведь наверняка у тюремщиков были жёны, дети. — Князь хочет поговорить. Прямо сейчас! — Кто-то пнул сапогом в бок. Эрм зашипел, хотя боль, по сравнению с ночной, оказалась незначительной. На пол упали вещи — не те, в которых он пришёл, другие — рваное измятое тряпьё. Время ближе к полудню, рассудил Эрм, вряд ли Амейк поднимет зад слишком рано. Тюремщик подобрал одежду и развернул. И хорошо, что тряпка оказалась длинной, до самых щиколоток, рубашкой. Ткань не будет тереться о мошонку и причинять боль. — И как прикажете мне одеваться? — Эрм пошевелил руками, цепь негромко звякнула. Стражник, немолодой, нахмурил и без того сросшиеся у переносицы кустистые брови. — Не выделывайся, — тычок в бок, — опущенный! — оскорбил молодой тюремщик. — Бурт, ты только погляди на него! — хохотнул. По-видимому, Буртом звали бровастого, потому что именно он сжал губы. — Заткнись и освободи. Он точно никуда не сбежит. Придавленные яйца не позволят, — прозвучало не издевательски, но устало. Эрм поднял голову, чтобы взглянуть и запомнить наглеца, знавшего, что он был лишён возможности дать отпор, но издевавшегося. Так и есть, довольно молодой, с длинным выступающим подбородком и крохотным вздёрнутым носом, привлекательным, если бы принадлежал девушке. «Ну понятно. Что на лице, что между ног…» — сделал вывод Эрм. Он точно узнает ублюдка, если столкнётся в будущем. И припомнит обиду. Руки дёрнулись, освобождённые от кандалов, и Эрм упал бы, если бы его не придержали. И хорошо, хоть так помогли. Плюхнуться на истерзанный зад — то ещё «удовольствие», наверное. — С ног снимать? — Молодой нахал определённо умом не блистал. — Сдурел? — отозвался Бурт. — Понял. Эрм сжал протянутую рубашку в руках и присел, чтобы подобрать брэ, болтавшиеся на щиколотках, заодно заглянул между ног. Мошонка синяя — почти чёрная. Резкой боли не ощущалось, но тянущая осталась, порой яички словно подёргивало. Сесть в седло точно не сможет, даже если удастся сбежать и украсть лошадь. Проклятый Вигр. Эрм снова повернул голову и взглянул на своего мучителя. Тот в свою очередь не сводил с него взгляд, рассечённая губа дёрнулась. Жуткое зрелище, только… Проклятье, глаза! Цвет — серый или голубой — в полумраке не разобрать, но вот разрез… Раскосые, довольно узкие, широкая переносица. И блеск, безумный, животный, что ли. Эрм натянул брэ и завязал шнуровку. Кто-то хохотнул, дескать, достоинство маленькое. Иного быть не могло. Не до влечения, в конце-то концов. Надеть рубашку помог Бурт. Вот с кем можно иметь дело, догадался Эрм, разглядывая простенькую кольчугу, какую носили местные стражники. — Готово? Пойдём, только не дури! — приказал Бурт и в свою очередь взглянул на лицо пленника. — Ах, да, морду прикрыть нужно. — Свалилась повязка, выходит. — Где тебя так угораздило? — Во время войны с пертами, — последовал хоть и правдивый, но уклончивый ответ. — Ах, да, лиаллонец сюда угодил! — съехидничал молодой стражник. — Как по мне, так пиздит. Эрмьерн Балмьярчик мёртв, это ни для кого не секрет! — Заткнись! — рявкнул Бурт. — И сообрази, что есть разница между «признан мёртвым» и «мёртв»! Мало тебе таких воскресших мертвяков встречалось? Заступился. Жаль, что его не было вчера, возможно, ночь бы прошла иначе — в покое, хоть и странном, тюремном, и сне. Эрм облизал сухие губы, горло саднило во время разговора, но попросить пить он так и не решился. Тем лучше, малая нужда почти не давала о себе знать. Он повязал