Храни Лиаллон

Хотелось бежать куда глаза глядят. Куда угодно, лишь бы не видеть огоньки, не слышать приглушённые разговоры и не чувствовать страх, от которого коленки подрагивали, а по лицу тёк пот. Рубашка взмокла и прилипла к спине, но Рика знобило. Он закусил губу, чувствуя, как стучат зубы. Запястье было сильно стиснуто, будто путами, пальцами. Перт точно чуял, что его спутник хочет натворить глупостей. Даже Волчак оказался умнее трусливого юнца и лежал, подобрав лапы. Ни одного звука он не издал, ни разу не поскрёб когтями землю и не бросился на чужаков с лаем. Второй рукой перт сжал лук и стрелу. Он точно превратился в деревянного идола и не пошевелился. Они спрятались за большим поваленным деревом. Хотя листья давно засохли и опали, но ветки были ещё настолько густыми, что в полумраке разглядеть что-либо оказалось трудно. Сердце Рика ушло в пятки, когда на поляну вышли люди. — О, хор-рошее местечко, — хохотнул шедший впереди. Конь, которого он вёл, фыркнул в ответ. Пёс поскрёб когтями землю и шумно потянул воздух — небось повадки его отца-волка дали о себе знать, и он учуял добычу. Перт отпустил руку Рика и положил ладонь на холку любимца. Тот притих. — Заночуем здесь, ребята. Решено. Рик глубоко вдохнул и замер, боясь выдохнуть. Ему казалось — услышат. Проклятье, ночевать собрались. И ведь не сдвинутся с места. Перт прав, услышат, если он бросится бежать. В таком случае придётся ждать, пока большинство не уснёт. Осталось надеяться, что часовые — точнее, часовой, Рик сомневался, что кучка людей оставит на страже более одного человека — будут клевать носом. Лучше разглядеть и понять, кто эти незнакомцы. Ведь Эрм наверняка поступил бы именно так. По доспехам трудно было что-либо понять. Один из воинов облачился в кольчугу и шлем, грудь ещё троих прикрывали кожаные панцири, последний, остановившийся у большого камня и самозабвенно на него отливавший лучник, и вовсе красовался в дублете и не прикрыл ничем голову. Ни меча, увитого розой, ни каких-либо ещё знаков приметить не удалось. «Не дураки же они — разгуливать по Балмьяровым землям и выставлять напоказ герб!» — осенило Рика. Но то могли быть и обычные путники, и разбойники. На охотников не походили — трое были вооружены мечами, вдобавок ни одной собаки рядом. — Ты погляди-ка, Чёрная жопа, кто-то жёг здесь костёр! — Можно было бы подумать, что «Чёрная жопа» — игра слов, а не прозвище. Судя по тому, что один из незнакомцев, стреноживавший в то время коня, поднялся и подошёл к кострищу, это оказалось прозвищем. Конь топнул ногой, чем невольно привлёк внимание Рика. Тот замер — уж слишком он походил на Волка. «Брось, пегих лошадей ой как много!» — успокоил он себя, чтобы сгоряча не натворить глупостей. — Точно, — отозвался Чёрная жопа. — Ещё и хворост собрали, — кивнул головой в сторону кучки. Проклятье, нужно было разбросать ветки, чтобы не так бросались в глаза. Но в конце-то концов, кострище могли жечь ранее. Мужчина в кольчуге — тот самый, кто заметил кострище — присел и прикоснулся к углям. И тут же отдёрнул руку. — Недавно жгли, — он выпрямился, — угли ещё тёплые. Следовательно, чужаки близко! — Он повернулся к Чёрной жопе и приказал: — Отлично, разжигай костёр. Остальные — за мной! Как знать, может, наша голубка где-то рядом. Последние слова дали понять, что незнакомцы кого-то ищут. Обращение Рику не понравилось. Так называли, как правило, женщин. И мужчин-мужелюбов. Незнакомцы могли искать кого угодно. Ни для кого не секрет, что женщины частенько сбегали из дома. Только чутьё, приправленное изрядной дозой страха, подсказывало иное: чужаки пришли именно по голову Рика Фравого, а не кого-то другого. Тот вздрогнул, когда ушную раковину пощекотала чужая борода и обдало тёплое дыхание. — Я отвл’ку, а ты б’ги, с’ вс’х н’г б’ги, — шепнул