***
[Хосок] Привет! [Хосок] А я уже в Бразилии! Представляешь? [Хосок] В Бразилии!как чувствуешь себя?
[Хосок] Тут очень жарко [Хосок] Прям оченькак долетел?
[Хосок] Хорошо! [Хосок] Правда долго хах [Хосок] Но все равно все прошло хорошо!!! [Хосок] И я уже скучаю!будь осторожнее с тем, что ешь
[Хосок] Я ведь просто сказал, что скучаю!я знаю
[Хосок] И ты даже не скажешь, что тоже скучаешь? ㅠㅠ [Хосок] ㅠㅠㅠㅠㅠㅠㅠ [Хосок] Юнгииииии ㅠㅠㅠㅠㅠя тоже скучаю
[Хосок] хахахаха [Хосок] А еще у нас снова тренировка. На целый час! [Хосок] Прикинь? [Хосок] Мы только долетели, а уже должны идти в студию [Хосок] Сразу практиковаться [Хосок] И все-таки это был долгий перелет [Хосок] ㅠㅠбудь осторожней
[Хосок] Я буду! хаха [Хосок] А ты как? [Хосок] Уже покушал? [Хосок] Не пропускай приемы пищи только потому, что меня там нет [Хосок] А то я скажу Чимину заставить офицера Чона следить за тобой!я нормально ем
[Хосок] Надеюсь ты не врешь! хахахане вру
[Хосок] Ну ладно! Мы сейчас пойдем в отель! [Хосок] Поговорим позже! -3- — Мин что… сейчас… улыбается? — суфлёрским шёпотом говорит на ухо Чонгуку Джексон, и тот оборачивается, чтобы с удивлением обнаружить, что это правда: его напарник действительно сидит и действительно улыбается, печатая что-то в своём телефоне. — Хосоку пишет, наверное. — Это пугает. Когда Мин улыбается, это как будто… я не знаю, как кошка лает. Так неестественно, но ты смотришь и не можешь оторваться, разве нет? — … да у тебя недотрах, чувак. — Хочешь сказать, у меня нет секса? Чонгук смотрит на него почти с жалостью и молчит. — Да пошёл ты.***
Намджун осторожно проводит пальцем по холодной стеклянной поверхности стола, рисуя маленькое личико остатками скопившейся на подушечке влаги, но, тут же, морщась, стирает его, когда Харин снова раздражённо зовёт его по имени. — Намджун! Ты меня вообще слушаешь? Намджун без интереса вскидывает голову и смотрит на сидящую перед ним женщину. Харин не сильно изменилась за эти годы. Ничуть не постарела — на её лице нет ни единой мимической морщинки или какого-либо другого признака уходящей молодости. Единственное, что изменилось — глаза. Теперь они горят, и горят так, как если бы Харин была без памяти влюблена. Счастлива со своим новым мужем, который, наверняка, хорошо заботится о ней. От этого осознания Намджуну почему-то становится легче. Она могла разбить его сердце, оставить Тэхёна… но даже после всего этого Намджун не хочет, чтобы она влачила жалкое существование, нет. Что бы ни случилось, он хочет, чтобы она не жалела о том, что ушла от них. Это наверняка было нелёгкое решение — оставить собственного сына — и он надеется, что оно стоило того. Потому что если нет, получается, что Тэхён рос без матери просто так, ради ничего. — Слушаю, — покорно соглашается Намджун, поудобнее устраиваясь в своём кресле. — Как я уже говорила, мой муж — юрист в одной из крупнейших адвокатских контор в Корее. Мы в состоянии хорошо позаботиться о Тэхёне. Отправить его учиться заграницу, если он захочет. Он получит лучшее образование, какое только может вообще получить, и я всегда буду рядом, в то время как ты лишь постоянно работаешь допоздна и не можешь уделить ему должного внимания. Намджун слушает молча. Они с Сокджином поговорили и пришли к выводу, что лучшим способом разрешить проблему будет поговорить с Харин, так что Намджун согласился встретиться с ней с глазу на глаз, чтобы узнать, чего она хочет. И сейчас ему уже надоело слушать, как её буквально распирает от желания заботиться о собственном