Храни Лиаллон

Камера Вигра недолго пустовала. За последний день приволокли троих, причём одновременно, и вытащили одного — несчастного чахоточного беднягу, от чьего кашля Эрм порой просыпался. К умершему сожаления не было. Отмучился. Живым Эрм никак не мог позавидовать. И то повезло, что к нему никого не подсадили. Очевидно, новенькие не желали мириться с новой участью и поливали людей князя грязью. Одного из них удары кулаками смогли успокоить, второму выбили зубы и сломали нос, третий же не успокоился, пока лицо не превратилось в кровавое месиво, пока голос не стал хриплым. Эрм проснулся оттого, что выволокли тело и этого бедолаги. — Значит, так: он с теми двоими что-то не поделил, — наставлял Бурт своих людей — Фрежера и ещё кого-то, чьи имена Эрм если не знал, то запамятовал. — Ага, ребятам досталось за Вигра, — вмешался один из тюремщиков. — То Вигр, а то — никому не известные разбойники, перебившие крестьян за отрезы льна, — ответил Бурт. — Сомневаюсь, что князь станет горевать. Сам прикажет вздёрнуть на виселице и оставить болтаться вдоль дороги, чтобы остальным неповадно было! — Не думаю, — фыркнул Фрежер. — Наш князь сам гниёт заживо, поэтому любит смотреть, как за решёткой медленно подыхают, иначе не пойму, зачем столько лет кормил Вигра. Эрм тоже не понимал, какой прок от пленного перта. С другой стороны, другого такого зверя поискать нужно. Хоть людей развлекай в праздник. Грязный заросший Вигр с рассечённой губой куда сильнее походил на чудовище, чем на человека. Только то был он, красивый воин из Эрмова сна, влюблённый, хотя и не жалкий. Неужели Вигр пронёс чувства через годы? «Нет, это сон!» — Эрм сполз по стене на пол и подтянул колени. Цепь негромко зазвенела, когда он подвинул ноги. Но в иные сны хотелось верить. В тот, что привиделся сегодня, — точно. Эрм благословлял юного воина. Тот присел на одно колено и склонил голову. До блеска начищенный шлем сверкнул в лучах солнца. — Храни Лиаллон, — произнёс Эрм, ощущая под пальцами прохладу металла. — Храни Лиаллон! — отозвался воин. Эрм вздрогнул — голос… Этот голос он не смог забыть. Молодой боец развернулся и едва ли не побежал вдогонку за соратниками. Он оглянулся, и Эрм закрыл глаза. Он не ошибся, это был Рик — его сын, достигший своей мечты. В последнее время приходили приятные сновидения, заметил Эрм. Тем лучше. Должно же быть что-то хорошее в этом месте. От снов на душе легче, даже тело не так терзает зуд — Эрм подозревал, что всё-таки завелись вши. Если бы ещё хоть какие-то новости. Но ничего интересного, кроме того, что сын Амейка испортил дочь князя Грискарьярца, но её отец, как ни странно, отказался породниться с Шейервейскими. Ни о какой любви речи идти не могло: пронырливый отпрыск уродился в отца и жаждал получить хорошее приданое. Ничего не вышло, и Эрм позлорадствовал. Казалось, настроение ничто не могло испортить, даже кусок зачерствевшего хлеба, брошенный через решётку на пол. Эрм подобрал его и сгрыз, зная, что больше ничего не получит. Он ошибся. — Эй, поднимайся! Князь желает тебя видеть! — прозвучало как-то неожиданно — настолько, что Эрм вздрогнул. Сколько Амейк не давал о себе знать? Эрм посмотрел на руки. Культя почти не болела. Он даже снял повязку, хотя рана толком не зажила. Палец доставили Лорьяну Балмьяру. Хоть что-то сдвинется с мёртвой точки. Уже сегодня Эрм услышит, что перестал быть нужен родному отцу… и с этого дня начнётся его превращение в зверя. Он покорно вышел. Кто-то заметил, дескать, удалось сломать, усмирить, выдрессировать. Ну и пусть болтают, глупцам в любом случае не понять, что он чувствует. Чутьё подсказывало — Рик в безопасности. К тому же Эрм верил в сына, верил с самого начала, поэтому предложил научить драться. Жаль, ничего не вышло, не успел. Клятая похоть затуманила разум. Эрм возжелал родного сына, за это расплатился сполна. Дверь в дознавательную распахнулась, и он вошёл внутрь. Как ни странно, тарелки на столе не стояло, только кувшин и кружка. И Амейк, конечно, куда