перт и на корточках тихо — настолько, что даже трава не зашуршала — уполз. Незнакомцы тем временем разбрелись, только Чёрная жопа остался разжигать костёр. Рик поёрзал. Когда бежать? Сейчас? Позднее? Любое промедление подобно смерти, но если броситься в лес, когда перт недалеко отполз… Смерти тому, кто помог, Рик не желал. Он вцепился в шерсть на холке Волчака, тот шумно вздохнул и тряхнул головой, но не зарычал. Умный пёс, людям бы такую выдержку. Рик уставился на поляну. Как назло, один из чужаков, причём лучник, направился именно в сторону поваленного дерева. Не хватало только помереть от стрелы, пущенной в спину, тогда, когда почти дошёл до цели, испугался Рик и закусил губу, чтобы не позволить страху взять верх и не закричать во всё горло. К тому же Волчак заметно занервничал и поднялся на лапы. Рик почувствовал, как вздыбилась шерсть на холке. Судя по всему, пёс оскалился и был готов броситься на чужака. Так и оказалось: послышалось негромкое рычание. — Ш-ш-ш, — еле слышно шикнул Рик. Куда там? Волкопёс, возможно, послушался бы хозяина, но не его. Под ладонью скользнула шерсть. Мгновение — и Волчак пролез под стволом дерева и перебрался на другую сторону. Треск сухих веток оглушил Рика. Тот закусил палец, лихорадочно соображая, что делать. Вот как, значит, пёс отвлёк внимание. Вряд ли от желания помочь, скорее жаждал попугать чужака, забредшего в его лес. Рик пошевелил ногами, чтобы разогнать застоявшуюся кровь. — Волк! — услышал он крик. И всё понял, когда рычание сменилось скулёжем. Выходит, мерзавцы убили Волчака. Впрочем, не до горестей. Нужно бежать как можно скорее. Псу Рик будет благодарен, как и перту, но Эрм — да и собственная шкура, лукавить ни к чему — дороже. Он подскочил и бросился вглубь леса. Где-то позади послышались крики и лошадиное ржание. Казалось, чьи-то тяжёлые шаги раздаются следом. Если бы не проклятая темнота… Рик споткнулся и грохнулся на землю. Зубы клацнули, когда он ударился подбородком. Кажется, содрал ладони, но сейчас не до такой мелочи. Главное — вырваться. Что-то тяжёлое — чужая нога в сапоге, не иначе — встало на поясницу и придавило к земле. Лицо-то прижала явно рука, которая сгребла волосы и удержала. — Попался, голубчик! — рявкнул незнакомец. Смутная надежда, что это перт, пропала. Рик лежал не шевелясь. К его лицу поднесли факел. Почему-то не было страшно. Лучше усыпить бдительность, возможно, тогда удастся сбежать, скрыться в лесу. Тем лучше, что тело бьёт дрожь, пусть ублюдок уверится, что Рик до смерти испугался. Тот попытался подняться, но удар ребром ладони в затылок опрокинул его на землю. — Пощадите, господин, — ещё и голос дрожит. — Заткнись! — Незнакомец нащупал ножны и вытащил кинжал. Ну вот, ещё и обезоружили. — Пощаду, возможно, заслужишь, если будешь хорошим послушным мальчиком. — Рик зашипел, когда его голову приподняли за волосы. — Будешь таким? Он кивнул, отчего пряди натянулись, причинив новую боль. — Б-буду, клянусь, только не убивайте… — проблеял он и шмыгнул носом — ни дать ни взять насмерть перепуганная девочка! Только бы руки не связали, мелькнула мысль, иначе волей-неволей, но придётся остаться с ублюдками, которых занесло в этот лес. Рик застонал, когда его взяли под руку и рывком поставили на ноги. — Двигай! — последовал приказ. — И ещё: я прекрасно метаю ножи, твой кинжальчик пришёлся кстати. — В подтверждение, что не шутит, говоривший ткнул остриём в спину. Рик дёрнулся от боли, в ладонях засаднило, и он вытер их о штаны. Содрал кожу всё-таки, когда падал. Пожалуй, стоит послушаться, пока неразбериха. Может, повезёт, и он уйдёт под шумиху. Но главное, чтобы перт не попался. Хватит того, что Эрм оказался за решёткой по сыновней милости. Ещё одну невольную подставу Рик не переживёт, поэтому он покорно поплёлся, свернул