сыне, в то время как все эти годы она предпочитала делать вид, что его просто не существует. — Ты ведь и сам понимаешь, что ему будет лучше с двумя родителями, Намджун. — …знаешь это чувство, когда смотришь, как твой сын в первый раз сам становится на ножки и делает свои первые шаги? — медленно начинает офицер, не отрывая взгляда от стола. Он помнит это так, будто это было вчера. Это завораживающее чувство, когда твой маленький сын тянет к тебе свои крошечные ручки, нетвёрдым шагом идя к тебе навстречу. — Что ты… — Смотреть, как он в первый раз падает и начинает плакать. Или когда плачет навзрыд и никак не может остановиться из-за того, что болен… — … — А знаешь ли ты, каково впервые отправлять своего сына в школу? Слушать, как он рассказывает тебе о первом друге, которого он там завел. А потом слушать учителя, говорящего о нём настолько гадкие, отвратительные вещи, что затем ты не можешь уснуть по ночам, думая, что же сделал не так, как родитель? — … — А может быть, ты знаешь то чувство, когда не хочешь ничего больше, чем просто защитить своего ребёнка ото всех существующих в мире опасностей? Видеть его счастливым. Всегда быть на его стороне, что бы ни случилось, чтобы он знал, что я люблю его, что бы ни случилось. Ну что, знаешь, каково это? — Я… — Ты не знаешь. И не тебе сейчас говорить мне, что ты хочешь Тэхёна обратно, — тихо чеканит Намджун. Он, наверное, должен был чувствовать злость, но почему-то не может заставить себя даже повысить голос. Сейчас ему просто… грустно? — Тэхён заслуживает настоящей семьи, Намджун. — Ты отказалась от него, — холодно напоминает мужчина, глядя прямо в глаза Харин. В ответ на это она лишь закусывает губу и наклоняется вперёд, опираясь на разделяющий их стол так сильно, будто хочет его сломать. — Ты не оставил мне выбора! — У тебя был выбор. Тэхён или твой новый муж. И ты выбрала этого мужчину, а не собственного сына. — Мы больше не любили друг друга, Намджун. — Но даже это не давало тебе права оставлять Тэхёна. — Ты сам не захотел отдавать его мне, и ты прекрасно знаешь это! — Хватит пиздеть, Харин, — шипит Намджун, наконец, закипая. Он может понять её желание видеть собственного сына, но не собирается при этом терпеть, как она пытается использовать их отношения, чтобы оправдать свои подлые действия в прошлом. — Ты ушла от меня к нему, и я могу это понять и принять. Откровенно говоря, мне абсолютно по барабану, замужем ты за кем-то или нет, потому что мы больше не вместе. Мы расстались, Харин. Но ты. Ты не хотела даже видеть Тэхёна. Ты не хотела иметь ничего общего со своим прошлым и сбежала, не оглядываясь, к своему любовнику. А что же дальше? А дальше ты приходишь сюда и требуешь Тэхёна обратно. Это не так работает, Харин. — Прекрасно, ты можешь ненавидеть меня сколько угодно, но… — Да почему же ты никак не можешь понять, что это никак не касается того, что было между нами? — И всё равно это не меняет того, что Тэхёну будет лучше с нами, Намджун. У нас есть все возможности, чтобы хорошо позаботиться о нём. Ему нужна мать. — Ты имела в виду, ему была нужна мать. Сейчас уже нет. — Ким Намджун, ты размышляешь совершенно не рационально! — Ответ всё ещё «нет». — Ты серьёзно думаешь, что ты один сможешь дать ему всё, что нужно? Однажды Тэхён вырастет и будет нуждаться в хорошем образовании. Ему нужна будет возможность обучаться заграницей и путешествовать по всему миру. Ему нужны будут связи, чтобы стажироваться в хорошем месте и потом получить высокооплачиваемую работу, и… — Ты