протянутую кем-то тряпку наискось на голове, чтобы прикрыть изувеченную часть лица. В спину упёрлось остриё меча. — Топай, только не вздумай дурить, — последовал приказ. Ноги не хотели идти, кандалы давили на ступни. Дурить, ха! Эрм не собирался. Он надеялся, хоть и слабо, что Амейк благоразумен. Главное, чтобы Рик не натворил глупостей. Ведь Эрм не позволил бы совести мучить себя и обязательно придумал, как вытащить невиновного, угодившего из-за него за решётку. Скорее всего, пришёл бы с повинной. Рик вполне может это сделать. Вот почему паренёк напомнил Эрму его самого в юности — не только нравом, но и внешне. Потому что они — одной крови. Мурашки по коже от этой мысли. И стыд, клятый, хотя Эрм расплатился за порочное соитие с собственным сыном, искупил вину. Стало быть, нужно забыть и попытаться жить дальше. Возможно, недолго, но большая часть Эрмова века уже прошла. Кровь разошлась по затёкшим конечностям, каменный пол уже не так холодил ступни, и Эрм бодро, насколько позволяли скованные ноги, шёл. Он мысленно взывал Амейка к благоразумию и надеялся, что тот давно повзрослел и прислушается, поверит. Безусловно, князь не сможет не выискать для себя выгоду, иначе бы не был Шейервейским. Из камер то и дело выглядывали любопытные. В одной из них Эрм приметил женщину. Трудно было разглядеть черты из-за полумрака, но сомнений не возникало — несчастной осталось только посочувствовать. Наверняка она стала безобразной аки Вельел, не исключено, что в юности была красивой. Пришлось гадать, за что её упекли за решётку, но задавать лишние вопросы — себе дороже. В подземелье нашлась ещё одна дверь. «Дознавательная», — догадался Эрм. Пыточная, если быть совсем точным, — место, где выдавливали сведения, нужные князю. По всей видимости, Амейк уже там. В подобных местах всегда есть другой ход. — Отойди, — приказал Бурт подчинённому, сторожившему вход. Тот послушался, подбитые железом сапоги гулко застучали по полу, дверь с натужным скрипом открылась. — Проходи. Эрм не сразу смог сдвинуться с места и пошёл только тогда, когда остриё неглубоко вошло в спину. Одним крохотным шрамом станет больше. Рубашка намокла от крови. Пришлось остановиться и оглядеться. Знатная дознавательная, подобные он видел только в крепости Лиаллона. Взгляд упал на пыточное кресло, сиденье которого было утыкано шипами. Больше Эрм не любопытствовал, знал, что явно есть и дыбы. Сегодня никого не истязали. — Поворачивай! — Всё же пришлось осмотреться. Палача не видно, только в углу, за большим столом, сидел полный мужчина в роскошном, расшитом серебряной нитью алом котте, ворот которого украшал горностаевый мех. Камень, оправленный в диадему, блеснул, когда толстяк повернул голову. Ничто не могло украсить расплывшееся тело, жидкие русые волосёнки обрамляли толстое лицо. Да и ворот, надо полагать, был создан, чтобы скрыть двойной подбородок. «Вот как, ты был плотным крепким мужчиной. Что же теперь так разожрался, Амейк? Позабыл о тренировках с мечом?» — подумалось Эрму. Князь поднял резной бокал и отпил, отчего жажда стала совсем невыносимой. Эрм облизал губы. Язык был сухим и шершавым, точно у кошки. — Стой! — приказал Бурт. Эрм послушался и уставился на второе пыточное кресло, надеясь, что князь не прикажет усадить именно туда. Амейк окинул его с головы до ног. — Привели? Отлично! — Голос, довольно тонкий, не изменился за все годы. Откуда-то шёл запах перебродившего вина. Вряд ли князь пил