туда, куда ему приказали, и в конце концов вышел на уже знакомую поляну. Увидев Волчака со стрелой в боку, вздрогнул. И резко остановился, приметив лучника с оружием наготове. Всё из-за него, жалкого трусливого мужелюба, проклятье. Погибло прекрасное животное. И то к счастью, что перта не видать. У костра лежал мужчина, мёртвый, судя по воткнутой в глаз стреле. Не было сомнений — перт постарался. — Ну-ка двигай! — Опять тычок и резкая боль в спине. Видать, кинжалом ткнули. Останутся небольшие рубцы, Рик не сомневался. Рубашка намокла от крови, сочившейся от очередной ранки, и прилипла к телу. Не всех лошадей успели стреножить, заметил он, в том числе и коня, удивительно похожего на Волка. Сомнительно, что это тот, о ком подумалось, ведь Эрмов любимец навряд ли пошёл к чужакам. Если бы седло осталось, можно было бы увериться. Увы, пегая лошадь была расседлана. «Один — мёртв, один — за моей спиной, ещё один — здесь, стало быть, двое гоняются за Лесугом», — рассудил Рик и сделал шаг вперёд. — Не вздумай шевелиться, иначе познакомишься со стрелой! — Лучник подошёл ближе и всмотрелся — благо свет костра позволял — в лицо пленного. — Тибальд, похоже, это тот, кого мы ищем. А Чёрная жопа — да упокоится его душа — долдонил: «Нечего делать в этой глуши!» — передразнил. — Я же говорил, раз в окрестных сёлах не появлялся, однозначно в лесу спрятался, — голос Тибальда прозвучал откуда-то со стороны. Рик уставился на остриё стрелы, не в силах оторваться. Возможно, будет лучше, если она пробьёт грудную клетку, остановит сердце… Тогда Рик больше никому не сможет причинить зло, невольное. «Только бы Лесуг выжил!» — мысленно взмолился он и шмыгнул носом. — Что ты там возишься?! — рявкнул лучник. — Я не могу так стоять вечность! — А надо ли связывать? Он же ссыкло! — Тибальд хохотнул. — Вон, глаза на мокром месте! Наверное, так и есть: Рик расплакался, причём сам того не заметил. Но как не плакать, когда оказался близок к цели, но не дошёл? Из-за него погиб Волчак, а хороший человек — друг — в опасности. Больше так не будет, решил он и скосил глаза в сторону пегого коня. Тот фыркнул и тряхнул гривой. Прекрасная лошадь, даже если это не Волк. Ещё и седла нет, а взбираться без стремён, вдобавок спешно, Рик не умеет. Шаг-второй-третий… Разбег здесь как никогда пришёлся кстати, а высокий рост позволил Рику запрыгнуть на круп и перекинуть ногу. Подтянувшись, он устроился на спине и схватился за поводья, мысленно поблагодарив тех, кому не пришло в голову снять удила. Конь заржал, но не взбрыкнул и понёсся прочь. Рик пригнулся, когда ветка больно хлестнула по лицу, и обнял лошадиную шею, затем зажмурился и сдавил бока коленями. Если правая рука держала поводья крепко, то левая отчего-то не желала слушаться, и Рик едва не сполз на землю. Он решил дать лошади волю, не сомневаясь, что за ним пустится погоня. Несколько раз конь подбросил круп, отчего Рику пришлось отклониться взад и крепко сжать бока. К счастью, обошлось, и смерть от лошадиных копыт ему не грозила. Если бы не усилившаяся боль в левой руке… Но думать об этом не было ни времени, ни желания. Главное — убежать. Мерзавцы, без сомнения, поглумятся, если поймают. Рик надеялся, что, упустив его, они оставят в покое перта. Только Волчака жаль, не без этого. Ветки перестали хлестать по лицу, только тогда стало понятно, что коня вынесло на поле. Рик, успевший свыкнуться с лесом, с удивлением взирал на ночной пейзаж. Конь к тому времени замедлил бег. Наверное, поводьев послушается, догадался Рик и сжал в правой руке кожаный ремень. Левая по-прежнему не желала пошевелиться, ко всему прочему одежда точно прилипла к плечу. Рик, стиснув зубы, протяжно застонал. Боль, проклятье, невыносимая. Сломать руку он не мог. Тогда что? Главное — уйти. Хотя погони не слышно, но