сама сейчас себя слышишь? — Ты знаешь и сам, что не сможешь дать ему всего этого. Ты не можешь держать его при себе только потому, что до сих пор чувствуешь горечь от того… — Я не чувствую никакой горечи, что за бред, Харин. Неужели ты действительно думаешь, что у меня всё ещё есть чувства к тебе? — насмешливо спрашивает Намджун. Это совершенно нелепое обвинение. Если бы она только знала, как он счастлив сейчас с Сокджином… — Тогда ты должен начать уже, наконец, думать рационально и понять, что будет лучше для Тэхёна, раз ты так сильно его любишь. — … — Я смогу позаботиться о Тэхёне не хуже тебя. Я его мать. Я нужна ему больше, чем ты. — У Тэхёна уже есть больше, чем просто я, — начинает офицер, не в силах больше слушать ни слова из того, в чём она так упорно пытается его убедить. Харин думает, что он никак не продвинулся вперёд с тех самых пор, как она ушла. Что он застрял в том времени и до сих пор болезненно переживает их разрыв. И от этого Намджуну хочется смеяться. Она даже не представляет, как сильно ошибается — все трещины его сердца давно залечены и заполнены безграничной любовью. Не к ней. К Сокджину. — Кто? — тут же требовательно спрашивает Харин, неверяще щуря глаза, и Намджун без труда улавливает подозрение в её голосе. — А вот это не твоё дело. — Учитель? — Я сказал, это не твоё дело, — рычит Намджун, не желая говорить ни слова больше из того, что уже сказал. — Как учитель вообще может помочь тебе, Намджун? Ко времени, когда Тэхён закончит начальную школу… — Это. Не. Твоё. Дело. А сейчас, уходи и больше не смей показываться мне на глаза. Ни мне, ни мистеру Киму. Мы закончили с этим. Решение окончательное. Не появляйся в жизни Тэхёна никогда. И затем он встаёт и просто уходит прочь, надеясь, что в реальности чувствует себя так же уверенно, как и на словах.***
Чимин позвонил внезапно — когда до конца чонгуковой смены оставалось буквально полчаса — и сообщил, что задержится сегодня. А когда офицер спросил почему, ответил, что Вону поранился, и они сейчас находятся в больнице, где ему оказывают первую помощь. — Стоп, что? Почему? «Кажется, он сломал запястье или что-то типа того. Он сейчас у врача» — Оу… как это произошло? — хмурясь, спрашивает Чонгук. Переломы и трещины — довольно обыденная вещь, когда дело касается полицейской академии. Нередко студенты, чересчур сильно увлекшись спаррингом или тренировкой, сами того не желая, ломали себе что-то (да он и сам, будучи на первом курсе, дурачась на спарринге, случайно сломал своему противнику мизинец). «М-м-м, он… упал во время тренировки» — …ясно. Ну ладно, тебе нужно что-нибудь? «Всё в порядке. Я просто хочу убедиться, что он сможет добраться до дома самостоятельно» — Ладно. Тогда дай знать, если что-нибудь понадобится. «Наде… ох, он вышел. Я тогда попозже тебе напишу, хорошо?» — Хорошо. Давай осторожнее там, ладно?***
Когда Вону, наконец, выходит из кабинета врача, Чимин даже не пытается спросить его о диагнозе — загипсованная рука говорит сама за себя. — Вот чёрт… сломано, да? — спрашивает Чимин, убирая телефон в карман. Вону чешет затылок здоровой рукой, смущённо улыбаясь, и этого становится достаточно, чтобы Чимин понял — ответ положительный. — Да… похоже, я застряну с этим на какое-то время, — отвечает Вону, кивая на гипс, а затем немного вытягивает больную руку вперёд и хмурится, оценивая вес. — Вону, прости меня пожа… — Чимин. Ты не виноват. — … Это ложь. Чимин знает, что виноват. Это он снова ничего не смог сделать час назад, когда был зажат