Running with the Wolves

— Ебал я в рот таких волчат, — скалится Тео, цепко наблюдая за Лиамом, что никак не может собраться и стянуть с себя чертову футболку, чтобы нацепить форму и отправиться на поле, в очередной раз задерживая тренировку на хрен знает сколько времени.       Нет, Лиама он еще не ебал, конечно, но Данбар вытрахал ему весь мозг, являясь его персональной злокачественной опухолью, что разрастается тупой болью в затылке по будним дням ближе к вечеру, когда в раздевалке собирается команда по лакроссу.       И как Тео докатился до этого? Унылая работенка тренером, на смену Скотту, что пытается сохранить руинами давным-давно лежащую у ног Малии их семейную жизнь (видите ли, у них там связь перестала контачить и заземляет-приземляет быстро, больше не поднимая в небо бабочками в животе), и Финстоку, свалившему на пенсию и пославшему к ебаной матери всю сверхъестественную ересь Бейкон Хиллз глубокомысленным «я слишком стар для этого дерьма», после чего его пятки сверкнули в последний раз на границе с Невадой, и поминай, как его звали.       Вот тут-то Рейкен, которого держали запаской в багажнике, авось колесо ведущее пробьет, и пригодился. Вообще ему нравилось это — можно членами команды хоть в шахматы играть, и никто ничего не пикнет в его адрес, если в итоге на ближайшем матче они разнесут соперников в пух и прах. Но Лиам… чертов Лиам. Кость, застрявшая в горле. Мудак, решивший, что его неуравновешенность все портит, и записавшийся на йогу, только бы его ебнуло дзэном в самое темечко, и в его мирке воцарилось затишье без эмоциональных всплесков.       Тео не готов был к этому. Он делал ставки на Данбара, продвигал тактику командной игры, выставляя его агрессию едва ли отдельным номером на поле, и тут такой облом. Да еще и бесящая до опизденения привычка Лиама огрызаться ему сквозь зубы еле слышно, рычать себе под нос, как щенок карманной псины, и отводить взгляд, только бы Рейкен не наткнулся на янтарные переливы гнева, что прольются огненной геенной на его голову, если продолжать.       А такой сценарий апокалипсического фильма вполне мог развернуться в школьной раздевалке каждый раз, когда Тео доебывался к Лиаму, едва ли сдерживаясь, чтобы не выместить на нем весь скопившийся в плену ребер гнев. Атмосфера тогда в помещении тесном, наполненном запахом пота и чередования побед и поражений, накалялась, потрескивала напряжением и искрила пульсом под кожей с риском для жизни обоих. Впрочем, картина эта была уже привычной, знакомой до скрежета зубного и дробящего кости неудовлетворения, когда они расходились по разным углам: Рейкен, проклиная Данбара, Скотта и Финстока, чувствуя, что он попал в чертов Бермудский треугольник на этой должности, а Лиам — проговаривая задроченную до некроза нервных клеток Тео мантру. От ее первых звуков тянуло блевать, и новоиспеченному тренеру приходилось поджимать губы, только бы не плеснуть желчью себе на кроссовки.       Но едва Данбар сваливал на поле, столбик термометра стремился к снижению температуры до привычной отметки умеренного похуизма, что Рейкен выбрал себе за жизненное кредо. И вот сегодня все повторяется вновь уже по накатанной.       Лиам еле двигается, напоминая оборотня-черепаху, если такие в природе водятся, все еще стоя возле скамейки в джинсах и до предельного дебильной футболке с принтом сцены из комиксов, а Тео пристально наблюдает за ним, считая минуты своего терпения на табло с электронными цифрами, что на бомбы обычно цепляют, и до взрыва остается… ни-че-го. — Давай, Данбар, тебя же никто там не ждет! Все в порядке, можешь еще полчаса потратить на укладку и маникюр!       Впечатать его спиной в металлическую дверку шкафчика уже давненько стало для Рейкена навязчивой идеей, потаенной фантазией наравне с групповушкой и персональным кинком, от которого предоргазменно поджимаются пальцы на ногах. Чтобы так смачно, со скрежетом, лязгом, вмятиной, да хрустом косточек сахарных, ведь у волчат они, должно быть, такие хрупкие.       Его пальцы на шее Лиама, под их подушечками — кардиограмма с высоченными пиками-шкалами, и кожа нежная разрядами электрическими толкается Тео между бороздок его отпечатков, застревая там острым покалыванием, отдающимся дрожью в фалангах.       Данбар, как кукла тряпичная, снова дрочит своей мантрой мозг обоим, оставаясь предельно спокойным, хоть внутренние стороны ладоней и разрезаны когтями в кожаные лоскуты.       