нельзя позволять коню останавливаться. Не сейчас, когда Рик у цели. Дотянуть бы до холма, обогнуть, а там можно надеяться, что спрячется. Если бы ещё хватило сил. Было холодно, тело бил озноб, в глазах расплывалось. Рик не выдержал, пригнулся и обхватил лошадиную шею рукой, зарылся лицом в гриву и зажмурился, раз за разом вдыхая запах конского пота. Трава шуршала, кузнечики стрекотали. Наверное, воздух напоен ароматом цветов и травы, только не до любования. Добраться бы до Лорьяна Балмьяра. И не погибнуть раньше времени, ведь в плече дёргает так, что нет больше сил терпеть. Конь, похоже, устал и пошёл шагом. Пришлось выпрямиться. — Ну же, миленький, — шепнул Рик, отпустил поводья и ощупал больное место. Нет, проклятье, только этого не хватало. Он понял, что это. Лучник не промахнулся и попал в плечо. Тонкое древко стрелы — вот что причинило такую боль. Не дотянет, не сможет без чужой помощи. Долго со стрелой в плече разгуливать невозможно. Хотя рана не смертельная, но в скором времени она воспалится, начнётся лихорадка, которая отнимет последние силы. В конце концов Рик свалится с коня и умрёт, одинокий, забытый всеми. Он пригнулся, обнял здоровой рукой лошадиную шею и расплакался.

***

Прохладный ветерок обдал лицо. Эрм в неге зажмурился. Вечер мог быть прекрасным, если бы он не оказался на Тленном поле среди груды костей и проржавевшего оружия. Волк бесконечно фыркал и прядал ушами, бил хвостом по бокам, отгоняя рой мух, которые, несмотря на прохладу, клубились, взлетали с мёртвого тела. Эрм всмотрелся. И усмехнулся: тот, о ком он подумал, лежал на голой земле, жидкие волосёнки разметались по земле, в раззявленный рот заползали мухи, чтобы отложить личинки. «Ну вот и всё, Эрдан Дэерон. Предатель, возжелавший хорошей жизни, лежишь здесь, пал прахом. Твоё тело уже жрут черви, скоро на куски порвут стервятники, а ты… От тебя останется груда костей. Стоило оно этого? Нет! Ты заслужил такую смерть от рук ни в чём не повинного мальчишки. Ты издевался над ним, позабыв, что Рик — моя плоть и кровь!» — Эрм довольно погладил кинжал, вышитый на сюрко… Он ощупал лицо, веки дрогнули под пальцами. Вот оно что. Значит, он с двумя глазами, а всё, что было — всего лишь жизнь, которая привиделась в страшном сне. Он — рыцарь-паладин Эрмьерн Балмьярчик, а не никому не известный наёмник, нанимавшийся, чтобы охранять торговые караваны; который безжалостно вонзал меч в грудь разбойников; которого ломало оттого, что не оказалось драгоценной веверы. Который не спал с собственным сыном, в конце-то концов. Нет, нельзя позволять жгучему чувству стыда отравлять такой миг. У Рика он вымолит прощение, и тот простит. Эрм бы простил, если бы его отец поступил так же, как он, — по незнанию. Все они — Лорьян, Эрм и Рик — одной крови. Негромкие голоса, принесённые ветром, отвлекли от тягостных раздумий. Эрм вслушался. — Н’шёлся, м’й… Перт? После всего, что случилось, живой? Густой туман не позволил разглядеть, что творилось, и Эрм пошёл против ветра, чтобы самому всё увидеть, обогнул кусты и замер. Второй перт, очевидно, смог только невнятно промычать ответ. Эрм замер, когда услышал его голос. Вигр? Здесь?! Мужчины не заметили, что словно из ниоткуда появился посторонний, с конём в придачу. Тот, кого Эрм принял за Вигра, сидел спиной. Длинные чёрные спутанные волосы дали понять — да, это не ошибка. Спутник Вигра, тёмно-русый, с густой бородой, улыбался и поглаживал неухоженные пряди, не боясь ни вшей, не брезгуя и не кривясь, что его любовник давно не мылся. Мужчины поцеловались, и Эрм только диву дался той страсти, которая пылала между этими двоими. Вигр завалился на спину и подставил грудь рукам спутника. Тот бесстыдно запустил ладони под тюремную грубую тряпку, задрал и лизнул сосок, вокруг которого густо росли волоски. Эрм