Running with the Wolves

      У Дерека Хейла вся жизнь давно уже скатилась в череду привычных действий, не меняющихся день ото дня целую вечность. За его спиной обугленные черепки сгоревшего дотла прошлого и в этой самой спине сквозных, истекающих расплавленным оловом ран от потерь не счесть.       Он привычно существует от полнолуния к полнолунию, забывая даже о своей волчьей природе, и послушно влачит горечь бытия, запивая ее горьким терпким кофе, и практически ни на что не жалуется, ибо уже попросту не на что — у него ничего не происходит, своего горя Хейл хлебнул сполна ранее, и извечно скорбное затишье сейчас воспринимается им, как данность. Или персональный однотипный ад.       Каждое его утро начинается почти что с рассветом. Лучи солнца, только вставшего на путь к зениту, прорезают вечный полумрак практически разрушенного дома и служат сигналом для начала долгой прогулки по лесу, чтобы размять ноги, затекшие во время сидения в кресле ночами напролет, ведь про сон Дерек тоже забыл. Провалится в дремоту, если усталость и тяжесть груза на плечах сморит, и не заметит даже, а после так же быстро очнется и вновь продолжит смотреть в одну и ту же точку, на смолянистую тень на стене, в месте, где был один из очагов возгорания.       Затем, по возвращении в опостылевшие, только недавно остывшие после пожарища развалины своей жизни, Хейл заваривает себе кофе. Черный-черный, такой, от которого когда-нибудь его желудок не восстановится и вообще коррозией покроется, как старый проржавевший водопровод. И угрюмо приветствует молчаливого Большого брата, следящего за ним через линзу объектива камеры, работающей круглосуточно, без перерыва на выходные и праздники, и передающей ему, что у Дерека Хейла все без изменений, так же паршиво и безнадежно, с желанием сдохнуть и непониманием, для чего он остался жив. — И тебе не хворать, хмуроволк.       Там, на другом конце линии беспроводной и бесконтактной связи, обмакивая овсяное печенье с клюквой в сладкий, как сахарный сироп, чай, неизменно отвечает ему Стайлз, непременно пролив пару капель этого самого чая на свою очередную клетчатую рубашку.       Он приставлен вести наблюдение за объектом под кодовым именем «W24» десять часов в сутки шесть дней в неделю с самого момента принятия Конгрессом поправки к какому-то там закону, разрешающей слежку за полулюдьми.       И так продолжается уже несколько месяцев, едва та камера поселилась на дереве возле пепелища да пары стен, оставшихся от дома Хейлов, и это уже напоминает определенный ритуал, не поведенческий маркер: Стилински знает, что дальше Дерек пойдет перебирать металлические внутренности своего «камаро», безмолвно рыча на правительство, добравшееся до свободных по всем статьям волков (и это, пожалуй, единственное, на что он жалуется), впервые за день испытывая хоть какую-то эмоцию, каждый раз про себя отмечая, что хотя бы до чипов под кожей они не уподобились, приравнивая ими оборотней к тем карманным шавкам, что носят в сумочках. И Стилински, заваривая себе еще одну чашку чая, в ответ непременно угрожает Хейлу, что вот-вот примут следующую поправку к очередному закону, и теперь и чипы будут разрешены полноценно, и «ты, волчара, скоро еще попляшешь» звучит из его уст раз пять кряду.       И это молчаливое заочное противостояние могло бы продолжаться еще неопределенно долгий срок, если бы не сбой в работе камеры, к которой Дерек ни пальцем, ни когтем не прикасался за ненадобностью, и мог подтвердить это хоть на детекторе лжи. Впрочем, тут Стайлз тоже был на его стороне, пусть и против собственной воли. Все-таки свидетель, хоть и по графику.       Этот самый график играет в сложившейся наилучшим, как и наихудшим образом, ситуации ключевую роль, став козырем для Стилински, что протирает очередные джинсы на не самом удобном, местами продавленном кресле перед монитором.       Пройдя обучение в академии ФБР, завалив все возможные тесты, не получив разрешения на ношение пистолета даже с транквилизатором, Стайлз аналитиком засел в гипсокартонных джунглях поперек костью в горле застрявшего офиса, желая время от времени удавиться одной из оптоволоконных лиан, тоже являясь своеобразным заложником рутины. Только в его случае не из-за скорби он оказался в заточении, а его выбросило на берег после кораблекрушения мечты всей его жизни, разбившейся о скалы неподъемных нормативов.       