Тео переводит взгляд на его трепещущую агонией вену на шее, цепляется за непонятную черную вязь у ключицы, что стала видна из-за оттопыренного ворота футболки, увлекая, маня за собой дальше вниз каким-то до опизденения непонятным «…лия», от которого попахивает скачком давления, приступом мигрени и еще кучей проблем, что свалится на голову Рейкена, и без того обремененную лиамобластомой. — Это что за херня? — У себя спроси, — впервые за много времени огрызается Данбар, одним движением разрывая податливую ткань, что при других обстоятельствах выглядело бы эффектно, а сейчас смахивает на полнейший пиздец.       Весь его торс испещрен надписями, что летописью являются, о похождениях Рейкена рассказывающей, вовсе не геройских, как можно подумать ошибочно с первого раза. На каждой выпуклости и впадине, на всех изгибах-остротах — имена-имена-имена. Зато становится ясно, что помехи создает в связи Скотта и Малии и вторгается в их эфир, ведущийся по проводу медному с изоляцией из нити алой, перебитой в нескольких местах. Тейт упоминается здесь, как по графику, с завидной частотой, и, кажется, если все зарубки из пяти букв ее соединить ручкой шариковой, ведя линию от одной к другой, то выйдет изображение креста, под которым по завещанию и похоронят их брак с МакКолом.       Пугающая хирургической точностью карта его постельных похождений, хоть без перерывов на дрочку, что Тео не может не радовать (правда, с наличием родимых пятен на теле волчонка эта радость гаснет, как перегоревшая ламочка), вызывает у него тошноту, и желчь обволакивает гортань своей токсичной горечью. — И давно с тобой так?       Зато моментально становится ясно, чего это Лиам принципиально переодевается после всех, сохраняя конфиденциальность и свою-чужую репутацию, что и без этого время от времени падает ниже плинтуса, особенно в моменты выбросов гнева, что мощью своей напоминают извержения вулкана. Поэтому и йога — когда надписи на тебе такого характера, то хочется либо разъебать все вокруг, либо смириться, забить и плевать на это с высокой горы, медитируя там, чтобы не насадить на свои когти ебаря, ставшего тому виной. — Я учета не веду. — Ага, заметно, — гогочет Тео, не убирая пальцев, что будто приросли-приклеились к шее Данбара, вошли в пазы, так идеально подходящие для них. — И как мы с этим поступим, Лиам? Что будем решать? — Н-не знаю. Может ты бы умерил свои аппетиты… — А может ты бы пошел нахуй? Я биографа себе не заказывал.       И на встречу с мейтом не рассчитывал. Да и виделась она ему несколько иначе, ведь есть же метки, а не целая их россыпь, сны общие, телепатическая связь и еще хер знает сколько разновидностей этой вселенской чуши, но Тео, по традиции, достается самая отстойная, которую только можно было отыскать, наверное, по аналогии с его работой. — О, нет, придумал, — мысли в голове Тео, как выстрелы из дробовика, пробивающие все его извилины с каждым последующим залпом, — мы устроим бойкот. Ты, Данбар, в качестве протеста пиздуешь на поле, и чем скорее, тем лучше, а я… я сделаю так, что на тебе не останется ни единого чистого места, сучонок, чтобы вселенная пошла нахуй вместе с тобой, ибо ебал я вас всех в рот.       Рейкен царапает костяшками пальцев по и без того погнутой двери, наконец сумев отцепить их от Лиама, но кое-где в отпечатках и линиях любви-жизни-будущего, напоминающего канаву сточную, еще покалывает, от чего хочется последовать примеру Данбара и исполосовать ладони когтями, чтобы вытравить это ощущение к чертовой матери.       Лиам смотрит на него зверенышем, коим, впрочем, и является, в золотистом градиенте своей радужки пряча гнев, бушующий внутри, но мантра спасает, гребанная йога работает, иначе он тотчас бы распорол горло Тео клыками, заканчивая свой персональный ад, даже и на минуточку не жалея об этом — так лучше, чем с ужасном осматривать свое отражение в зеркале, ожидая, что вот-вот на тебе проявится еще одна надпись, а то и несколько, если не забывать о фантазии Рейкена про групповушку.       Но они расходятся по углам с миром, словно подписали пакт о ненападении, а атмосфера в раздевалке еще долго потрескивает статикой, оставаясь раскаленной до среднестатистической температуры пекла.       А вечером же Тео понимает, что теперь, при свидетеле, пусть и невольном, и нежелательном, да и таком, которого убить следует в первую очередь, предаваться утехам не так уж и увлекательно, как было раньше. Похоже, ебаный Данбар нашел-таки способ, как достать его и вне их привычного графика, и химиотерапией его из головы и жизни Рейкена, закольцованной железнодорожной колеей без конца и с началом потерянным, никак не вытравить.