такое. Тогда откуда? — Присаживайся! — Эрм вздрогнул от приглашения и взглянул на кресло. Стражники расхохотались. — Да не туда, напротив князя! Теперь стало заметно, что у стола стоял ещё один стул и почему-то ведро. Лучше бы не приглашал. Не тогда, когда истерзанный зад саднит, а мошонка ноет. Будет больно. Но Эрм, стиснув зубы, всё же отодвинул стул и сел. — Надо же! Сидеть может! Всё же Вигр был не так хорош! — хохотнул молодой стражник. Эрм заметил, как Бурт ткнул его в плечо, призывая молчать. Большой кулак опустился на стол. Тарелка с лежавшим в ней хлебом подпрыгнула, кусок свалился на стол. Маленькие поросячьи глаза зло сверкнули. — Я же приказал не трогать его до утра! — взвизгнул князь. — Простите, его привели не в мою смену! — Бурт почтительно склонил голову. Зря оправдался, ведь князю всё равно. Зато молодой наглец сник и виновато опустил голову. Амейк вздохнул и откинулся на спинку кресла, резного, обитого синим бархатом, неуместного в дознавательной. Наблюдал за пытками, видимо, порой. — Ладно, что сделано, то сделано. Оставили его живым — и на том спасибо. — Князь сделал ещё один глоток, жадно, будто перебрал накануне. Перегара не ощущалось, только запах перебродившего вина. «Мочеизнурение?» — подумалось Эрму. Ходили слухи, будто дедушка Амейка умер именно от этой болезни, причём появившейся в зрелом возрасте. Эрм, тогда ещё маленький, вспомнил его, больного, с покрытыми гноившимися ранками руками. И запахом перебродившего вина. Вспомнил и учёного, который его лечил и упомянул мудрёное название — diabetes mellitus*, если совсем уж по-заморски. Вот как, значит. Лекарь утверждал, дескать, из поколения в поколение может передаться. Похоже, был прав. — Бурт, останься. Остальные — покиньте помещение! — приказал князь. — Но-о… — воспротивился кто-то. — Делайте, как князь приказал! — рявкнул Бурт и пригладил сальные, слегка вьющиеся волосы. Эрм замер. Ёрзать на стуле было себе дороже. Он вперил единственный глаз в Амейка, который махом опустошил бокал и жестом приказал Бурту налить ещё. Вода, заметил Эрм, чистая и прозрачная. Он прав, вывод один — князь страдает куда сильнее его от постоянной жажды. — Налей и ему, — приказал тот. Вот для чего оловянная кружка. Порой мелочи доставляют большую радость. Эрм с нетерпением дождался, когда посуда наполнится до краёв водой из кувшина, и едва ли не вырвал кружку из рук стражника. Он махом осушил всё до самого дна. Мало, зато значительно легче крови, разжиженной водой, бежать по жилам. Амейк усмехнулся краешком рта, глядя, как пленный жадно пьёт. Глазки-бусинки буравили насквозь. Он покачал головой. — В кого же ты превратился, Эрмьерн Балмьярчик, — прозвучало устало. — Совсем не тот холёный смазливый юнец, каким я тебя запомнил. «Уж кто бы говорил! Я не похож на жирного борова!» — мысленно позлорадствовал Эрм, поймав любопытный взгляд Бурта. Теперь нос можно утереть всем, кто решил, что он — самозванец. — Рад, что узнали, князь, — хрипло произнёс он — вода оказалась холодной. Амейк посмотрел на него — как-то растерянно, затем скосил глаза в сторону Бурта, похоже, не зная, что сказать. После взял с тарелки краюшку пшеничного хлеба, намазанного мёдом, и поднёс ко рту. «Неужели твой лекарь настолько плох, что разрешает есть мучное? Или силы воли не хватает отложить эту дрянь?» — мысленно позлорадствовал Эрм и сглотнул слюну, появившуюся во рту после того, как попил. Жажда сменилась голодом. Князь долго