И тут-то, в связи с техническими неполадками, начинается его звездный час и момент, когда можно наконец-то вырваться на волю и глотнуть хоть немного свободы, в рамках установленных на подобных миссиях правил, конечно. Подробности, кстати, потом перед друзьями можно приукрасить, напустив еще пелены секретности и таинственности, а пока Стилински собирается на задание, прихватив с собой биту под нескрываемые смешки сопровождающих, среди которых он давным-давно уже прослыл чудаком, а причина-то просто была в отсутствии разрешения на ношение оружия, и начатую пачку неизменного овсяного печенья с клюквой в качестве пайка.       Попросту он так долго следил за тем самым объектом «W24», что поминутно знал его график, и теперь даже руководил затратами времени на операцию по замене камеры, что необходимо было провернуть за протяженность очередной прогулки Дерека в лесу.       Несмотря на участие Стайлза миссия проходит безупречно. Трансляция видео восстановлена до возвращения Хейла, и все бы возвратилось в привычное русло, если бы не крошки от печенья, оставленные Стилински на поляне.       Именно их запах учует Дерек, подойдя к дому. Такой противно-приторный, что в первое мгновение у него перехватывает дух. Нет, естественно, округа разила нагрянувшими сюда людьми, он это уловил моментально, даже определил, что здесь были техники, пахнущие пластиком и принтерной краской бесчисленных отчетов, и сопровождающие, пропитанные порохом и бесстрашием, и кто-то еще. Непонятный, бестолковый, сладкий, как сахарная вата, от волнения топчущийся на месте — Хейл даже проследовал туда, где трава была примята кедами Стайлза, — вынуждающий его, Дерека, хмуриться сильнее обычного.       Он и отвык уже от подобного со своей ежедневной, ежесекундной горечью, а тут получил просто какой-то удар под дых, и это вынуждает его оскалиться, ощетиниться и озлобиться. Как какой-то правительственный юнец (легко было догадаться, что опытный агент не допустит столько ошибок рядом с логовом опасного зверя, ведь, вероятно, его в Конгрессе считали именно таковым, раз приставили слежку) смеет врываться в его привычную и неизменную со своими скорбными устоями жизнь и вносить там свои изменения, начиная с камеры и заканчивая чертовым печеньем, коим смердело все вокруг, даже притупив вонь гари, давным-давно впечатанную Хейлу в легкие и ноздри?! Безразличию Дерека, как и терпению, приходит конец.       Привычно придя на работу после выходного, проведенного в лучах славы, ведь Стайлз все-таки разболтал друзьям о «важной операции ФБР по ликвидации угрозы от объекта под кодовым именем „W24“, проведенной под полнейшим его командованием до самых мелочей», в это ничем не примечательное утро он заваривает себе чай и распечатывает очередную пачку печенья, умостившись в кресле и приготовившись ответить на приветствие хмуроволка. Но в обычное время тот не появляется.       Стилински ждет еще минут пять, затем десять, продолжая пялиться в монитор, и спустя полчаса вынужденно признает, что «W24» исчез. Просто испарился куда-то за сутки, видео с которых ему предстоит теперь просмотреть, чтобы выяснить, что же произошло.       Потратив на это большую часть своего рабочего времени Стайлз так и не находит ответа на поставленный перед ним вопрос: куда же делся Дерек Хейл?       Тут-то и угрозу с чипом самое время вспомнить, ведь будь он у оборотня, то его бы с легкостью отследили, а так он просто растворился в лесу, протяженность которого Стилински даже знать не желает.       Профайлеры подытоживают произошедшее вердиктом, что «объект „W24“ сменил место дислокации на основе активности чужаков возле его логова», и дело об его исчезновении отправилось в другое подразделение, где теперь должны были вычислить Хейла, найти и поставить на учет снова, но Стайлз прекрасно понимает, что с этим волком так не будет. Он изучал его, привык к нему, до мельчайшей смены мимики на застывшем в вечной хмурости лице мог определить его настроение лучше всякого там профайлера, только вот себя в качестве обстоятельств он никак не учитывал.       А именно он послужил причиной пробуждения в Дереке спящих, в отличие от него самого, инстинктов и чувств, эмоций и желаний, присущих волку. В нем отныне пылает позабытый азарт хищника, вышедшего на охоту, гнавший его вперед, к крольчонку, что случайно оказался в лесу, оставив после себя практически хлебные крошки в качестве следа, что выведет Хейла к жертве, потревожившей его покой.