же без него. Только что-то было не так: князь сидел, облокотившись на стол и ссутулившись, точно позабыл о хороших манерах. Он не пошевелился, когда Эрм подошёл. Никто не осмелился начать беседу без разрешения. Амейк заглянул в кружку, затем не выдержал и отпил. Рубин на его пальце сверкнул в неровном свете огонька свечи. — Ты что-то хотел сказать, князь? — не выдержал Эрм. Тот вздрогнул и посмотрел на него. От взгляда не укрылось, что рот перекошен. — Да, — Амейк отставил кружку, — хотел сообщить две новости… — Хорошую и плохую! — Эрм усмехнулся. — Можешь начинать с любой. Амейк откинулся на спинку стула и постучал пальцем по столу. — Ошибаешься. Новости действительно две, но… — он хмыкнул, — плохая и плохая! Для тебя всё куда хуже, хотя и для меня не очень хорошо. Эрм кивнул. Он не ошибся: своему отцу он не нужен. А это значит, Рик добрался до Лорьяна Балмьяра. Нет, тогда новость была бы хорошей… Неужели пойман? — Дай-ка угадаю: с сегодняшнего дня я начну превращаться в чудовище, подобное Вигру, потому что мой отец отказался иметь с тобой дело. Это не новость, поэтому перейдём сразу ко второй… — Не совсем! — Амейк поднялся. Эрм посмотрел на него сверху вниз. Маленький, хотя казался куда выше, когда сидел… или когда ставил кого-то на колени. — Мой гонец говорит, побледнел и схватился за сердце, когда увидел. Возраст! Уж прости, не учёл, что Лорьян далеко не юн. Теперь стало дурно Эрму. Нет, не может быть, чтобы он потерял отца… Хотя почему — не может? — Жив?! — хотелось спросить нарочито сухо, но он почти крикнул и сцепил пальцы, чтобы унять дрожь. Амейк отпил и цокнул языком. — Жив и даже отказал. Без раздумий. За одно я готов благодарить: Балмьяр позволил гонцу отдохнуть и даже поглядеть, как казнят шпиона — человека, много лет на меня работавшего, — усмехнулся. — Не знаю, как он догадался, но… — махнул рукой, — это не имеет никакого значения. Намёк ясен: Лорьян дал мне понять, что с ним шутить не стоит! — Амейк подошёл почти вплотную. — Только я ведь не собирался шутить. Жаль, он этого не понял. Это всё плохо для тебя. Отец жив, и это главное, рассудил Эрм, только услышать бы хоть что-то о Рике… Была ещё одна плохая новость… — Всё так, как я говорил, — произнёс он вслух. — Вторая новость не такая плохая, как первая: парнишку подстрелили. Нашли совершенно случайно в лесу — там, где не подумали искать. Таскался с каким-то дикарём — охотником, похоже. Охотника прибили, а парнишка удрал со стрелой в теле. Но ничего: долго в любом случае гулять не сможет. Когда найдётся тело, обожранное стервятниками и червями, покажу, чтобы ты убедился, что я не бросаю слова на ветер. По всей вероятности, сердце должно ёкнуть. Похоже, оно зачерствело, иначе Эрм не мог объяснить, почему ничего не чувствует. — Если Рика не убили сразу, то не надейся, что это случится позднее: ты-то, видать, недооценил его и послал в погоню дураков, — съёрничал он. Но Амейк не обиделся на издёвку. Даже бровью не повёл, только отпил и со стуком поставил кружку на стол. — Зря ты не учёл обстоятельства, ночь, например, — протянул он и покачал головой, затем снял перстень и вернул его на палец. После поднял голову и заглянул прямо в лицо. — Кое в чём ты ошибся: мимо взгляда гонца не ускользнуло, что Балмьяру стало дурно, так что… — опять палец, поднятый вверх, — по кускам тебя, наверное, верну папеньке! Эрма это не испугало. Его подташнивало от неприятного запаха перебродившего вина и гнилых зубов. Он знал: от него самого исходит тот ещё смрад, потому что вымыться негде, да и ведро выносят редко. Но князь даже не скривился. По-видимому, вонь от его тела перебила всё остальное. По кусочкам, значит, по кусочкам, всяко лучше, чем гнить заживо. Эрма это не пугало. Пусть новости были плохими, но он был рад услышать о Рике. «Я не сомневаюсь, что ты выживешь, потому что ты — моя плоть и кровь!» — Эрм улыбнулся и отправился следом за стражником. В кои-то веки настроение было отличным, хотя его ждала тоска и тянущееся в ожидании время.