жевал, пухлые щёки двигались в такт челюсти. Наевшись, продолжил: — Бери. — Он подвинул тарелку. — Мы, Шейервейские, всегда оказывали почести паладинам и их отпрыскам. Ещё бы, кто мы? Твоего батюшку Великий князь до сих пор ценит, хотя битва случилась при его отце. Признаюсь, я всегда немного завидовал. Эрм отказываться от угощения не стал, хотя не слишком любил сладкое. На пути в Дымную Дратву он приметил пасеку, вероятно, мёд оттуда. — Он заслужил это, — произнёс он. — Не сомневаюсь. Лижущие пятки всегда могут снискать милость, — съехидничал князь и взял новый кусок. «Не немного, а сильно завидуешь. Ты-то, жирный боров, позабыл, каково это — держать меч, рисковать собственным задом, прикрывающим спину Великого князя!» — мысленно выругался Эрм. — Не надейся. Лучше сгнию в тюрьме, но не покорюсь! — усмехнулся он краешком рта и откусил. Невероятно вкусно. — Узнаю в тебе твоего отца, — парировал Амейк. — Он голодал, растерял людей, но так и не отдал земли, которые отнял Великий князь у моей семьи. Эрм не сомневался, ведь он — плоть и кровь Лорьяна Балмьяра. А Рик — кровь от его крови. Хоть бы не начудил, вертелась в голове мысль. — Значит, хотите земли, — догадался Эрм. — Чтобы лживая «справедливость» восторжествовала. — Он усмехнулся. — Тленное поле осталось. Амейк вздрогнул и опрокинул бокал, вода стекла по столу и закапала на пол. — Почему — лживая? Ты же убил моего крестьянина, потому что радел за справедливость. Предатель погиб или нет, но я наслышан о Дане Фравом. Вот кто на редкость был трудолюбив, никогда не задерживал оброк, не ползал в ногах, не вымаливал милость. — Знал, выходит, кого укрыл на своих землях? — уточнил Эрм. Бурт поднял бокал и подлил ещё воды. Князь жадно выпил. — Откуда? — Он утёр рот платком. — Это открылось только вчера. — Этим должен заниматься Лиаллон. Твоя задача — сообщить и передать меня в крепость! — напомнил Эрм. — Им-то откуда это знать? — Амейк махнул пухлой рукой, ногти на которой слоились, отчего крупный перстень с печаткой в виде меча, увитого розой, выглядел неуместно и подчёркивал убогость рук. — Я могу казнить тебя, заставить гнить в тюрьме, чтобы ты одичал и превратился в чудовище, подобное Вигру. Могу… — Я понял! — Эрм ударил кулаком по столу. Не сдержался, позволил гневу вырваться наружу. Вдох-выдох, он успокоился и добавил: — Только с чего ты взял, что я нужен отцу? Он женился на юной девушке — ещё до войны, наверняка она… — Два раза родила. Трёх девочек. Последнюю двойню не пережила. Твой отец даже не всплакнул, когда достали последнего ребёнка уже из мёртвого тела. Всё надеялся, что будет мальчик. Ошибся. Лорьян не желает, чтобы его земли достались хапуге-зятю. Микара не выдержала и в восемнадцать лет сбежала с каким-то прохвостом, а паладин ждёт, когда она вернётся, побитая жизнью, опозоренная, возможно, глубоко беременная. Поэтому ты, его сын, ему ой как нужен! — издевался князь. Три сестры, значит. Вот как за короткое время может резко пополниться семья. Узнать бы ещё имена близняшек, но Эрм не решился спросить. И сын в придачу, внук Лорьяна Балмьяра. Эрм вдохнул затхлый воздух, чтобы не выставить напоказ чувства. «Всё достанется тебе, когда тебя будут гордо величать — паладин Его Великокняжества! Ведь будут, потому что ты — моя плоть и кровь. Но попробуй опозорить меня, тогда можешь не возвращаться!» — вспомнились слова отца. Лорьян постарел, понял, что рано или поздно умрёт, и это сильно его изменило — настолько, что готов принять назад блудную дочь, даже беременную ублюдком. Возможно, младшие — дети ещё. Отчасти Эрм не вернулся, потому что Лорьян заявил такое, к тому же сказалась обида, что отец знал о лиаллонской мерзости, но не предупредил, потому что отчаянно хотел, чтобы сын пошёл его путём. — Если не отдаст, сгноишь здесь? — Эрм усмехнулся и покачал головой. Он не сомневался — князь потому всё знает, что в замок Балмьяров затесался шпион. Ну что ж, пока стоит поиграть. — Ну зачем? Всего лишь устрою показательную казнь в назидание остальным. Дам понять, что не стоит трогать моих людей. Скажу, конечно, что ты самозванец, что твоё имя — чистейшей воды фикция. — Амейк тоже любил пришедшие из других стран словечки. — Пока подержу тебя взаперти, дам Лорьяну время подумать и даже не скажу, что с тобой здесь сделали. Опущенный наследник — какой повод для сплетен, а?! Всё получилось как нельзя лучше, хотя я — клянусь — отдал приказ тебя не трогать. Ещё один глоток. Эрм не знал, то ли порадоваться, то ли посочувствовать князю, которого мучила вечная жажда. — Думаешь, поверит? — ухмыльнулся он, привычно, краешком рта. Амейк поднял толстый палец вверх. — О! Благодарю за напоминание. Поверит, безусловно, никуда не денется. Бурт! — кликнул он подчинённого. — Бери топор! Тот закопошился в ящике. Инструменты загремели. Проклятье, что задумал князь? Эрм понял и поднёс к лицу ладони, шершавые. Пока ещё с десятью пальцами, потрескавшимися, с обломанными ногтями, но ровными, исключая сломанный ещё в детстве мизинец, который он повредил, потому что неправильно поднял щит и неудачно отпарировал удар наставника. Кости неправильно срослись. Даже об этом Амейк знал. Знает и Лорьян. «Молю, Рик, не приходи сюда, котёнок. Порой трусость — это не порок», — мысленно воззвал Эрм к сыну, с которым наверняка натешится не только Вигр. От мысли, что красивое юное лицо однажды станет безобразным, стало не по себе. Рикьяр Балмьярчик — красиво звучит, главное — признать паренька законным наследником. И то к счастью, что Амейк не знает о нём, не узнает, если болтливая Дафья не выдаст. Лезвие наточенного топора сверкнуло в огне свечи. — Кстати, поговаривали, будто ты соблазнил одного паренька. — Князь словно читал мысли. Он усмехнулся и покачал головой. — Не везёт Лорьяну с детьми: одна сбежала, второй — мужеложец. Впрочем, эту маленькую деталь можно опустить. Ему страдать, не мне. Эрм не собирался отвечать на выпад, поддакнул только: — Это правда. Тем лучше, никто не заподозрит, что Рик — его сын. Тем более, это не ложь. Ведь мял пальцами упругий задок, входил раз за разом в тугую плоть. Рик выгибал спину от наслаждения, как кот, за что получил прозвище. В мошонке кольнуло. Проклятье, даже сейчас вожделение готово нахлынуть. — Подойди к плахе, — попросил Бурт таким безразличным тоном, что стало очевидно — не впервой ему калечить. Эрм взглянул на ладони. Чтобы запомнить, какими они были. И поднялся, медленно, потому что резво вскочить не позволили затёкшие конечности и саднивший зад. «Ради Рика», — успокоил он себя и побрёл в угол. Ведь если увидится с отцом, то расскажет о внуке. Несомненно, плаха знавала кровь. Это было заметно по бурым пятнам на полу, по следам топора. Знавала и плач, и стоны. Теперь узнает, какова кровь Балмьярчика. Эрм встал на колени. — Какой рубить? — уточнил Бурт. — Левый мизинец. — Так Эрм и думал. — Слыхал? Клади его. Согни остальные пальцы, потому