хулиганами (и он всей душой ненавидит тот факт, что ему до сих пор приходится использовать это слово в его двадцать с лишним лет) в каком-то углу, когда уже собирался идти домой. Они были пугающе упорны: постоянно толкали его к стене, извращаясь в собственном остроумии. Перечислили, кажется, каждое гендерно и сексуально окрашенное оскорбление, что только существует в этом чёртовом мире. И толчки становились тем сильней, чем отчаянней Чимин отказывался на них реагировать — до той степени, что под конец ему уже казалось, что ещё немного, и ему и правда не поздоровится. А когда он уже был готов сорваться и ударить в ответ, внезапно появился Вону и закричал, чтобы они прекратили — и вот тогда-то всё пошло по пизде. Ублюдки мгновенно переключились на него и начали толкать его тоже, но в какой-то момент что-то пошло не так, и Вону, потеряв равновесие, полетел с лестницы. Они же, прошипев напоследок пару нелицеприятных ругательств, быстро смылись, видимо, опасаясь, что и правда причинили ему вред. И вот теперь больница. И они с Вону здесь — с не шуточными и вполне реальными последствиями дурацких подростковых издевательств. Естественно, Вону говорит, что вины Чимина здесь никакой нет, но Чимин не дурак. Понимает, что не будь его — и Вону ни в жизнь бы в это не вляпался. Он пришёл ему на помощь только потому, что они друзья. Но он правда не должен был. Более того, если бы он просто остался в стороне, не вмешиваясь, Чимин бы понял и ни в коем случае не стал бы осуждать, потому что лучше так, чем получать травмы за то, к чему не имеешь ни малейшего отношения. — Врач дал мне обезболивающее, так что я, скорее всего, сейчас им закинусь и просто просплю следующие двенадцать часов, — расслабленно улыбаясь, продолжает Вону, замечая нахмуренное лицо Чимина. — Ну, по крайней мере, отдохну от этих дурацких тренировок пару недель, да? — Вону… — Чимин. Всё в порядке, серьёзно. — Тогда дай мне хотя бы проводить тебя до дома. — Я и сам могу. Всё равно собирался вызвать такси… это же не катастрофа какая. Ничего страшного ведь не случилось. — Нет, случилось. У тебя сломано запястье. Теперь тебе нужна будет помощь с готовкой, уборкой и прочим. Если ты не против, то, может, поживёшь немного у меня? Хотя бы пару дней. Я буду помогать тебе. — М-м-м… вау, спасибо за предложение, но… — Вону. Ну пожалуйста. Позволь мне хотя бы готовить тебе, — настаивает Чимин, чувствуя нарастающую вину. Он прекрасно помнит, как страдали офицер Мин и капитан Ким, оправляясь в больнице от травм. Сломанное запястье, конечно, даже в сравнение не идёт с пулевыми ранениями, но всё же… он хочет помочь. Тем более, что Вону пострадал из-за него. — …не думаю, что твой парень особо обрадуется этой новости, Чимин, — отвечает Вону, задумчиво почёсывая подбородок рабочей рукой. Они почти никогда не упоминали тот факт, что у Чимина есть парень, с того самого случая в столовой, так что то, что Вону внезапно заговорил о Чонгуке, застало Чимина врасплох. — Я всё ему объясню. Он поймёт. Плюс, он не может разозлиться, если я приглашу пожить в моей квартире тебя, ты же не гей. Ну и я ведь всё равно буду ночевать у него… а моя квартира будет полностью в твоём распоряжении. — М-м, эх, надеюсь, что так, — раздумывая пару мучительно долгих секунд, наконец отвечает Вону. — Но ты точно уверен, что хочешь этого? Ну то есть… я не хочу быть обузой… — Вону, это всё случилось из-за того, что ты пытался помочь мне. Давай, соглашайся уже. Сейчас вызовем тебе такси.***