***

Тем лучше, что постоянно клонило в сон. Время не так сильно тянулось. Знать бы, какой день и время суток, увы, спросить не у кого. Пока Рик спал, кто-то убрал инструменты со стола и вставил в подсвечник новую свечу, вдобавок на лбу лежала мокрая повязка: лихорадил, не иначе. Рик убрал тряпку и попытался подняться. И тут же лёг и вскрикнул, задев больное плечо. Ничто не мешало спать. Обломок изъяли. Хотелось пить, и он облизал губы. Давно так не лихорадил. Рик вообще давно не болел. От бессилия он закусил губу, не решаясь позвать на помощь. Что, если никто не придёт? Унизится только. Он быстро понял, что ошибся: дверь медленно приоткрылась. Рик ожидал молодого лекаря, поэтому даже не натянул одеяло и уставился в потолок. — О, очнулся! — раздался тонкий голос. Рик вздрогнул и укрылся до самой шеи. Женщину он никак не ждал, хотя ничего удивительного в этом не было: в замке наверняка полным-полно служанок. — Хочешь пить? Может, горшок подать? От последних слов стало не по себе. Не хватало только, чтобы женщина помогала справить нужду… Только отлить и правда хотелось. — Пить, — попросил Рик и, решив, что, обоссав постель, опозорится куда сильнее, добавил: — И горшок… рядом… Смешок не позволил договорить. — Рядом! Эх, мужчины! — проворковала женщина и сняла со стола глиняный кувшин и кружку. Рик посмотрел на неё. Молоденькая, незамужняя, судя по единственной тёмной косе, достававшей до пояса. Рукава белой камизы выглядывали из-под голубого котта, перепоясанной вычурным поясом. — Стесняетесь, будто дети. — Она повернулась и подошла к лежанке, затем присела на самый краешек. — Задача у меня такая: присматривать за ранеными и больными, поэтому будь уверен: вашего драгоценного добра навидалась ой как много! Она поднесла к губам Рика кружку. Тот пил и поглядывал на неё. Зря ведь возится с больными. Девушка не красавица, но довольно мила. Если бы не глаза, глубоко посаженные и поэтому невыразительные, то непременно очаровала бы не одного мужчину. Губы-то в меру пухлые, нос маленький, вздёрнутый… — Я Гвина, кстати. Зови, коль понадоблюсь, — добавила она и убрала кружку. — Ещё воды? — Рик покачал головой. — Ладно. — Она поднялась и было направилась к выходу, когда вспомнила о просьбе. — Ах, да, рядом, — хихикнула и ногой пододвинула горшок, стоявший у ног, к изголовью. — Может, ещё что-то? Позднее принесу поесть. Не волнуйся, голодом не заморят. Гвина много говорила, в том числе и ненужное. Но главное так и не сказала. — Когда я смогу увидеть Лорьяна Балмьяра? — решил Рик перейти сразу к делу. — О! — Гвина открыла рот. — Паладина? Уверяю, скоро. Он приказал немедленно доложить, когда ты очнёшься, но сейчас я к нему не пойду. Первым делом накормить тебя как следует нужно, а то… Я испугалась, когда увидела. Гадала, зачем сюда покойника притащили. Когда зашевелился, то сердце вниз ухнуло: думала, нежить какая! Мать меня в детстве стращала мертвяками ходячими! Рик вздохнул. Он про Лорьяна, а Гвина про покойников. Порой он диву давался, как всё легко получалось у женщин. А ведь даже не задумался о том, как выглядит. — А всё же, зачем тебе паладин? — Ну вот, ещё и женское любопытство. — А, ладно. Всё-то у вас, мужчин, тайны какие-то! — Гвина махнула рукой и выскочила за дверь. Вода придала сил, и Рик, опираясь на локоть здоровой руки, смог приподняться и сесть, хотя не без труда. Голова от усилия закружилась, лоб взмок. Пришлось отдышаться, прежде чем потянулся к горшку. Ну вот, теперь с завязкой штанов возись, и всё это нужно делать одной рукой. Ничего, Эрм с одним глазом живёт, привык. А ведь рана на плече затянется. Рик не сомневался — останется первый шрам, полученный от оружия. Рубцы — это украшение мужчины. Точнее, украшение воина, а не жалкого слабака. Рика