не смог сдвинуться с места — уж слишком его занимало то, что происходило между этими двумя. Вигр негромко зарычал, наверное — улыбнулся, отчего рассечённая верхняя губа разошлась. Похожий на зверя, он охотно предавался ласкам, поглаживал большой ладонью тёмно-русую голову, залез пальцами под шкуру, прикрывавшую спину… Его любовник походил на охотника. Лук, лежавший в стороне, это подтвердил. — Н’когда н’ г’ворил, п’тому чт’ сл’шком п’здно п’нял, чт’ л’блю т’бя, — проговорил охотник и сдёрнул с Вигра штаны — с такой силой, что завязка лопнула. Тот сел, вероятно, хотел что-то сказать, но не смог, только зарычал и вцепился пальцами в мех, которым была оторочена охотничья одежда, притянул голову любовника к себе и впился в губы изуродованным ртом. Эрм диву дался, насколько то животное, которое он успел узнать, способно на ответные ласки. Вигр повозился с ремнём, чтобы сдёрнуть с любовника мешавшие кожаные штаны, замычал в нетерпении и протяжно застонал, когда взял в руки вожделенный конец. Он огладил ствол снизу вверх, оттянул крайнюю плоть и растёр выступившую смазку по головке, чем вызвал ответный стон. Охотник ответил тем же, взяв в руки отнюдь не маленький член. Эрм изумился, когда понял, что именно побывало в его заднице. Зависть промелькнула и исчезла. Довелось слышать, что перты весьма богато одарены тем, что между ног, что их достоинство действительно можно таковым назвать. Задумавшись, он не заметил, как двое, избавившись от остатков одежды, слились в поцелуе и, обнявшись, покатились по земле. Перед глазами то и дело мелькали спины, исполосованные рубцами, в волосах застревали листья, трава шелестела. Порой с губ пертов срывались стоны. Они целовали друг друга так, точно истосковались друг по другу. Эрм вздрогнул, когда Вигр встал на четвереньки и, отклячив зад, подался навстречу пальцам любовника. Зверь, который в тюрьме бросался на всех, кого мог трахнуть, вёл себя, будто течная сука, у которой одно желание — почувствовать в себе член, горячий, большой. Вигру это понравилось, было видно по лицу, по дрожавшей нижней губе. Занятное зрелище и — проклятье! — возбуждающее. В паху у Эрма заныло, член вконец встал колом, когда он увидел, что охотник пристроился к заду любовника и двинул бёдрами, толкаясь вперёд, потом ещё. И ещё. Эрм не выдержал и погладил собственный член через штаны. Вигр подавался назад, порой утыкался носом в землю, чёрные волосы упали на лицо, когда он поднял голову и облизал губы. Целые, не изуродованные рубцами. Веки подрагивали, по острой скуле скатилась капелька пота. Или слеза? Нет, вряд ли Вигр способен на эмоции. Эрм всмотрелся в лицо, дивясь той перемене, которая случилась. Борода стала короткой, пропали морщины. Вигр был красивым, пока чужой кинжал не изуродовал его. Лицо круглое, изящный изгиб бровей, небольшой нос. И никакой женственности, красота настоящая, мужская. Мышцы поигрывали, когда он выгнул спину и дёрнулся, затем протяжно захрипел и закусил губу. Эрм почувствовал на себе взгляд. Вот как, значит. Заметили его, наконец-то. Охотник уставился на него карими глазами, отстранился, сорвал лист лопуха и вытер перепачканный член, затем усмехнулся и приобнял поднявшегося с корточек Вигра. — Сп’сибо… — произнёс он, — т’бе и с’ну. Благодарит? Но за что? Пока Эрм размышлял над этими вопросами, на паре каким-то чудом оказались доспехи. На охотнике красовалась кожаная броня пертского лучника, Вигр же был облачён в кольчугу, прикрытую синим сюрк. На поясе висел меч, в руке — щит. Славные были воины, видимо. Эрм не мог перевести дыхание, между ног было липко. Кончил, значит, от одного только зрелища предающихся утехам пертов. Те развернулись и пошли прочь с Тленного поля, которое, очевидно, однажды их разлучило. Теперь оно их свело. Уже мёртвых. Что-то тяжёлое