— …и почему он будет жить именно в твоей квартире? — недовольно хмурясь, спрашивает Чонгук. Вообще, в глубине души он даже ожидал чего-то подобного. Тревожное чувство появилось ещё в тот момент, когда Чимин позвонил из больницы. Чонгук не удивлён, потому что Чимин — один из самых эмпатичных и сострадательных людей, что только есть в этом мире. Он никогда не пройдёт мимо нуждающегося в помощи человека. Так что в том, что Чимин проводил Вону до больницы, нет ничего за рамки вон выходящего. Но вот почему он предложил ему свою квартиру в качестве жилища на неопределённое количество времени, Чонгук понять не может до сих пор. — Потому что он пострадал из-за меня, — жалобно отвечает Чимин, нервно взъерошивая волосы на затылке. — …как? — Я, эм-м… случайно толкнул его, и он неудачно упал. — …ты же говорил, что он упал во время тренировки. — Ну да. Я это и имел в виду. Я толкнул его во время тренировки. И он упал, — лжёт Чимин и улыбается с самым убедительным видом, на какой только способен. Чонгук смотрит на него долгим, тяжёлым взглядом, и Чимин как можно быстрее отводит глаза, притворяясь, что очень занят сменой постельного белья на своей кровати, чтобы на ней теперь мог спать Вону. — Хорошо… значит, в нашу квартиру ты не собираешься возвращаться? — глухо спрашивает офицер, внезапно осознавая, что если ему придётся всё это время спать одному, без Чимина в собственных объятиях, он долго так не протянет. Он сорвётся, и никто, даже капитан, ничего не сможет с этим поделать. — Ну конечно же я буду возвращаться. Я просто буду помогать ему немного некоторое время после занятий, но потом я обязательно вернусь к тебе. Просто понимаешь, он живёт достаточно далеко от нас, и я подумал, что пока он не вылечится, ему будет лучше в моей квартире, — заискивающе начинает Чимин, стараясь говорить как можно более ласковым тоном и надеясь, что этого будет достаточно, чтобы убедить Чонгука в своей правоте. — А знаешь что? Почему бы ему просто не остановиться у нас? — после долгой паузы внезапно предлагает Чонгук. Он скорее сам будет присматривать за Вону, чем позволит этим двоим есть и учиться вместе. И да, он прекрасно понимает, что сейчас за него говорит ревность. Он знает, что Вону «гетеро» (и тем не менее, всё ещё верит в существование теории универсальной чиминосексуальности). Знает, что эти двое лишь хорошие друзья и ничего более, и даже рад, что Чимин нашёл себе товарища. Но даже этого недостаточно, чтобы он мог вот так просто смириться с идеей, что ему придётся ужинать одному и лишиться своих законных обнимашек после работы. — Куки, что… — Будет весело! У нас и места побольше, подумай, мы сможем даже ужинать все вместе. Я буду отвечать на все ваши вопросы о работе в полиции, а тебе не придётся мотаться туда-сюда между квартирами! — давит своё Чонгук, неестественно радостно поднимая большие пальцы вверх. Чимин задумчиво смотрит на него, мысленно оценивая плюсы и минусы, а затем, наконец, кивает. — Ладно, может, ты и прав, и так действительно будет лучше. Но ты точно не против? — Вообще нет. Джексон и Хонбин тут постоянно раньше ночевали. Да и это ведь всего лишь на пару дней, так? Во-о-от. Так что скажи Вону, что он будет жить у нас.***