немало порадовало, что смог справиться и со штанами и даже не опрокинул горшок. Осталось только дождаться Гвину, в придачу желудок дал знать о себе урчанием… Требует еды? Рик не чувствовал голода, хотя должен, наверное. Сколько он не ел? День-два? Неважно. Пока стоит осмотреться, а то ведёт себя, будто находится дома. Даже сравнивать не стоило, он на самом деле почувствовал себя дома, в комнате с каменными стенами, сводчатым потолком и белым гобеленом с изображением красного кинжала. Пусть из мебели только два деревянных стола и матрац, набитый соломой, на котором он лежал, но всё же… Рик мечтал о такой комнате, надёжной, крепкой. Чтобы в очаге потрескивали дрова. Как выяснилось, желания порой сбываются, пусть и странно. Поэтому он понял значение известной поговорки, почему стоит бояться исполнения мечты. Он в надёжном месте, только слабый и больной, причём не может сделать даже шаг без посторонней помощи. Рик лёг и застонал, когда задел рану. Опять начало знобить, но не от холода — в очаге тлели угли, получается, недавно комнатушку протопили. Поэтому пришлось натянуть одеяло по самую шею. Видимо, снова лихорадка, потому что веки словно отяжелели, захотелось поспать. Тем лучше, время будет тянуться не так медленно. Рик едва успел закрыть глаза, когда услышал тонкий голосок: — Просыпайся, лежебока! Ночь проспал и опять спишь! Так помрёшь от голода во сне-то! — Пришла Гвина с обещанным завтраком. Рик потянул носом. Пахло варёным мясом, из глубокой миски шёл пар. — Мясная похлёбка — в самый раз. Так мастер Пракьефт говорит. Если вспомнишь его, лекаря, разумеется. Хотя зачем вспоминать? Скоро сам его увидишь, если он не поручит менять повязку Дитрию. Гвина отставила тарелку и склонилась над лежанкой. Рику стало неловко, что девушке пришлось усаживать его, скорее мужчину, чем мальчишку. А тут ещё и руки, обхватившие торс, и прижавшаяся женская налитая грудь, и тёплое дыхание на лице — всё это казалось неприличным. Хотелось знать, почему Гвина ходит за ранеными, возится с ними, ведь не женское это занятие, ой не женское! Она усадила Рика, затем огляделась. Приметив валявшуюся в углу подушку, подобрала и подложила под спину. Сидеть стало куда легче. Кроме того, Рик проголодался, иначе не сглатывал бы слюну раз за разом. Гвина присела рядом с ним, взяла в руки миску, зачерпнула содержимое и поднесла ложку ко рту. — Что такое? — удивилась, когда Рик отвернулся. — Я не маленький, — буркнул тот. — Ты сейчас ведёшь себя именно как маленький. Ни ложку, ни миску не дам, потому что если разольёшь, то добавишь мне работы. Так что либо ешь, либо оставайся голодным. — Вот как, значит, Гвина упорная. И ведь умеет заставить! Рик послушно открыл рот и зажмурился, когда горячая юшка обожгла нёбо. Неприятно, но вкусно. Очевидно, Гвина поняла, что горячо, потому что подула на ложку. Как мать, заметил Рик. Впрочем, у неё уже вполне могли быть собственные дети. Вторая ложка пошла куда легче, третья — ещё легче, хотелось есть ещё и ещё. — У тебя есть дети? — не удержался Рик от любопытства. Гвина сунула ложку в его рот и сжала губы. — Н-нет! — Замешательство не укрылось от взгляда. — Ладно, чтобы ты не задавал вопросы, отвечу: моя дочка погибла. Выбежала на поляну, а воин не смог обуздать коня. А ведь ни разу не болела… — Гвина шмыгнула носом, в глубоко посаженных глазах блеснула слеза. — Прости. Не хотел бередить рану. Только… У тебя будет много детей. Ты ведь хорошая, — попытался успокоить её Рик. Та поскребла ложкой по дну, набрала остатки и подняла голову. — Не говори так никогда. Это самое худшее, что может услышать мать, — прозвучало холодно и требовательно. — Заодно отвечу, почему я здесь. Именно поэтому: мне принесли монеты — деньги, представляешь? — за дочку! Я-то