что могут не понадобиться и сгниют на тот случай, если твой отец не поверит, — произнёс Бурт. — Хорошо, что член непримечательный, — напоследок съязвил Эрм и послушно положил искалеченный мизинец на плаху. Никто шутку не оценил. Бурт присмотрелся, гадая, куда метить. Он было замахнулся, когда в дверь загрохотали. — Кого там несёт?! — выпалил князь. — Заходите! И Эрм, и Бурт замерли. Дверь скрипнула, стук тяжёлых кованых сапог дал понять — явился кто-то из стражей. Даже голову поворачивать не стоило. И так понятно, что происходит. — Князь! — Раздался скрежет металла о камень. Судя по всему, «гость» встал на одно колено. — Вести из Дымной Дратвы! Есть беглый! Эрм напрягся. Уж не Рик ли? — Так поймайте и притащите сюда! — визг Амейка было ни с чем не перепутать. — Вы настолько ничтожны, что за каким-то крестьянином угнаться не можете?! — Если бы! — говоривший тяжело дышал. — Он на коне, причём хорошем. Никто не ведает, где нашёл. Заметил наш патруль на пути из деревни. Сиганул прямиком на Тленное поле. Пока эти суеверные дураки размышляли, стоит ли туда соваться, он был таков. Как пить дать к Балмьяру подался! Рик, сомнений нет. А конь… Неужели Волк? Эрм не зря в своё время выбрал именно этого скакуна. Хорошо, что лошадь досталась Рику, а не одному из ублюдков Шейервейского. К Лорьяну, значит, убежал, к дедушке своему. Главное, чтобы тот поверил. Иначе не может быть, ведь они с Эрмом похожи. Отражение это подтвердило, да и кузнец заметил. — Ничтожества! — вспылил князь. — Дожил, что какого-то беглого… — Запинка дала понять — Амейка осенило. — Имя хоть выяснили? — Да. Рик Фравый, сын убитого Дана Фравого. Говорят, полюбовник этого… — наверняка кивнул в сторону Эрма, даже гадать не стоило. — Вот что юношеская влюблённость делает. Тем лучше: испачкаться всегда успеем. Бурт, убери топор! — Амейк хохотнул. — Парень облегчил нам задачу. Что ж, подождём с недельку вестей. Вдруг заблудится, станет жертвой волков или шныряющего вездесущего отребья. Вдруг Балмьяр ему не поверит или в замок не впустит… Земли стоят куда дороже одного потерянного крестьянина, рассудил Эрм. Зато пальцы целы. Новой боли не прибавится, как и возможного заражения крови. «Ты выживешь, котёнок, потому что ты моя плоть и кровь!» — мысленно подбодрил он. Не исключено, что отец не вытащит его. Главное, чтобы Рика признал внуком. Привыкшему к селу пареньку наверняка придётся нелегко, но он справится, научится читать, писать и однажды унаследует земли. Тогда Эрм точно не понадобится семье. Тем лучше. Амейк изойдёт желчью оттого, что не знал, кто именно вырос на его землях. Бурт вытаращился на пленника. Очевидно, Эрм не удержался и улыбнулся во весь рот. Нет, губы сжаты. Только на щеке влага. Вот оно что, слеза скатилась. Слеза счастья, неуместная здесь, в дознавательной. — Ну что ж, Бурт, запри его. Только к Вигру не подсаживай, отдельную камеру поищи. Если будет буянить, тогда можно. Объедков хватает, не разоримся, — приказал Амейк. Очевидно, поднялся, потому что одежда зашелестела. — И подай ведро. Научился терпеть, ведь при мочеизнурении желание отлить невыносимо. Отдельная камера. Это хорошо. Только время тянется медленно. Возможно, уже вечер. Или ночь. А то и утро. Звук льющейся струи дал понять — Эрм не ошибся. Амейк, никого не стесняясь, справлял нужду. — Поднимайся! — приказал Бурт. Эрм поднялся с колен и, мельком взглянув на спину князя, затянутую в роскошную ткань, поплёлся к двери.