— Опять со своим парнем чатишься, да? Хосок с неохотой отрывается от телефона и замечает облокотившегося на барную стойку Хансоля, рассматривающего его, видимо, чёрт уже знает сколько времени. Они сейчас в Мехико — последнем из городов тура по Латинской Америке, и по этому прекрасному случаю было решено отметить завершение поездки в местном баре, чтобы по максимуму насладиться лучшими хитами латинской музыки и вдоволь потанцевать напоследок. Место здесь и правда колоритное: от импровизированных гирлянд, развешанных на ветках деревьев, исходит приглушенный свет, играет энергичная музыка, а на маленькой сцене поёт женщина, соблазнительно покачивая бёдрами себе в такт. — Ага, — отвечает Хосок, параллельно отправляя Юнги дополнительную порцию поцелуйчиков и эмотиконов-кроликов с сердечками в глазах, прежде чем окончательно убрать телефон в карман. Юнги не отвечает на его сообщения (скорее всего, на смене), поэтому он решает, что смайликов пока будет достаточно. — Если ты закончил, вставай, пойдём потанцуем, — ухмыляясь, предлагает Хансоль, кивая на группу людей, танцующих неподалеку. Среди них даже можно было заметить кое-кого из их группы — они уже вовсю отрывались на танцполе, заметно выделяясь среди остальных слишком «крутыми» движениями (и, видимо, чувствуя себя немного глупо при этом). Но их было немного. Большинство участников их прекрасной дримтим к этому времени были настолько пьяны, что не могли нормально функционировать. — Потанцуем?.. — Ну да. Давай-давай, не так уж часто выпадает возможность потанцевать в таком месте, — продолжает уговаривать его Хансоль, легонько приобнимая Хосока за плечи. Хосок закатывает глаза, но всё-таки позволяет увлечь себя на танцпол, где Хансоль сразу же берёт инициативу, тут же задавая ритм. Он щёлкает пальцами в такт заразительно играющему здесь испанскому регги, игриво покачивая бёдрами. Хосок смеётся и присоединяется к нему, тоже почти сразу же проникаясь атмосферой. — Ага, вот так, — подмигивает Хансоль, и Хосок снова заходится смехом, откидывая голову назад. Как бы сильно он не любил выступать на большой сцене, в этом туре насладиться этим как следует не удалось — дикая усталость от перегруженного графика перекрывала всё удовольствие. Но сейчас он чувствует, что действительно может расслабиться и что ему правда весело — а алкоголь, вовсю циркулирующий в крови, только подогревает ощущение, что он может всё. Хосок продолжает танцевать, чувствуя, как бит постепенно захватывает его тело, и с каждой секундой его движения становятся всё смелее и раскрепощённее. Рядом много людей, и жар от их тел заставляет его сердце биться быстрее. Хансоль подаёт ему руку, и Хосок принимает её, сразу же понимая, чего от него хотят. Хансоль раскручивает его, и Хосок делает впечатляющий оборот, прежде чем снова твёрдо встать на ноги. Оба танцора двигаются синхронно, шагая и поворачиваясь в такт музыке, и не проходит и пары минут, как окружающие их люди останавливаются и начинают смотреть на них с неприкрытым восхищением, в то время как остальная часть их команды (точнее, те, кто достаточно трезв для этого) начинают громко свистеть, радостно подбадривая танцующих. Ко времени, когда музыка заканчивается, оба — Хосок и Хансоль — радостно смеются, смотря друг на друга. — Ох, это было шикарно, чувак, — выдаёт Хосок через пару секунд, едва отдышавшись. Честно говоря, он до сих пор не до конца понимает, что это сейчас было — но правда в том, что ему определённо понравилось это чувство дикости, радости и лёгкого сумасшествия, что он сейчас испытал. — Неплохо. Совсем неплохо, Чон Хосок, — шутливым тоном говорит Хансоль, легонько стукая его по груди кулаком. — Пойду проветрюсь. Со мной хочешь? — Да, хорошая идея. Они осторожно лавируют между людьми, и когда бар вместе с его душным, пропитанным алкоголем воздухом