понимаю, кто-то другой ещё бы меня обвинил, дескать, плохая мать, раз не знала, где бегает чадо. Но… Нет, не смогла взять и швырнула тому гонцу в лицо. Он уехал, после опять появился, но уже предложил работать здесь. Я согласилась. Терять в любом случае нечего. Слушать упрёки от родителей, отмывать ворота от куриного дерьма надоело до смерти. Рик понимал её, ой как понимал. Вспомнился венок из васильков, надетый ему на голову. Гвина не была замужем, когда родила девочку. Куриным дерьмом обмазывали ворота дома, где жила порченая девка. Только Рик ни за что не рассказал бы о собственном позоре, Гвина же поведала о своём легко. «То есть дрянь, задорого продавшая невинность, ценится куда выше, чем девушка, добрая, но не девственная!» — мысленно позлорадствовал он. Болтушка Гвина ему понравилась. Несправедлива оказалась к ней судьба, ой как несправедлива. Рик мысленно от души пожелал ей встретить прекрасного человека, которому будет плевать на её прошлое, и родить кучу прекрасных детишек — как девочек, так и мальчиков. Хотя бы просто стать счастливой. Гвина поднесла ложку ко рту Рика, когда дверь открылась. Вошедшие уставились на неё. Теперь Рик смог рассмотреть как лекаря, так и его ученика. Первый оказался маленьким, плечи — сгорбленными, а борода доставала почти до пояса. Глаза второго зло сверкнули. Рик почувствовал на себе взгляд, злой. Большой рот ученика скривился. — Гляжу, ему легче. Справишься сам, Дитрий. Перевязать рану — невелика наука, — махнул мастер Пракьефт рукой и, подобрав полы тёмно-синего котта, вышел за дверь. — Слышала? Ему легче, — молодой лекарь прошёл к столу и упёрся в столешницу ладонями, — но ты рада стараться покормить со своих рук. — Он слаб! — оправдалась Гвина, поднялась и расправила складки на камизе. — Понятно, не вам же чистить одеяло, а мне, — ехидно усмехнулась. Рик перевёл взгляд с неё на Дитрия. Тот глядел не на него, а на девушку, и хмурился. — Неси тёплую воду, поживее! Могла бы давно это сделать, но… — Она была занята, — вступился Рик за служанку. — Это чем же? — Дитрий улыбнулся краешком рта. — «Слаб», как же! Все «слабеют», чтобы ты о них позаботилась, покормила с ложечки, помогла помыть яй… — звонкая пощёчина не позволила договорить. Гвина, подобрав юбки, выбежала за дверь. Лекарь зашипел и прижал ладонь к щеке. Из огня да в полымя, пригорюнился Рик, жалея, что Пракьефт покинул его. Даже слепец бы заметил, что Дитрий приревновал Гвину, причём очень сильно. Будучи разгневанным, молодой лекарь мог натворить дел. Мог влить яд в рану. Никого бы не удивила чужая смерть, никто бы не скорбел о потере. — Думаю, обойдусь без перевязки, если я так неприятен, — тихо произнёс Рик, откинулся на подушки и закрыл глаза. Голова закружилась. — Не обойдёшься. Учитель с меня голову снимет, если ослушаюсь. — Дитрий опустил голову и утёр рукавом белой льняной камизы взмокший лоб. — Зря я, наверное, выбрал это ремесло, — последние слова он шепнул, но Рик прекрасно расслышал. Молодой лекарь, вероятно, понимал, что нельзя гневу позволять затмить разум, знал об этом, но ничего не мог с собой поделать. Всё-таки невзлюбил Дитрий Рика. Досталось и Гвине, которая всего лишь предложила помочь. Молодой лекарь только огрызнулся и отослал её, после занялся раной. Рик не понял, зачем понадобилась тёплая вода. Он едва не завопил, когда повязку отодрали, но вовремя прикусил губу. До крови, понял он, когда почувствовал, что по подбородку потекла струйка, и увидел, как капли упали на грудь. — Гноя ещё много, поэтому присохло, — оправдался Дитрий и, смочив тряпку, отнюдь не нежно потёр плечо, вынудив Рика всё-таки простонать. — Не столько, сколько мы с мастером Пракьефтом вымыли, но всё же… Лучше бы не трогал. Не так уж и болело, теперь молодой лекарь