Running with the Wolves

      У Лиама снова костяшки пальцев счесаны до кровавого месива, а Тео лишь забрасывает в рот еще одну подушечку жвачки, лениво размазывая языком изнутри по зубам мятный пластилин. — Что это?       Ему не интересно. Вот вообще. Ни капельки. Этот вопрос только чтобы сбить тишину и заглушить тяжелое дыхание Данбара, пыхтящего, как паровоз. — Твое какое дело?       Он морщится, но прячет ладони в карманы джинсов, подальше от посторонних — и его — глаз. Не нравится ему видеть насмешку едкую. Сам знает, что накосячил знатно. Да и вмятины на стене в его комнате станут лишним напоминанием об этом. А он хотел бы, чтобы это было лицо того парня. Его противная ухмыляющаяся рожа, когда заметил пристальный взгляд Лиама и только теснее прижался к Хейден, будто наглядно показывая, кому теперь принадлежит она.       Кстати, раны не заживают. Не затягиваются, гадкие. Словно ноющего сердца недостаточно, дабы Данбар маялся, нарезая круги по дому, не зная, в какое бы место сунуться, поэтому и притащился к Тео. Его к этому генетическому выродку словно магнитом тянет ежечасно в моменты личного или глобального ада, а еще Рейкену можно врезать пару раз безнаказанно, и на нем заживет все, как на собаке, через час уже будет как новенький, а главное — есть за что. — Знаю я, что твоя подружка вернулась не одна. Птичка на хвосте принесла.       Тео намеренно ступает на шаткую тропку. Провоцирует и вызывает. Любит с огнем играть. Так получается, что волчонок с проблемным самоконтролем — единственное его экстремальное развлечение — и вообще хоть какое-то — за последние черт знает сколько недель. И он понимает, что это, скорее всего, обернется сломанным носом и кашлем от хлынувшей горлом крови, но остановиться не может — ему весело, он продолжает, умудряясь выбирать фразы поострее, чтобы метко покалывать Данбара под ребра, туда, где болит сильнее, чем разбитые кисти рук. — Пошел ты вместе со своей птичкой.       Лиам кулаки сжимает, чувствуя, как расходятся свежие ссадины. И какого черта? Впрочем, сам понимал, к кому заявился — это не Скотт с его мотивацией, и не дружески сочувствующий Мейсон, а ядовитая погань, но ему почему-то с ним комфортно — от Рейкена не ждешь жалости. А жалость Данбару и не нужна, когда он в ярости.       Все, доза ненависти получена. Кажется, теперь список уродов, вызывающих у него стойкую антипатию с тошнотой вместе, возглавляет не бойфренд бывшей, а Тео, которому впору выбить все зубы, даже клыков не оставив, чтобы неповадно в будущем было. Можно уходить. — Постой. Слышал, она задержится здесь. Могу помочь с этим.       Легкий кивок на теперь еще и исцарапанные когтями с внутренней стороны ладони, и какого же черта ты творишь, Рейкен? Пусть валит, скатертью ему дорога. Только Тео вовсе не хочется возвращаться в свой в печенках уже сидящий автомобиль и вновь до самых сумерек надувать пузыри из жвачки, ежеминутно лопая их, и повторяя то же самое снова и снова. — За сдельную плату, конечно. Будет дорого, предупреждаю сразу.       Двенадцать смятых баксов, покоящихся в бардачке — это и весь бюджет Рейкена, а ему бы поесть чего-нибудь человеческого и смыть с себя въевшийся в кожу запах бананового освежителя для салона, который все никак не закончится на его беду. — Что ты предлагаешь?       Данбар выпячивает нижнюю губу. Вопросительно. И с недоумением. Такого он уж точно не ждал. Впрочем, это не новость, что Тео Рейкен может удивлять. Как правило — неприятно. Скорее всего, сейчас — не ситуация с исключением. Но любопытство гложет изнутри, как собака — сахарную кость. С аппетитом и чавканьем. Без внимания не оставить. — Стану твоим мальчиком для битья. По глазам вижу, ты этого хочешь. Но учти, я могу дать сдачи. И сделаю это при первом удобном случае.       