оказывается позади, Хосок делает глубокий вдох. Вокруг много людей — они смеются, гуляют по вечернему городу, освещённому даже не столько тусклым светом редких фонарей, сколько яркими огнями мигающих вывесок всё ещё открытых разного рода заведений. Энергия в Мехико совершенно другая, не такая, как в Корее, думает Хосок. Интересно, понравилось бы здесь Юнги? Он старается представить Юнги, танцующего регги, и внезапно это оказывается так комично, что он не может удержаться от лёгкого смешка. — Ну наконец-то смех, — замечает Хансоль, как только они немного отходят от здания бара (но не слишком далеко — музыку всё ещё слышно). — М-м-м? — вопросительно мычит Хосок, выдыхая через нос. — Ты выглядел немного нервным с тех пор, как мы покинули Сеул, так что я уже начал волноваться. — Ох… правда? — Да. Ты был весь какой-то… напряжённый, не знаю. И каждый раз, как мы садились на самолёт, ты дико пугался, так что я уж боялся, что ты не дай бог откинешься где-нибудь по пути. Хосок лишь нервно смеётся в ответ на это, пряча руки в карманах. Пальцы нащупывают телефон, и он инстинктивно достаёт его, чтобы проверить, не ответил ли Юнги на его сообщения. А затем обиженно надувает губы — офицер даже не прочитал их. — Это, наверное, очень классно, — задумчиво начинает Хансоль, не отрывая глаз от группы парней, радостно хохочущих где-то вдалеке. — А? — Быть в таких отношениях, — мягко продолжает он, переводя взгляд на Хосока. — Как у тебя с твоим парнем. — Ох… ну, да, наверное, — смущённо отвечает Хосок, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не растянуться в глупой улыбке от одной только мысли о Юнги. — Он очень хороший. Мне, на самом деле, так повезло, что он есть в моей жизни… — И я думаю, что ему тоже повезло. Потому что у него есть ты. — Пфф, скажешь ещё. От меня всегда одни неприятности. Это вообще чудо, что он меня терпит, — смеётся Хосок, вспоминая, какое количество дерьма Юнги пришлось пережить, прежде чем они, наконец, избавились от проклятия. — А я бы так не сказал, — тихо, так, чтобы слышал лишь Хосок, говорит Хансоль. — Любой был бы просто безумно счастлив быть твоим парнем, Чон Хосок. — …спасибо? Это очень мило с твоей стороны, — отвечает Хосок, почёсывая шею с застенчивой улыбкой. — Ну, возможно, если ты немного занизишь свои стандарты… — всё так же улыбаясь, продолжает он, вспоминая, как остальные члены их группы жаловались, что «Хансоль одинок только потому, что сам этого хочет». По их словам, люди просто в очереди выстраивались, чтобы заполучить себе такого привлекательного мужчину, как он. — Агрх, не слушай Сунёна, он сам не знает, что несёт. — Но ты ведь и сам говорил, что много кто проявляет к тебе интерес в этом плане, но тебе просто самому никто из них не нравится? — Ага, как же. Ещё скажи, штабелями у моих ног падают. Да нет этого ничего… я просто одинок, потому что одинок, и это вообще не смешно, — грустно усмехается парень, и Хосок внезапно замечает, что невольно повторяет за ним это действие. — А что случилось с… ну, тем парнем, с которым ты встречался? — Да мы даже и не встречались толком. Я был влюблён в него, но… это было не взаимно. Типичная сопливая история, ничего интересного. — Оу… а ты… всё ещё любишь его? — Нет. Я двигаюсь дальше. Пострадал какое-то время, конечно, но сейчас уже всё. Плюс, у меня такое ощущение, что этот год меня явно чем-то порадует. — Да? — Да. Ну, ладно, пора уже возвращаться, а то нас там, наверное, уже ищут. Мы же не хотим, чтобы они подумали, что нас украли, правда?