разбередил рану. Рика затошнило от запаха гноя и едва не вырвало съеденной похлёбкой. Лоб взмок — не от жара, он почувствовал бы, если бы это было так. Не исключено, что проклятый ревнивый дурак старался причинить как можно больше страданий. Самое безобидное, что он сделал, — наложил повязку. Скорее окончание возни вынудило Рика облегчённо вздохнуть, чем утихающая боль в плече. Теперь не подёргивало. Даже случайно задетая рана не так сильно ныла. Дитрий окунул руки в чашу, сполоснул, затем вытер чистой тряпкой. Пока Рик раздумывал, стоит ли его благодарить, дверь распахнулась, и в комнатушку неожиданно прытко для почтенного возраста ввалился мастер Пракьефт. — Очередное замечание: долго возишься. Что, если случится война? Воины передохнут от кровопотери, прежде чем ты до них доберёшься! — выругался старый лекарь. — Я закончил, мастер! — Дитрий положил скомканную тряпку на стол и подошёл к наставнику. Тот посмотрел на него снизу вверх — настолько оказался маленьким. Пракьефт бегло взглянул на Рика и покачал головой. — Вижу: старался не вопить! — Дитрий кивнул, и он крикнул в сторону двери: — Он в ясном уме! Рик не понял, кому обращено, но натянул одеяло до подбородка — на всякий случай. При этом перестарался: из-под края показались босые ступни, и он поджал ноги. Дверь распахнулась, и в комнату вошёл человек в красном котте, которая плотно обтянула толстый живот. Отчего-то толстые ляжки оказались голыми, мало того безволосыми. Рик улыбнулся, глядя на забавное зрелище, но, присмотревшись, быстро понял, что на вошедшем шоссы, светло-коричневые, сильно обтягивавшие ноги. Одежда дорогая, отметил Рик, но вкуса у мужчины нет. Богатое убранство не умалило, но подчеркнуло рыхлость тела. Искусная вышивка у ворота притягивала взгляд к двойному подбородку. «Гость» забавно выпятил нижнюю губу, довольно толстую, и приказал, обращаясь к Дитрию: — Готовь стул. Тот скривился, но перечить не посмел и обошёл стол. Рик поймал недобрый взгляд. Он чуял: ничего хорошего его не ждёт, держаться бы от молодого лекаря подальше. Просить Пракьефта заниматься раной он не осмелится — старый лекарь не горел желанием и сваливал мелкую работу на ученика. — Не стоит. Я не слабак. Могу постоять, — вырвал из раздумий ещё пока незнакомый голос. Приятно звучит, отметил Рик и с немалым любопытством уставился на вошедшего. Он не смог его не узнать, хотя увидел в первый раз. Не смог бы не догадаться, ведь Эрм обязательно станет таким же, когда постареет, — с седыми кудрями и бородой, с сеточкой морщин в углах глаз, но с сохранившейся статью. Стоило завязать левый глаз — и готово: Эрмьерн Балмьярчик собственной персоной. Даже взгляд у Лорьяна такой же, как у его сына. На мгновение он нахмурился, но в тот же миг складки между бровями разгладились. Рику стало неловко — оттого, что он, молодой, лежит, тогда как отнюдь не юный паладин стоит. Стоит и смотрит, шевелит губами, точно в душу глядит — настолько пронзителен взгляд. И бледность, и капельки пота на лбу. — Присядьте, — приказал Пракьефт. — Я предупреждал: стоит полежать ещё хотя бы денёк. Вы сильны, но это же не значит, что покой — это признак слабости. Он нужен даже вам! Лорьян Балмьяр сел — едва ли не плюхнулся — на подставленный Дитрием стул и не отрываясь глядел на Рика. — Со мной полный порядок, Пракьефт. Не стоит беспокоиться. Оставьте нас с парнем… — он нахмурился, — по имени Рикьяр, кажется… — Рикьяр Фравый я! — подсказал Рик и попытался сесть, но резкий рывок добавил боли, и он опять лёг. — Неважно, — отмахнулся Лорьян Балмьяр. — Я настолько непонятно выразил просьбу? Толстяк и оба лекаря поспешили к двери. Рик мельком взглянул на них, после снова уставился на паладина. Чтобы запомнить раз и навсегда лицо отца Эрма. И своего дедушки.