Тео не совсем понимает, во что ввязывается. Да и фанатом боли его не назвать. Просто скучно так, что выть на луну хочется, а буквально этим заниматься причин нет. В конце концов, стычки у них бывали и ранее, а если за это бюджет в бардачке увеличится, то почему бы не попробовать что-то новенькое, да самому не счесать кулаки? Вида крови Рейкен давно не боится. В общем, в ситуации этой плюсов больше в противовес одному минусу — предложение-то его из разряда идиотских и заведомо обречено на провал. — Идет.       Изумление с недоверием они делят напополам. Это даже где-то по-братски, впрочем, коэффициент солидарности у них сдохший и равен нулю. — Когда приступим?       Тео надо бы это осознать, все-таки сморозил глупость без подготовки, теперь под нее придется подгонять мысли — на попятный уже не пойдешь, не с этим волчонком, будь он неладен и трижды проклят. Впрочем, проклятиями в его адрес Рейкен сыплет щедро с самого момента его появления, не жалея их, от души. — Нужно обговорить детали. У меня. — Круглосуточно выйдет дороже. — Отец на конференции. А от тебя воняет помойкой. Это отвлекает. И убивает все желание тебе вмазать.       Доверие — настолько проблематичная вещь для Тео, что он готов наречь его своим подобием и долго-долго рассматривать под микроскопом, выискивая изъяны. Это успокаивает, когда знаешь слабые стороны своего врага. А с ним-то они точно не дружны. Но Рейкен уже подставился по полной программе. Поэтому согласного кивка будет достаточно, остальное же только за щедрое вознаграждение.       К обоюдному удивлению — это работает. Причем с такой силой, что к концу третьего дня Лиам совсем прекращает почесывать когтями линии жизни. Да и нос Тео он разбил всего единожды, но тот сам напросился, и это даже не вошло в программу их договора, оставшись вне сделки, как пробный удар. Оказывается, когда раздражитель регулярно у тебя под боком, то ты забываешь и забиваешь вдвое быстрее — приходится, ведь в такой обстановке не расслабиться. Но и выплескивать ярость не хочется — ни на стены, ни на Рейкена. Зачем это делать, если словесные перепалки прекращаются только в ночи, и то лишь потому, что оба не разговаривают во сне?       Данбар смотрит на костяшки пальцев и осознает, что и сердечная рана уже затянулась. Хотя бы теперь не хочется убить негодяя — когда это делать, если все его время занимает Тео? Рейкен же бесконечно наслаждается ментоловым жжением десен от зубной пасты, впервые по достоинству оценивая это благо цивилизации — от освежающих дыхание жвачек уже тошнит, он никогда не был их фанатом. От Лиама, впрочем, тошнит не меньше. Но он забавный, если молчит, и с ним не скучно, о вое на луну не думается, а вечера за компьютерными играми теперь не кажутся несусветной детской чушью. И пусть в его бардачке по-прежнему двенадцать баксов и пополнения бюджета, кажется, не предвидится, все-таки Тео не жалуется. Ему не на что, после такого-то предложения. И как язык только повернулся тогда выдать подобное? Непонятно. С Данбаром мало думаешь, что говоришь. Но Рейкена это даже устраивает — глупая болтовня в числе его привычек не значится.       Похоже, им друг возле друга и правда медом намазано, зато все складывается не так уж и плохо. С пользой для обоих. С минимальным ущербом, если не считать избитую стену, про нос-то уже вообще никто и не вспоминает, разве что только в угрозах, а ее залечить можно. Шпаклевкой и краской, и коллективной работой. Видимо, Тео задержаться придется. Да и он обладает какой-то сверхъестественной силой гипнотизировать проблемных волчат, и это лишний повод для отсрочки расставания, сопровождаемого хрустом купюр, которые еще раздобыть надо. Лиам заряжается храбростью подобно аккумулятору мобильника, подготавливаясь к разговору с отцом. О договоре с избиением он промолчит, как рыба. Снова ладони — целые — в карманы джинсов спрячет, назовет Рейкена другом, в беду попавшим, только так, чтобы тот не услышал. И растянет свою ремиссию на неопределенный срок. А там, кто его знает, к чему приведет их эта липко-гадкая связь…