грохнулось на пол, раздалась неприличная брань. Эрм открыл глаза и потянулся к лицу. Зря понадеялся, что добрый кусок его жизни — это кошмар. Кошмар — вот он, здесь, в клетке. Конечно, глаза не было, вдобавок Эрм неосторожно задел обрубок и зашипел от боли. Он сел и задумался, гадая, что мог означать сон, светлый, по сравнению с тем, что привиделось ранее. От которого на душе стало легче. На душе легче, но на рубашке виднелось пятно. Кончил во сне, проклятье. Прикрыться никак нельзя, как пить дать, придётся терпеть насмешки тюремщиков. Эрм пригладил волосы и поджал ноги, затем уставился на пол. Сон — это всего лишь плод воображения, рассудил он. Вряд ли любовник Вигра вообще существовал, однако всё было словно наяву. И — боги! — какая же настоящая была между этими двоими любовь! Не похоть, не желание случки, но именно любовь. Эрм вспомнил мимолётные взгляды, которые бросали перты друг на друга, осмысленное счастливое выражение лица Вигра, когда тот отдавал себя любовнику. Как знать? Возможно, вспоминал, сидя в камере, своего лучника. Возможно, именно разлука немало помогла сойти с ума. Всё это, увы, Эрм никогда не узнает. «Сп’сибо т’бе и с’ну», — вспомнились слова, брошенные напоследок. Но какое отношение ко всему этому имеет Рик? Никакого, ответил себе Эрм, потому что всё — морок. Он набрал в грудь воздух, затхлый, спёртый, и замер, осознав, что кое в чём он завидовал пертам, которые были счастливы, пусть и посмертно. Он никогда никого не любил. Все любовники и любовницы промелькнули и исчезли из его жизни. Имена иных он даже не смог вспомнить. Эрм даже с Риком связался, чтобы только развлечься в этой глуши, а потом покинуть навсегда и не вспоминать молоденького паренька. Он не вспоминал вешавшуюся на него Дафью. Зря, как выяснилось. Но даже это не всё: он не был осторожен — и на свет появился Рик, который стал утехой для Эрдана Дэерона. Сын, которого Эрм сам же трахал. «По-видимому, боги решили проучить меня. Но в чём виноват мальчик? Ему-то за что?» — укорил он себя и вздохнул. Главное, чтобы Рик добрался до дедушки, тогда можно будет спокойно умереть, постараться, во всяком случае. Эрм поднял голову и вслушался в негромкие разговоры. Ничего интересного, понял он, о Твальте и о том, что перты по сей день грызут друг другу глотки и никак не успокоятся. Кое-что интересное для себя он услышал, а именно: Великого князя манит ослабленная Пертия. Голоса стали громче, разгорелся нешуточный спор, нужна война или нет. — Вот и получается: лиаллонцы только зря наш хлеб прожирают, а могли бы пойти к пертам и оттяпать их земли, пока они грызут друг другу глотки, — высказался некто хриплым голосом. — Сами? — хохотнул его собеседник. — Они без решения Великого князя с места не сдвинутся, бездельники! А он — сам знаешь — ебёт пертку, поэтому никуда не сунется. Эрм усмехнулся. Глупые разговоры в не смыслящих в войнах тюремщиков его изрядно повеселили. «Понюхали бы вы войну, тогда бы не пиздели. Что и говорить? Ваш князь заперся вместе с вами и не принял никакого участия. Трусы, годные на то, чтобы издеваться над теми, кто слабее!» — мысленно выругался он. И выпрямился, когда донеслись тяжёлые шаги. Тюремщик будто услыхал его мысли. — О! — Эрм не поднял головы. Ему было всё равно, кто пришёл. — Я было подумал — подох. Ночь и полдня продрых, как-никак. Зато жратву утром переводить не пришлось, — хохот. Опять стук сапог. — Но подозрительно тихий, — отозвался второй тюремщик. — Как правило, открывает рот, когда о Лиаллоне слышит. Чует, что ли, что Бурта нет? — И я так думаю. Эй, твой пальчик наверняка папеньке доставили. Гонец наш тот ещё шустряк. У него всё в лучшем виде, причём целёхоньким, доходит! Эрм и на этот выпад не ответил. Перед глазами всё ещё стояли те двое из сна. И бесконечное счастье в их взглядах.